Русские экспедиции в китай
1. собирать сведения и военно-статистический материал о посещаемых им местах, в особенности о китайских провинциях, расположенных за пределами Великой Китайской стены;
2. выяснить, как и в какой степени осуществляются в различных районах Китая начатые его правительством реформы;
3. познакомиться с приготовлениями в области обороны страны, а также с реформированием и системой обучения вооружённых сил;
4. исследовать интенсивность переселенческих процессов в китайских провинциях и осуществляемые Пекином реформы местного управления;
5. выяснить, каковы настроения населения, как оно относится к политике Китая, насколько местные племена стремятся к самоуправлению и какова роль в этом Далай-ламы, а также - каково отношение населения к России и Японии и в какой степени в деятельности китайского правительства прослеживается японское влияние;
6. исследовать дорогу в Кашгар, а оттуда - в Ланьчжоу и Пекин, и в особенности выяснить, можно ли разместить в Ланьчжоу русскую кавалерию и отдельные воинские подразделения.
Кроме того, следовало:
7. картографировать и описать маршрут из Кашгара в Учь-Турфан через Гулджэтский перевал;
8. следовать вдоль русла реки Таушкан, идущего с гор вниз до того места где она сливается с рекой Яркенд;
9. представить военно-статистическую характеристику расположенного в оазисе гарнизонного города Аксу;
10.перебраться из Аксу в Кульджи через Музартский ледовый перевал;
11. исследовать Юлдузскую долину;
12.выяснить, насколько возможно использовать город Ланьчжоу как военный опорный пункт.
В записной книжке Маннергейма под шведским заголовком «Дополнительные сведения» зафиксированы и собственные исследовательские заметки. Их основная часть касается каменных памятников с руническими надписями, но. кроме того - и китайского гражданского и военного законодательства, в частности законов, относящихся к горному делу; в числе интересовавших Маннергейма явлений -даже цвета глазурованных кирпичей, покрывавших мечети Самарканда, руководства по лечению болезней и проявке фотоматериалов в полевых условиях. В записной книжке содержался также список книг о Средней Азии и Китае, насчитывавший сто наименований, и ещё 15 страниц, исписанных убористым почерком, представляли собой шведско-китайский словарик, содержавший в общей сложности 1200 слов.
В качестве подарков Маннергейм взял с собой лупы, финские ножи, иглы, катушки ниток, музыкальные шкатулки, зеркала, брошки, ожерелья, часы: духи, томики Коранов, ножницы и т.д. Помимо тысячи открыток с изображением пейзажей и портретов было 500 штук «ню» - образцы предлагаемых западной культурой «обнажённых натур». В записной книжке находим и рассказ о том, как некий калмык сделал кровопускание заболевшей вьючной лошади Маннергейма, а также о том. как сарты вылечили его взбесившуюся чёрную лошадь при помощи особой хирургической операции.
В начале путешествия в Кашгаре и Яркенде Маннергейму помогали шведские миссионеры, российский консул Сергей Колоколов и его близкий друг, британский агент, наполовину китаец Джордж Маккартни. Как правило готовы были оказывать поддержку и китайские мандарины, предоставлявшие без всяких колебаний различную ценную информацию. Киргизы с Алайских гор, калмыки Юлдузской долины и уйгуры из провинции Ганьсу относились к нему дружески, так же как и многие дунгане. Маннергейм с похвалой отмечал живость и своенравие дунган. Кроме того, во многих местностях они были единственными, у кого можно было приобрести свежее молоко.
В ходе экспедиции приходилось сталкиваться с различными неприятностями - кто-то временами заболевал, случалось сбиться с пути, иметь дело с плохими поварами и негодными переводчиками. Помимо этих проблем, без которых не обходится ни одно путешествие, Маннергейм пережил лишь несколько серьёзных неудач. Например, в тибетском монастыре в Лабранге его забросали камнями враждебно настроенные паломники, хотя сами настоятели монастыря отнеслись к нему дружественно.
Рапорт Маннергейма. насчитывавший 173 страницы, был издан в 81-м томе упоминавшейся нами серии в 1909 году, то есть сразу после окончания его двухлетнего путешествия верхом по Азии. На обложке этого тома значится; «Не подлежит оглашению», что. конечно, свидетельствует о секретном характере содержания. О секретности издания говорит и такой факт: только три тома этой серии попали в коллекцию Славянской библиотеки Хельсинкского университета, которая формировалась обязательными экземплярами всех издававшихся в России книг.
Сбор материалов, угрожавших безопасности Китая, без сомнения следовало как-то маскировать. Для того чтобы Скрывать свою подлинную деятельность, Маннергейм представился путешественником-исследователем, благо в то время таких в Китайском Туркестане было много, поскольку оказалось, что этот район необычайно богат в археологическом отношении. Поэтому несколькими годами раньше началось настоящее соревнование между различными музеями мира за овладение древними сокровищами. Поначалу было договорено, что Маннергейм присоединится к экспедиции француза Поля Пеллиот, но их пути разошлись уже в Кашгаре.
У Маннергейма не было достаточного запаса времени на то. чтобы вникнуть во все те научные источники и методики, которые понадобились бы ему для проведения исследовательской и собирательской работы в полевых условиях. Между тем запросы и научные задания Финно-Угорского общества и совета коллекций Антепля, были чрезмерными - например, совет хотел получить как можно более полную этнографическую коллекцию.
В помощь себе Маннергейм взял несколько английских справочников для путешественников, которые по его словам оказались очень полезны.
Мы не будем рассказывать ибо всех деталях и событиях знаменитого путешествия Маннергейма, о его приключениях среди разных народов - в эное Шёлкового пути или на заснеженных горных перевалах, в ламаистских монастырях или китайских городах, лежащих в оазисах.
Сосредоточим наше внимание на коллекциях, собранных Маннергеймом, и других важных для науки результатах экспедиции. В качестве приложений мы публикуем выдержки из нескольких писем Маннергейма председателю Финно-Угорского общества Отто Доннеру, - тому человеку, который давал ему задание по проведению этнографических и археологических изысканий. Фрагменты писем образуют пленительные путевые записки о путешествии в страну, где слились остатки разных культур. Письма хорошо показывают, как глубоко проникся Маннергейм и этим заданием.
Каждый сделанный им фотокадр Маннергейм точно фиксировал в приложении к своей записной книжке. Помимо места съёмки, темы и координатов снимавшегося объекта он фиксировал характер облачности, дальность, выдержку и экспозицию. Всего было сделано 1355 кадров, 58 из них не удались. Общее количество получившихся снимков - почти 1300
Коллекция фотографий Маннергейма включает в себя и снимки военных сюжетов, однако её главной целью было отображение жизни тех народов, в среде которых он собирал свои материалы.
Находясь в экспедиции, Маннергейм послал в Хельсинки очень разноплановую коллекцию. В ней содержались этнографические образцы, собранные среди сартов русского и китайского Туркестана, у киргизов Алайских гор, Кара-Теке и Музартэ. В районе Хотана и других местах он получил от местных жителей археологические находки, добытые ими из руин старых буддийских городов. Он и сам в нескольких местах затевал с помощью своих сотрудников пробные археологические раскопы для отвода глаз, но к его чести нужно сказать, что он никогда не занимался скалыванием древних памятников настенной живописи. Получить какие-либо предметы из того немногого, что хранилось у кочевников, было очень сложно даже за большие деньги Китайские экспонаты не интересовали финских заказчиков Маннергейма. хотя сам путешественник планировал массированный сбор именно этого материала. Некоторые предметы он привёз с собой и передал их лично интенданту археологического управления А.О, Гейкелю.
Маннергейм надеялся, что его коллекция фотографий всегда будет сохраняться как единое целое, и в 1937 году он подарил её вместе с другими архивными материалами своей Азиатской экспедиции Финно-Угорскому обществу, где собирались публиковать его дорожный дневник и некоторые научные коллекции- Позже все фотографии и негативы из Финно-Угорского общества были переданы на хранение в этнографическое собрание музейного ведомства.
У совета коллекций Антеппя было много сложностей с содержимым посланного Маннергеймом, поскольку часто при вскрытии ящиков посланных Маннергеймом часто оказывалось, что там отсутствуют предметы, которые должны были бы быть. Упаковочные листы, сами предметы и вкладыши с их описанием не всегда соответствовали друг другу. Многие упаковки с грузами надолго задерживались в пути, и по дороге из их содержимою пропадало с сотню номеров. Однако сам Маннергейм всегда действовал точно и добросовестно. В настоящее время в Национальном музее Финляндии хранится коппекция Маннергейма, содержащая в себе около 1200 предметов.
На протяжении всей поездки Маннергейм пытался учить китайский и кыргызский языки, однако удивительной оказалась и его способность фиксировать языки малоизвестных, народов. В 1911 году вышла его объёмная статьи, изданная на основе заметок о двух народах тюркско-монгольского происхождения. В этой статье содержится употребительный лексический материал, и вследствие публикации этой работы имя Маннергейма упоминается в истории элтаистики как имя человека ставшего одним из пионеров в этой области. Помимо этого он проявил большой интерес к народу абдалов. загадочному по происхождению и почти поголовно занимавшемуся нищенством. Кроме того, его внимание привлекли жившие в горах к югу от Хотана шихшу и пахпу. широко расселившиеся дунганы - исповедовавшие ислам китайцы, евреи Кай-Фына и некоторые другие народы.
Ещё находясь в России, в Западном Туркестане, Маннергейм встретился со знаменитой «царицей» киргизов Алайской долины Курманджан-датха, она специально сфотографировалась верхом на лошади, хотя ей было уже 95 лет. Кроме того, Маннергейм был пятым из европейцев, удостоившихся аудиенции тринадцатого Далай-ламы. Это произошло в монастыре Утай-Шань в Иванов день 1908 года.
Из всего пройденного экспедицией маршрута в 14 тысяч километров Мэннергейм нанёс на карту 3 087 километров пути. Во второй части изданного в английской редакции дорожного дневника Маннергейма опубликованы вычерченные набело в Финляндии отрезки девяноста двух маршрутов на четырнадцати листах карт. Они важны для ознакомления с географией региона. К сожалению подлинные, сделанные рукой Маннергейма зарисовки маршрутов пропали. Досадно и то, что опубликованные в шведской и финской редакциях дорожного дневника карты маршрутов содержат в себе ошибки- Общая же карта, приложенная Маннергеймом к его рапорту, местами показывает маршрут слишком приблизительно.
Но самым прискорбным является то обстоятельство, что пространная редакция дорожного дневника Маннергейма, изданная на английском для того, чтобы ею могли пользоваться в международном масштабе. Маннергейм хорошо сознавал сложности, связанные с воспроизведением иноязычных географических и других терминов. Научная достоверность текста Маннергейма пострадала не по его вине, поскольку многие общеизвестные названия были деформированы до неузнаваемого состояния. Кроме того, редакторы издания вместо того, чтобы использовать английские соответствия китайских, монгольских и тюркских названий, позаимствовали их шведские транскрипции. Окончательный результат незаслуженно снижает уровень прекрасных памятных заметок Маннергейма, которые самих по себе только в небольшой степени нуждаются в исправлениях. Б этом смысле судьба записок Маннергейма напоминает историю с публикацией трудов двух других известных финских путешественников - ГА. Валлина и М. А. Кастрена, научные изыскания которых томно так же изданы с серьезными дефектами. Другое депо, что дневник Маннергейма обладает помимо прочего и выдающимися литературными достоинствами.
Ещё перед Первой мировой войной Маннергейм собирался сам обработать некоторые части добытого им научного материала с целью подготовить к публикации, но уже в 1939 году он писал врачу-миссионеру Густаву Ракетту: «Когда я пришёл к простой мысли, что. вряд ли когда-либо найду время обработать дневниковые записи Моей экспедиции 1906-1908 годов, я подарил их вместе с картами и другим материалом Финно-Угорскому обществу. Однако теперь, как ты, возможно, узнал от профессора Хилдена: Финно-Угорское общество к моему ужасу решило издать дневник необработанным и в английском переводе. С моей точки зрения эта затея выглядит слишком смелой, но учёные мужи думают иначе, и уж, коль скоро я подарил им весь материал, мне больше нечего сказать по этому поводу».
В завершении следует отметить, что хотя Маннергейм в науке был благодаря жизненным обстоятельствам лишь дилетантом, и хотя его планы продолжить позже исследование абдалов и других малоизвестных народов нашли своё освещение лишь в переписке с Густавом Ракеттом, всё же коллекции, которые он собрал, и его заметки обладают несомненной и неизменной научной ценностью, всю глубину которой мы лишь постепенно осознаём. И наверное парадоксально, что результаты его тяжёлой разведывательной операции в конце концов никак не были использованы, а, наоборот, то, что он делал лишь для маскировки, дало ему славу выдающегося исследователя-путешественника, которому вдобавок посчастливилось вместе с лучшими учёными разных стран осуществить прорыв в исследовании Туркестана.
Монголо-Камская экспедиция, 1899–1901 гг
Особенно ярко талант Козлова как путешественника-натуралиста и его организаторские способности проявились во время первой возглавляемой им экспедиции, Монголо-Камской, совершенной в 1899–1901 гг.
Участие в трех экспедициях в Центральную Азию под руководством Пржевальского, Певцова и Роборовского сформировало Козлова как высокопрофессионального полевого исследователя, способного самостоятельно решать задачи географического изучения этого региона и руководить работой других. Полученные от РГО и высочайше дарованные награды и поощрения свидетельствовали о его высоком авторитете в научном сообществе и интересе к его деятельности со стороны царской фамилии.
После завершения подготовки отчетов Тибетского путешествия 1893–1895 гг. Козлов решился представить на рассмотрение Совета РГО проект экспедиции в Центральную Азию под своим руководством. Он был рассмотрен 19 октября 1898 г. Смета экспедиция составляла весьма внушительную сумму – 42 000 руб. Совет с некоторой осторожностью подошел к столь масштабному проекту и постановил сначала выяснить «путем личных переговоров» вице-председателя Общества П. П. Семенова с министром финансов, «можно ли надеяться на отпуск этих средств»[92]. В случае положительного ответа было решено образовать под председательством П. П. Семенова комиссию из членов Совета при участии Козлова для более детальной разработки маршрута экспедиции.
Вопросы финансирования, благодаря стараниям Семенова, были решены. Кроме выделенных 42 000 руб. министерство финансов взяло на себя транспортные расходы внутри России, а Военное министерство – денежное содержание офицеров и нижних чинов – сотрудников экспедиции. Причем все причитающиеся им суммы за два с половиной года (запланированная продолжительность экспедиции) были выданы вперед[93].
Юго-Восточная область Тибета, или Кам, был целью последнего, неосуществленного путешествия Пржевальского. Его исследование предполагал продолжить Роборовский в ходе своей Тибетской экспедиции 1893–1895 гг. Но тяжелая болезнь Всеволода Ивановича заставила изменить планы путешествия. В Кам экспедиция не пошла. В этот раз Козлов, как преданный ученик Пржевальского, решил исполнить задуманное учителем и определил в качестве главной задачи своей экспедиции изучение Кама. Одновременно он задумал осуществить еще одну мечту Пржевальского – посетить столицу Тибета Лхасу. Однако исполнение этого плана зависело в большой степени от международной конъюнктуры, прежде всего от отношений России и Англии в ходе их соперничества за сферы влияния в Центральной Азии и реакции тибетских властей на присутствие русских путешественников в их «запретной» для иностранцев столице[94]. Поэтому посещение Лхасы не обсуждалось на заседаниях РГО, а только в его кулуарах. Так, например, председатель РГО великий князь Николай Михайлович считал, что если экспедиция Козлова дойдет до Лхасы, то это будет иметь важное значение, чтобы «завязать дружественные отношения с духовным главою миллионов буддистов»[95], т. е. с Далай-ламой. Следует отметить, что в Военном ведомстве не все были единодушны в оценке актуальности новой центральноазиатской инициативы РГО. Во всяком случае, руководство Общества в лице его председателя и вице-председателя (великого князя Николая Михайловича Романова и П. П. Семенова) вынуждены были приложить определенные усилия, чтобы убедить военного министра А. Н. Куропаткина в необходимости организации экспедиции. Об этом, в частности, сообщил Козлову его будущий помощник А.Н. Казнаков после посещения Главного штаба. По полученной им информации, Куропаткин был против продолжения исследования Тибета, поскольку считал, что более остро стоит «необходимость познакомиться с Куантунским[96] полуостровом и Амурской областью». Однако, «благодаря уверению [П.П.] Семенова, что это в последний раз, и письму Николая Михайловича, он согласился»[97].
Параллельно с Военным ведомством шло согласование вопросов подготовки экспедиции с Министерством иностранных дел, в том числе получение разрешения от китайских властей на ее работу в Поднебесной империи. Охранные листы для Козлова и его помощников были получены в феврале 1899 г. В сопроводительном письме Китайского министерства иностранных дел (Лифанъюанъ) сообщалось, что об экспедиции «уведомлены Илийский цзянь-цзюнь и губернатор Синьцзяна». Местным властям предлагалось «по предъявлении означенными лицами охранных листов чинить им свободный пропуск и оказывать надлежащую защиту»[98]. К концу марта все организационные вопросы были согласованы с соответствующими государственными ведомствами, и 1 апреля 1899 г. экспедиция была утверждена Николаем II[99].
В состав Монголо-Камской экспедиции вошли, кроме Козлова, его помощники поручик Кавалергардского Ее Величества императрицы Марии Федоровны полка А. Н. Казнаков (1871–1933) и участвовавший в экспедиции Роборовского губернский секретарь, состоящий при Канцелярии Степного генерал-губернатора B. Ф. Ладыгин, а также 17 человек экспедиционного конвоя. Среди них четыре спутника Козлова в минувших экспедициях – унтер-офицер Г. И. Иванов и старшие урядники Забайкальского казачьего войска П. П. Телешов, Б. Байнов и С. Жаркой, а также фельдшер А. У. Бохин, казаки Забайкальского войска Д. Мадаев, Ц. Г. Бадмажапов и др. Начальник экспедиции «высочайшим соизволением» наделялся правом награждать за особые отличия во время путешествия рядовых конвоя званием младшего и старшего унтер-офицера и урядника, а также лишать этих званий за дисциплинарные проступки.
Необходимые инструменты и приборы для астрономических и топографических работ Козлову предоставил Военно-топографический отдел Главного штаба и РГО. Экспедиция была оснащена также походной фотолабораторией. В этом путешествии Козлов предполагал расширить программу изучения новых территорий. К уже традиционным направлениям – маршрутной съемке, определению астрономических пунктов, барометрическим и метеорологическим наблюдениям, коллекторской работе – он добавил лимнологические исследования. Для этого случая он брал с собой специально изготовленную складную брезентово-пробковую лодку[100].
Перед отправлением в дальнюю дорогу 22 апреля 1899 г. Козлова со спутниками принял Московский генерал-губернатор, командующий войсками Московского военного округа великий князь Сергей Александрович[101]. Из Москвы Козлов выехал 8 мая весте с Казнаковым на скором Сибирском поезде, гренадеры, члены конвоя, – на следующий день, пассажирским поездом. В Омске к экспедиции присоединился Ладыгин. Дальше путешествие продолжилось на пароходе по Иртышу до Семипалатинска. От Семипалатинска до станицы Алтайской передвигались на перекладных, а огромный багаж доставили обозом под охраной экспедиционных конвойных. Наконец 11 июня достигли станицы Алтайской, где были закончены последние приготовления, и 23 июня 1899 г. путешественники выступила в далекий и опасный путь. В приказе по экспедиции Козлов напутствовал своих товарищей «доблестно оправдать доверие, возлагаемое на экспедицию Императорским Русским географическим обществом, Императорской Академией наук, а главное Высоким покровителем – государем императором»[102].
В Алтайской Козлов получил письмо от П. П. Семенова по поводу Лхасы. Он еще раз обращал внимание своего младшего коллеги на необходимость уважительного отношения к тибетским властям, советовал не настаивать сразу, во что бы ни стало, на посещении Лхасы. «Помните, дорогой Петр Кузьмич, – писал Семенов, – что в Ваших руках все важное дело дальнейшего развития наших отношений с Тибетом и что в этой цитадели Центральной Азии русское имя должно быть поддерживаемо не столько грозно, сколько кротко и честно»[103]. Как показали последующие события, Козлов прислушался к советам глубоко им уважаемого и почитаемого вице-председателя РГО.
Деятельность экспедиции условно можно разделить на два этапа. Первый этап – исследование Монгольского Алтая и Центральной Гоби, благодаря которым была нанесена на карты так называемая Заалтайская Гоби. Из Гоби экспедиция направилась в Цайдам, где был организован склад экспедиции. Здесь же, на высоте 3120 м Козлов организовал метеорологическую станцию. Наблюдателем станции назначили Е. И. Муравьева. В течение четырех месяцев он ежедневно по строгому графику проводил измерения и собрал уникальные данные для анализа климата этого региона.
Второй этап включал исследование непосредственно Кама. Из Цайдама экспедиция выступила в мае 1900 г. Летом и осенью была проведена большая работа по изучению истоков трех великих рек Китая – Хуанхэ, Янцзы и Меконга. В долине Меконга, в ущелье реки Речу отряд Козлова остановился на зимовку до марта 1901 г. На экспедиционную базу в Цайдам Козлов с участниками экспедиции вернулся только в июле.
Деятельность экспедиции подробно описана самим Козловым и его старшим помощником Казнаковым в отчетных «Трудах экспедиции», проанализирована Т. Н. Овчинниковой в книге, посвященной Козлову. В нашем повествовании мы кратко отметим только основные достижения первой самостоятельной экспедиции Козлова.
Монголо-Камская экспедиция Козлова стала одной из самых успешных по количественным показателям в истории РГО. Козлов, развивая рекогносцировочный метод Пржевальского, применил вместо линейного исследования площадное, путем организации одновременного проведения целой сети боковых экскурсий. В итоге экспедиция охватила своими маршрутами свыше 10000 км пути со съемкой. В Восточном и Центральном Тибете на карту были нанесены его крупнейшие хребты. Козлов дал им русские названия: хребет Русского географического общества, хребет Водораздел (бассейнов Хуанхэ и Янцзы) и др[104]. Впервые также были исследованы верховья реки Меконг. Знакомство с природой этой части Тибетского нагорья произвело на Козлова сильное впечатление. Вспоминая эту экспедицию, он писал: «Дикие ущелья Кама и Восточного Тибета останутся в моей памяти навсегда одним из лучших воспоминаний в моей страннической жизни»[105].
Что касается второй заветной цели путешествия – Лхасы, то Козлову не удалось туда пройти. Он с пониманием воспринял объяснение посланников Далай-ламы XIII – духовного правителя Тибета, что русскую экспедицию не могут пропустить в Лхасу в соответствии с древними законами Тибета, которые обязывают всех тибетцев свято охранять Лхасу от посещения чужеземцев.
Маршруты Козлова проходили по труднодоступным, удаленным от населенных пунктов территориям Тибетского нагорья. Долгое отсутствие вестей от экспедиции весной 1901 г. породило даже мысль о ее гибели. РГО совместно с Министерством иностранных дел и Главным штабом разрабатывали план по ее спасению[106]. Из Урумчи и Урги были направлены специальные люди на поиск отряда Козлова. Русский посланник в Пекине П. М. Лессар также предпринял «деятельные сношения» с генерал-губернаторами и губернаторами областей, где могла бы быть экспедиция. Сам Козлов об этом узнал уже в самом конце своего путешествия: по дороге в Ургу он встретил посланного из Урумчи человека для розыска его экспедиции[107].
В столицу Монголии Ургу Козлов со спутниками вернулся 7 ноября 1901 г., откуда через неделю выступили к российской границе и 24 ноября уже были на родине, в Кяхте. Здесь их тепло встретили соотечественники. В Петербург Козлов прибыл 15 декабря. Трудное путешествие закончилось! В отчете об экспедиции Козлов отметил, что, если «Кяхта своим широким гостеприимством заставила <…> забыть пережитые <…> невзгоды и лишения», то «сочувствие <…> Петербурга укрепило <…> в сознании посильно исполненного долга»[108].
В Санкт-Петербург экспедиция привезла огромную и необычайно разнообразную естественно-историческую коллекцию, которая включала новые виды птиц, животных, насекомых и растений, ценнейшие данные по зоогеографии совершенно неизученных областей Центральной Азии, в том числе верховьев трех знаменитых рек Китая – Хуанхэ, Янцзы-цзяна и Меконга, интересные этнографические сведения о кочевых племенах Восточного Тибета. Сам Козлов писал: «Ни в одну мою экспедицию, пожалуй, не удалось привезти такой большой и разнообразной естественно-исторической коллекции, как в это Камское путешествие»[112].
Об экспедиции писали отечественные и зарубежные газеты и научные журналы, в том числе такие авторитетные, как «The Geographical Journal» Лондонского географического общества и «Petermanns Geographische Mitteilungen»[113]. В «Известиях ИРГО» регулярно печаталась краткая информация о ходе экспедиции «Вести из экспедиции Козлова», которую путешественник посылал при первой возможности.
Оценить достижения экспедиции было поручено авторитетнейшим специалистам в разных отраслях знания: астрономические вычисления – В. В. Витковскому (затем они перешли к Н. А. Тачалову), метеорологические наблюдения – М. А. Рыкачеву, топографические съемки – Военно-топографическому отделу Главного штаба; горные породы – В. А. Обручеву, который уже занимался обработкой геологической коллекций экспедиции Роборовского, зоологические и ботанические коллекции – соответственно, Зоологическому музею и Императорскому Ботаническому саду[114]. На основании их компетентного мнения Совет РГО в 1902 г. за большой вклад в изучение Центральной Азии наградил Козлова своей высшей наградой – Константиновской золотой медалью[115].
6 февраля 1902 г. Географическое общество устроило торжественное заседание, посвященное Монголо-Камской экспедиции Козлова. С большой речью выступил П. П. Семенов. Он высоко оценил деятельность экспедиции и ее значение для познания Центральной Азии. Говоря о Козлове как о продолжателе исследований, начатых его учителем, Семенов отметил, что Пржевальский «зажег своими рассказами ту искру, которая сделала из офицера блестящего гвардейского полка не только страстного, но и научно высокообразованного путешественника»[116].
Находясь в экспедиции, Козлов получил повышение по службе: 12 сентября 1900 г. он был произведен в штабс-капитаны, а 1 февраля 1902 г. «за отличие по службе» стал капитаном. Через четыре года, в 1906 г., он был произведен в подполковники. Кроме того, ему была увеличена ежегодная пенсия до 600 руб. Для обработки привезенных коллекций Козлов, как и после предыдущих экспедиций, был прикомандирован к Главному штабу.
Еще одно событие в личной жизни Козлова мы хотели бы здесь отметить. Перед отъездом в экспедицию Козлов подал прошение в Смоленское Дворянское депутатское собрание о причислении его к потомственным дворянам Смоленской губернии. Такое право он приобрел после награждения орденом Св. Владимира 4-й степени. Рассмотрев представленные документы, Дворянское собрание сочло возможным удовлетворить его просьбу. Решение смоленских дворянских депутатов было утверждено указом Правительствующего Сената по Департаменту Герольдии от 4 декабря 1899 г. П. К. Козлов, его жена Надежда Степановна и сын Владимир были внесены в третью часть дворянской родословной книги Смоленской губернии[117].
Учитывая значимость Монголо-Камской экспедиции, Совет РГО решил опубликовать не только традиционные отчеты руководителя и его помощников, но и результаты обработки материалов и коллекций, доставленных путешественниками. Предполагалось издать девять томов. Деньги на эту работу Совет Общества выделил из так называемого капитала купца П.В. Голубкова (1786–1855), в 1848 г. пожертвовавшего 22000 руб. на издание на русском языке книги немецкого географа К. Риттера (К. Ritter, 1779–1859) «Землеведение». Умелое вложение этих средств в банк позволило использовать получаемые проценты на, как говорили, «действия Общества», в том числе, издание книг. Публикацию материалов Монголо-Камской экспедиции предполагалось выполнить «в надлежащем виде», то есть, на высоком полиграфическом уровне. Такое решение мотивировалось двумя обстоятельствами: значимостью достижений экспедиции и необходимостью поддержать престиж российских исследователей Центральной Азии перед международным сообществом. П. П. Семенов в письме к военному министру А. Ф. Редигеру 1 июля 1906 г. писал: «Экспедиция эта, снаряженная Обществом с Высочайшего соизволения <…>, имеет столь важное значение во всем образованном мире, как в научном, так и в политическом отношениях, и настолько полна живого интереса в смысле описания посещенных местностей, что издание ее трудов с внешней стороны в форме более соответствующей внутреннему содержанию представлялось ИРГО совершенно необходимым». К тому же, продолжал руководитель Географического общества, труды экспедиции Свена Гедина, который был в Тибете почти одновременно с Козловым, уже «изданы со всеми признаками роскоши», причем «на средства, отпущенные шведским правительством специально на издание». РГО представлялось «неудобным, чтобы труды русской экспедиции, имевшей по своим результатам гораздо большее значение, чем экспедиция С. Гедина, были изданы хуже шведской»[118].
Написать письмо военному министру побудили П. П. Семенова большие расходы на издание, намного превосходящие первоначально запланированную сумму. К этому времени вышел в свет первый том, состоящий из двух частей, – отчет самого Козлова «По Монголии до границ Тибета» и «Кам и обратный путь». Издание обошлось Обществу в 12000 руб., что являлось весьма крупной суммой. А предстояло опубликовать еще 8 томов. Начиная этот издательский проект, Совет РГО рассчитывал на помощь Военного ведомства, поскольку, как отмечал в своем письме П. П. Семенов, предшественники Редигера на этом посту «генерал-адъютант Куропаткин и генерал-адъютант Сахаров неоднократно высказывали желание видеть труды капитана Козлова, изданными в изящной форме, и обещали оказать свое содействие <…> особыми средствами». Понимая сложности военного бюджета в ходе русско-японской войны, Общество не обращалось за помощью, принимая все расходы на свой счет. Теперь же руководство РГО, учитывая, что «результаты путешествия капитана Козлова имеют большое значение для Военного ведомства», решило попросить возместить хотя бы часть расходов на издание трудов экспедиции в размере 5000–6000 рублей. Однако при всем уважении к П. П. Семенову военный министр смог выделить только 2000 руб. ввиду «крайне стесненного» финансового положения министерства. Военный совет поддержал просьбу Ридегера, и РГО получило эту сумму. Таким образом, вся тяжесть по изданию трудов Монголо-Камской экспедиции легла на Географическое общество.
В 1947 г. вышло второе, несколько сокращенное издание первого тома трудов экспедиции, написанного самим Козловым, под названием «Монголия и Кам. Трехлетнее путешествие по Монголии и Тибету (1899–1901)» под редакцией Владимира Петровича Козлова[125] – сына Петра Кузьмича.
Что касается самого Козлова, то, оценивая свою первую самостоятельную экспедицию по завершении своей исследовательской карьеры, он писал: «Дикие ущелья Кама и Восточного Тибета останутся в моей памяти навсегда одним из лучших воспоминаний моей страннической жизни»[126].
Как на Руси искали морской путь в Китай
Загадка — как найти морской путь в Азию – в XIV-XV веках толкала мореплавателей со всего мира на невиданные авантюры. Чего стоит только экспедиция Христофора Колумба, который в 1492 году открыл для европейцев Старый Свет, при этом до последнего полагая, что на самом деле он высадился в Западной Индии.
Фото: Кириллица КириллицаЛишь спустя восемь лет после открытия Америки путь в настоящую страну специй и пряностей был найден экспедицией под руководством Васко да Гаммы. Ещё через полтора десятка лет – в 1512 году – португальцам удалось высадиться в Китае.
Несмотря на это, вопрос о том, как по воде добраться до Индии и Китая, откуда в Европу поставлялись самые невиданные товары, продолжал волновать многие страны, обделённые доминированием Испании и Португалии. Среди них: Англия, Голландия и Русь. Москва к тому времени уже закрепила за собой роль посредника между Западом и Востоком. Однако морская дорога в тот же Китай для наших предков мыслился более коротким, достижимым и безопасным, а значит — выгодным.
Первый проект такого пути был составлен дьяком великого князя Московского Василия III Дмитрием Герасимовым в 1525 году. В своём плане покорения Поднебесной он опирался на результаты плавания поморов в XIII веке и исходил из господствовавшей в то время теории, что истоки Оби лежали вблизи столицы Китая. Достичь же её предлагалось, следуя по Северной Двине через арктические воды. «Двина, увлекая бесчисленные реки, несётся в стремительном течении к Северу море там имеет такое огромное протяжение, что, по весьма вероятному предположению, держась правого берега, оттуда можно добраться на кораблях до страны Китая, если в промежутке не встретится какой-либо земли», — как-то поведал Герасимов итальянскому историку Пауло Джиовио.
Составленная Герасимовым карта сегодня считается самой древней картой Северного Ледовитого океана. А предложенный им проект путешествия – в полной мере отражает идею Северо-Восточного морского прохода – именно так до начала XX века назывался Северный морской путь.
К гипотезе дьяка со временем присоединились и другие исследователи. Так, в 1555 году была опубликована первая подробная карта Руси, выполненная Антонием Видом, на которой к северу от границы русского государства до впадения в океан реки Обь нарисовано сплошное водное пространство. Тем самым это изображение отразило распространённое в то время представления о Северном Ледовитом океане. И эти представления не остались лишь в рассказах, на чертежах и картах.
Ещё в 1553 году торговую экспедицию по Северо-Восточному проходу предприняли англичане. Под руководством Хью Уиллоби мореплавателям на трёх кораблях удалось добраться до устья реки Варзина на Кольском полуострове. Верой в существование свободной ото льда дороги в Китай через Ледовитый океан в своих экспедициях руководствовался и Виллем Беренц, предпринявший в 1594-1597 годах три арктических путешествия. Однако обоим первооткрывателям не удалось пережить суровых северных зим.
Однако затем в изучение Северного пути вмешалась политика. Царь Михаил Фёдорович запретил торговым людям добираться из Архангельска в Мангазей, установив за это самое суровое наказание – смертную казнь. Сделано это было для того, чтобы оградить регион от проникновения английских и голландских моряков. В результате до следующего «прорыва» на этом направлении – Чукотской экспедиции Семён Дежнёва – пройдёт 30 с лишним лет.
Несмотря на это, изыскания русских современников Колумба имеют колоссальное историческое значение. Именно они предвосхитили идею сквозного плавания по Северному Ледовитому океану и разрушили консервативные взгляды геологов о неприступности Арктики. Это и положило начало начавшейся в XVIII веке для России эпохи географических открытий.
Читайте также: