Сентиментальное путешествие по франции и италии
В настоящем издании перепечатывается (с незначительной редакторской правкой) перевод А. А. Франтовского: "Сентиментальное путешественник. Воспоминания. Письма. Дневник", пер. и примеч, А. Франковского, ГИХЛ, М., 1940.
Французские вкрапления в текст воспроизводятся в написании автора, подчас ошибочном, без каких-либо уточнений.
256 иллюстраций Мориса Лелуара.
384 страниц.
Тираж 1500.
Отпечатано в Финляндии.
С появлением "Вита Нова" в Лабиринте я открыл уже несколько новых для себя иллюстраторов. К примеру, до указанного момента в Лабиринте совсем не был представлен Брунеллески. Лелуар представлен был, но не так широко, как это имеет место сейчас. Я не могу сказать, что он нравится мне абсолютно (например, я считаю, что лица персонажей - дам часто оказываются у него почти неразличимыми), но нельзя не признать - иллюстратор он выдающийся! В наше время от иллюстратора требуется не просто сопровождение текста; желательно, чтобы иллюстратор дополнял, интерпретировал автора и т.п. В старинные времена требования были несколько иными, но лучшие образцы и поныне представляют большой интерес. Более того, они, в силу того, что мы имеем дело, в основном, с современной литературой, кажутся нам очень свежими и необычными. Мне, например, эти старинные чёрно-белые иллюстрации очень нравятся (впервые я их оценил в связи с покупкой книги В. Гауфа "Сказки" в серии "Фамильная библиотека. Волшебный зал", иллюстрированной Лейнвебером и Фридрихом; заказал её некоторое количество лет назад по почте. Лейнвебер представлен в Лабиринте ещё и замечательным изданием сказок Братьев Гримм, изданной "Эксмо").
Пора уже подвести итоги. Перед нами - книга, приятная во всех отношениях. Полиграфическое исполнение книги заслуживает высочайших оценок. Автор, Переводчик, Иллюстратор - конгениальны! Ставлю книге высшую оценку и дело сделано.
Нет, ещё не всё. Настоятельнейшим образом рекомендую книгу к покупке и разделю радость с каждым, кто это сделает. Недёшево. Это да! Но я всё больше прихожу к мысли (к счастью, моя семья придерживается того же мнения), что хорошая библиотека не менее важна, чем, например, личный автомобиль, не менее важна, чем добротная одёжка, и почти столь же важна, как вкусная и здоровая пища. Интелектуальная пища тоже положительно сказывается на нашем здоровье!
23.05.2017 11:52:33 (рецензий 708 / оценок +52441 ) Понравилось? Да Рейтинг: +21 Оценка товара:Лучший способ представить эту книгу - начать с какого-нибудь фрагмента. Следующий фрагмент взят мной наудачу. Слово "пребендарий", встречающееся в нём, означает лицо, управляющее некоторым церковным округом, и живущее с фиксированной доли доходов, собираемых церковью в этом округе.
- А что будет плохого, - сказал я себе, - если я попрошу эту удручённую горем даму занять половину моей кареты? - Какие великие беды могут от этого произойти?
Все грязные страсти и гадкие наклонности естества моего всполошились, когда я высказал это предположение. - Тебе придётся тогда взять третью лошадь, сказала Скупость, - и за это карман твой поплатится на двадцать ливров. - Ты не знаешь, кто она, - сказала Осмотрительность, - и в какие передряги может вовлечь тебя твоя затея, - шепнула Трусость.
- Можешь быть уверен, Йорик, - сказало Благоразумие, - что пойдёт слух, будто ты отправился в поездку с любовницей и с этой целью сговорился встретиться с ней в Кале.
- После этого, - громко закричало Лицемерие, тебе невозможно будет показаться в свете, - или сделать церковную карьеру, - прибавила Низость, и быть чем-нибудь побольше паршивого пребендария.
- Но ведь этого требует вежливость, - сказал я, - и так как в поступках своих я обыкновенно руковожусь первым побуждением и редко прислушиваюсь к подобным наговорам, которые, насколько мне известно, способны только обратить сердце в камень, - то я мигом повернулся к даме -
- Но пока шла эта тяжба, она незаметно ускользнула и к тому времени, когда я принял решение, успела сделать по улице десять или двенадцать шагов; я поспешно бросился вдогонку, чтобы как-нибудь поискуснее сделать ей своё предложение; однако, заметив, что она идёт, опершись щекой на ладонь и потупив в землю глаза - медленными, размеренными шагами человека, погруженного в раздумье, - я вдруг подумал, что и она обсуждает тот же вопрос. - Помоги ей, боже! - сказал я, - вернно, у неё, как и у меня, есть какая-нибудь ханжа тётка, свекровь или другая вздорная старуха, с которыми ей надо мысленно посоветоваться об этом деле. - Вот почему, не желая ей мешать и решив, что галантнее будет взять её скромностью, а не натиском, я повернул назад и раза два прошёлся перед дверями сарая, пока она продолжала свой путь, погружённая в размышления.
Как же я люблю такие тексты! Ай да Адриан Антонович Франковский! Это он передал нам с мельчайшими оттеночками оригинальный текст несравненного Лоренса Стерна. Он - тончайший знаток английской культуры в целом, и литературы в частности. То же можно сказать о его отношении к французской культуре и литературе. Но что особенно важно, он виртуозно владеет русской речью, что для переводчика на русский язык особенно важно. Вот так нужно по настоящему делать своё дело! Вот чего не хватает подавляющему большинству современных нам переводчиков.
Кажется, для этой части отзыва текста накопилось уже довольно много. Перейдем ко второй части (я разбил отзыв на части, чтобы разместить все сделанные мной изображения).
Аннотация к книге "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. Илл. Морис Лелуар"
В серии "Мастера книжной иллюстрации" представляем вашему вниманию роман английского писателя Лоренса Стерна "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии", проиллюстрированный французским художником Морисом Лелуаром. "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии", проиллюстрированное Морисом Лелуаром, обладает великим множеством достоинств: и очаровательный, воздушный слог, и тонкий, деликатный юмор, и выразительные описания природных красот, но ничто не сравнится с восхитительным впечатлением, которое производит главный отличительный признак сентиментализма, столь блестяще реализованный у Стерна: "предпочтение эмоциональных, чувствительных, импульсивных натур людям, склонным к злой иронии и насмешке".
Иллюстрации к книге Лоренс Стерн - Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. Илл. Морис Лелуар Рецензии на книгу «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. Илл. Морис Лелуар»- Покупатели 3
Итак. Стерн "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии" с иллюстрациями Мориса Лелуара. И для меня (по крайней мере), при всем моем уважении к Стерну, самое важное в приведенном словосочетании - Морис Лелуар.
Отличное издание данного произведение уже представлено на российском рынке в издательстве Вита Нова (не в том смысле, что отличающееся от данного издания, а в том, что изданное на высочайшем уровне), и там всё на высочайшем уровне, включая и цену, так что данное.
Итак. Стерн "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии" с иллюстрациями Мориса Лелуара. И для меня (по крайней мере), при всем моем уважении к Стерну, самое важное в приведенном словосочетании - Морис Лелуар.
Отличное издание данного произведение уже представлено на российском рынке в издательстве Вита Нова (не в том смысле, что отличающееся от данного издания, а в том, что изданное на высочайшем уровне), и там всё на высочайшем уровне, включая и цену, так что данное издание от Книговека будет особенно интересно как "бюджетная" (в сравнении с Вита Нова) альтернатива.
У меня уже есть витанововский Стерн и я им полностью доволен, поэтому впервые увидев Стерна от Книговека (вживую, в магазине) я не особенно им и заинтересовался-то, полистал и положил. Но спустя какое-то время вернулся, пролистал, вгляделся. и проникся. (Здесь и далее буду сравнивать Книговек с Вита Нова.) Переводчик в обоих изданиях один и тот же (Франковский), и он лучший, по мнению многих читателей. Да, шрифт другой, но не скажу, что он хуже. Бумага немного похуже, попроще, но она тоже мелованная и не просвечивает. Зато формат издания – увеличенный, за счет этого размер иллюстраций больше, а сам том немного потоньше. Качество иллюстраций… вот здесь не совсем однозначно. Они все четкие и местами даже складывается впечатление, что они четче, чем у Вита Нова, но при этом некоторые рисунку кажутся слегка затемненными, «передержанными». Надо было, наверное, применять фильтры к каждой иллюстрации в отдельности, можно в результате было получить лучший результат, чем у Вита Нова. Но в целом иллюстрации у Книговека отличные!
Состав иллюстраций. Пытался постранично сравнить оба издания, что не так-то просто сделать, исходя из количества иллюстраций. По основному тексту романа различий в иллюстрациях нет (я так решил, изучив и сравнив примерно половину книги и не встретив ни одного отличия). У Вита Нова есть портрет автора (Стерна) в начале издания, и похоже, что он тоже сделан Лелуаром, у Книговека такого портрета нет. Плюс ещё у Вита Нова есть виньетки в стиле Лелуара (думаю, что это тоже его рук дело), встречающиеся в приложениях к роману, которых так же нет у Книговека.
Да, у Книговека, кроме самого романа в книге более ничего нет (никаких послесловий, комментариев и прочих приложений). Нет у него и ляссе (закладки).
Итого, в сухом остатке: отличия есть, но исходя из цены и качества/размера иллюстраций – данное издание отличная альтернатива изданию от Вита Нова. Могу всем рекомендовать.
На прикрепленных изображениях два издания в сравнении, большего формата - Книговек. Скрыть
Онлайн чтение книги Сентиментальное путешествие по Франции и Италии Sentimental journey through France and Italy
1 - 10
— А вы бывали во Франции? — спросил мой собеседник, быстро повернувшись ко мне с самым учтивым победоносным видом.
— «Странно, — сказал я себе, размышляя на эту тему, — что двадцать одна миля пути на корабле, — ведь от Дувра до Кале никак не дальше, — способна дать человеку такие права. — Надо будет самому удостовериться». — Вот почему, прекратив спор, я отправился прямо домой, уложил полдюжины рубашек и пару черных шелковых штанов.
— Кафтан, — сказал я, взглянув на рукав, — и этот сойдет, — взял место в дуврской почтовой карете, и, так как пакетбот отошел на следующий день в девять утра, в три часа я уже сидел за обеденным столом перед фрикасе из цыпленка, столь неоспоримо во Франции, что, умри я в эту ночь от расстройства желудка, весь мир не мог бы приостановить действие Droits d'aubaine; [1] В силу этого закона, конфискуются все вещи умерших во Франции иностранцев (за исключением швейцарцев и шотландцев), даже если при этом присутствовал наследник. Так как доход от этих случайных поступлений отдан на откуп, то изъятий ни для кого не делается. — Л. Стерн. мои рубашки и черные шелковые штаны, чемодан и все прочее — достались бы французскому королю, — даже миниатюрный портрет, который я так давно ношу и хотел бы, как я часто говорил тебе, Элиза, унести с собой в могилу, даже его сорвали бы с моей шеи.
— Сутяга! Завладеть останками опрометчивого путешественника, которого заманили к себе на берег ваши подданные, — ей-богу, ваше величество, нехорошо так поступать! В особенности неприятно мне было бы тягаться с государем столь просвещенного и учтивого народа, столь прославленного своей рассудительностью и тонкими чувствами.
МОНАХ
КАЛЕ
Едва произнес я эти слова, как ко мне в комнату вошел бедный монах ордена святого Франциска с просьбой пожертвовать на его монастырь. Никому из нас не хочется обращать свои добродетели в игрушку случая - щедры ли мы, как другие бывают могущественны, - sed non quo ad hanc - или как бы там ни было, - ведь нет точно установленных правил приливов или отливов в нашем расположении духа; почем я знаю, может быть, они зависят от тех же причин, что влияют на морские приливы и отливы, - для нас часто не было бы ничего зазорного, если бы дело обстояло таким образом; по крайней мере, что касается меня самого, то во многих случаях мне было бы гораздо приятнее, если бы обо мне говорили, будто "я действовал под влиянием луны, в чем нет ни греха, ни срама", чем если бы поступки мои почитались исключительно моим собственным делом, когда в них заключено столько и срама и греха.
- Но как бы там ни было, взглянув на монаха, я твердо решил не давать ему ни одного су; поэтому я опустил кошелек в карман - застегнул карман - приосанился и с важным видом подошел к монаху; боюсь, было что-то отталкивающее в моем взгляде: до сих пор образ этого человека стоит у меня перед глазами, в нем, я думаю, было нечто, заслуживавшее лучшего обращения.
Сентиментальное путешествие . по Франции и Италии
Решив совершить путешествие по Франции и Италии, англичанин с шекспировским именем Йорик высаживается в Кале. Он размышляет о путешествиях и путешественниках, разделяя их на разные категории. Себя он относит к категории «чувствительных путешественников». К Йорику в гостиницу приходит монах с просьбой пожертвовать на бедный монастырь, что наталкивает героя на размышления о вреде благотворительности. Монах получает отказ. Но желая произвести благоприятное впечатление на встретившуюся ему даму, герой дарит ему черепаховую табакерку. Он предлагает этой привлекательной даме ехать вместе, так как им по пути, но, несмотря на возникшую взаимную симпатию, получает отказ. Прибыв из Кале в Монтрей, он нанимает слугу, молодого француза по имени Ла Флёр, неунывающий характер и весёлый нрав которого весьма способствуют приятному путешествию. По дороге из Монтрея в Нанпон Ла Флёра сбросила лошадь, и оставшуюся часть пути хозяин и слуга проехали вместе в почтовой карете. В Нанпоне им встречается паломник, горько оплакивающий смерть своего осла. При въезде в Амьен Йорик видит коляску графа Л***, в которой вместе с ним сидит его сестра, уже знакомая герою дама. Слуга приносит ему записку, в ней мадам де Л*** предлагает продолжить знакомство и приглашает на обратном пути заехать к ней в Брюссель. Но герой вспоминает некую Элизу, которой поклялся в верности в Англии, и после мучительных раздумий торжественно обещает сам себе, что в Брюссель не поедет, дабы не впасть во искушение. Ла Флёр, подружившись со слугой мадам де Л***, попадает в её дом и развлекает прислугу игрой на флейте. Услышав музыку, хозяйка зовёт его к себе, где он рассыпается в комплиментах, якобы от имени своего хозяина. В разговоре выясняется, что дама не получила ответа на свои письма, и Ла флёр, сделав вид, что забыл его в гостинице, возвращается и уговаривает хозяина написать ей, предложив ему за образец послание, написанное капралом его полка жене барабанщика.
Продолжение после рекламы:Приехав в Париж, герой посещает цирюльника, беседа с которым наводит его на мысли об отличительных признаках национальных характеров. Выйдя от цирюльника, он заходит в лавочку, чтобы узнать дорогу к Opera Covique, и знакомится с очаровательной гризеткой, но, почувствовав, что её красота произвела на него слишком сильное впечатление, поспешно уходит. В театре, глядя на стоящих в партере людей, Йорик размышляет о том, почему во Франции так много карликов. Из разговора с пожилым офицером, сидящим в этой же ложе, он узнает о некоторых французских обычаях, которые его несколько шокируют. Выйдя из театра, в книжной лавке он случайно знакомится с молодой девушкой, она оказывается горничной мадам Р***, к которой он собирался с визитом, чтобы передать письмо.
Вернувшись в гостиницу, герой узнает, что им интересуется полиция. Во Францию он приехал без паспорта, а, поскольку Англия и Франция находились в это время в состоянии войны, такой документ был необходим. Хозяин гостиницы предупреждает Йорика, что его ожидает Бастилия. Мысль о Бастилии навевает ему воспоминания о скворце, некогда выпущенном им из клетки. Нарисовав себе мрачную картину заточения, Йорик решает просить покровительства герцога де Шуазедя, для чего отправляется в Версаль. Не дождавшись приёма у герцога, он идёт к графу Б***, о котором ему рассказали в книжной лавке как о большом поклоннике Шекспира. После недолгой беседы, проникшись симпатией к герою и несказанно поражённый его именем, граф сам едет к герцогу и через два часа возвращается с паспортом. Продолжая разговор, граф спрашивает Йорика, что он думает о французах. В пространном монологе герой высоко отзывается о представителях этой нации, но тем не менее утверждает, что если бы англичане приобрели даже лучшие черты французского характера, то утратили бы свою самобытность, которая возникла из островного положения страны. Беседа завершается приглашением графа пообедать у него перед отъездом в Италию.
Брифли существует благодаря рекламе:У дверей своей комнаты в гостинице Йорик застаёт хорошенькую горничную мадам Р***. Хозяйка прислала её узнать, не уехал ли он из Парижа, а если уехал, то не оставил ли письма для неё. Девушка заходит в комнату и ведёт себя так мило и непосредственно, что героя начинает одолевать искушение. Но ему удаётся преодолеть его, и, только провожая девушку до ворот гостиницы, он скромно целует её в щеку. На улице внимание Йорика привлёк странный человек, просящий милостыню. При этом он протягивал шляпу лишь тогда, когда мимо проходила женщина, и не обращался за подаянием к мужчинам. Вернувшись к себе, герой надолго задумывается над двумя вопросами: почему ни одна женщина не отказывает просящему и что за трогательную историю о себе он рассказывает каждой на ухо. Но размышлять над этим помешал хозяин гостиницы, предложивший ему съехать, так как он в течение двух часов принимал у себя женщину. В результате выясняется, что хозяин просто хочет навязать ему услуги знакомых лавочниц, у которых отбирает часть своих денег за проданный в его гостинице товар. Конфликт с хозяином улажен при посредничестве Ла Флёра. Йорик вновь возвращается к загадке необычайного попрошайки; его волнует тот же вопрос: какими словами можно тронуть сердце любой женщины.
Продолжение после рекламы:Ла Флёр на данные ему хозяином четыре луидора покупает новый костюм и просит отпустить его на все воскресенье, «чтобы поухаживать за своей возлюбленной». Йорик удивлён, что слуга за такой короткий срок успел обзавестись в Париже пассией. Оказалось, что Ла Флёр познакомился с горничной графа Б***, пока хозяин занимался своим паспортом. Это опять повод для размышлений о национальном французском характере. «Счастливый народ, — пишет Стерн, — может танцевать, петь и веселиться, скинув бремя горестей, которое так угнетает дух других наций».
Йорику случайно попадается лист бумаги с текстом на старофранцузском языке времён Рабле и, возможно, написанный его рукой. Йорик целый день разбирает трудночитаемый текст и переводит его на английский язык. В нем рассказывается о некоем нотариусе, который, поссорившись с женой, пошёл гулять на Новый мост, где ветром у него сдуло шляпу. Когда он, жалуясь на свою судьбу, шёл по тёмному переулку, то услышал, как чей-то голос позвал девушку и велел ей бежать за ближайшим нотариусом. Войдя в этот дом, он увидел старого дворянина, который сказал, что он беден и не может заплатить за работу, но платой станет само завещание — в нем будет описана вся история его жизни. Это такая необыкновенная история, что с ней должно ознакомиться все человечество, и издание её принесёт нотариусу большие доходы. У Йорика был только один лист, и он не мог узнать, что же следует дальше. Когда вернулся Ла Флёр, выяснилось, что всего было три листа, но в два из них слуга завернул букет, который преподнёс горничной. Хозяин посылает его в дом графа Б***, но так случилось, что девушка подарила букет одному из лакеев, лакей — молоденькой швее, а швея — скрипачу. И хозяин, и слуга расстроены. Один — потерей рукописи, другой — легкомыслием возлюбленной.
Брифли существует благодаря рекламе:Йорик вечером прогуливается по улицам, полагая, что из человека, боящегося тёмных переулков, «никогда не получится хорошего чувствительного путешественника». По дороге в гостиницу он видит двух дам, стоящих в ожидании фиакра. Тихий голос в изящных выражениях обращался к ним с просьбой подать двенадцать су. Йорика удивило, что нищий назначает размер милостыни, равно как и требуемая сумма: подавали обычно одно-два су. Женщины отказываются, говоря, что у них нет с собой денег, а когда старшая дама соглашается посмотреть, не завалялось ли у неё случайно одно су, нищий настаивает на прежней сумме, рассыпая одновременно комплименты дамам. Кончается это тем, что обе вынимают по двенадцать су и нищий удаляется. Йорик идёт вслед за ним: он узнал того самого человека, загадку которого он безуспешно пытался разрешить. Теперь он знает ответ: кошельки женщин развязывала удачно поданная лесть.
Раскрыв секрет, Йорик умело им пользуется. Граф Б*** оказывает ему ещё одну услугу, познакомив с несколькими знатными особами, которые в свою очередь представили его своим знакомым. С каждым из них Йорику удавалось найти общий язык, так как говорил он о том, что занимало их, стараясь вовремя ввернуть подходящий случаю комплимент. «Три недели я разделял мнение каждого, с кем встречался», — говорит Йорик и в конце концов начинает стыдиться своего поведения, понимая, что оно унизительно. Он велит Ла Флёру заказывать лошадей, чтобы ехать в Италию. Проезжая через Бурбонне, «прелестнейшую часть Франции», он любуется сбором винограда, Это зрелище вызывает у него восторженные чувства. Но одновременно он вспоминает печальную историю, рассказанную ему другом мистером Шенди, который два года назад познакомился в этих краях с помешанной девушкой Марией и её семьёй. Йорик решает навестить родителей Марии, чтобы расспросить о ней. Оказалось, что отец Марии умер месяц назад, и девушка очень тоскует о нем. Ее мать, рассказывая об этом, вызывает слезы даже на глазах неунывающего Ла Флёра. Недалеко от Мулена Йорик встречает бедную девушку. Отослав кучера и Ла флёра в Мулен, он присаживается рядом с ней и старается, как может, утешить больную, попеременно утирая своим платком слезы то ей, то себе. Йорик спрашивает, помнит ли она его друга Шенди, и та вспоминает, как её козлик утащил его носовой платок, который она теперь всегда носит с собой, чтобы вернуть при встрече. Девушка рассказывает, что совершила паломничество в Рим, пройдя в одиночку и без денег Аппенины, Ломбардию и Савойю. Йорик говорит ей, что, если бы она жила в Англии, он бы приютил её и заботился о ней. Его мокрый от слез платок Мария стирает в ручье и прячет у себя на груди. Они вместе идут в Мулен и прощаются там. Продолжая свой путь по провинции Бурбонне, герой размышляет о «милой чувствительности», благодаря которой он «чувствует благородные радости и благородные тревоги за пределами своей личности».
Из-за того что при подъёме на гору Тарар коренник упряжки потерял две подковы, карета была вынуждена остановиться. Йорик видит небольшую ферму. Семья, состоящая из старого фермера, его жены, детей и множества внуков, сидела за ужином. Йорика сердечно пригласили присоединиться к трапезе. Он чувствовал себя как дома и долго вспоминал потом вкус пшеничного каравая и молодого вина. Но ещё больше по душе ему пришлась «благодарственная молитва» — каждый день после ужина старик призывал своё семейство к танцам и веселью, полагая, что «радостная и довольная душа есть лучший вид благодарности, который может принести небу неграмотный крестьянин».
Миновав гору Тарар, дорога спускается к Лиону. Это трудный участок пути с крутыми поворотами, скалами и водопадами, низвергающими с вершины огромные камни. Путешественники два часа наблюдали, как крестьяне убирали каменную глыбу между Сен-Мишелем и Моданой. Из-за непредвиденной задержки и непогоды Йорику пришлось остановиться на маленьком постоялом дворе. Вскоре подъехала ещё одна коляска, в которой путешествовала дама со своей горничной. Спальня, однако, здесь была только одна, но наличие трёх кроватей давало возможность разместиться всем. Тем не менее оба чувствуют неудобство, и только поужинав и выпив бургундского, решаются заговорить о том, как лучше выйти из этого положения. В результате двухчасовых дебатов составляется некий договор, по которому Йорик обязуется спать одетым и не произнести за всю ночь ни одного слова. К несчастью, последнее условие было нарушено, и текст романа (смерть автора помешала закончить произведение) завершается пикантной ситуацией, когда Йорик, желая успокоить даму, протягивает к ней руку, но случайно хватает неожиданно подошедшую горничную.
Пересказала О. В. Ермолаева. Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература веков / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1998. — 832 с.Сентиментальное путешествие по франции и италии
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ФРАНЦИИ И ИТАЛИИ
– Во Франции, – сказал я, – это устроено лучше.
– А вы бывали во Франции? – спросил мой собеседник, быстро повернувшись ко мне с самым учтивым победоносным видом.
– «Странно, – сказал я себе, размышляя на эту тему, – что двадцать одна миля пути на корабле, – ведь от Дувра до Кале никак не дальше, – способна дать человеку такие права. – Надо будет самому удостовериться». – Вот почему, прекратив спор, я отправился прямо домой, уложил полдюжины рубашек и пару черных шелковых штанов.
– Кафтан, – сказал я, взглянув на рукав, – и этот сойдет, – взял место в дуврской почтовой карете, и, так как пакетбот отошел на следующий день в девять утра, в три часа я уже сидел за обеденным столом перед фрикасе из цыпленка, столь неоспоримо во Франции, что, умри я в эту ночь от расстройства желудка, весь мир не мог бы приостановить действие Droits d'aubaine;[1] мои рубашки и черные шелковые штаны, чемодан и все прочее – достались бы французскому королю, – даже миниатюрный портрет, который я так давно ношу и хотел бы, как я часто говорил тебе, Элиза, унести с собой в могилу, даже его сорвали бы с моей шеи.
– Сутяга! Завладеть останками опрометчивого путешественника, которого заманили к себе на берег ваши подданные, – ей-богу, ваше величество, нехорошо так поступать! В особенности неприятно мне было бы тягаться с государем столь просвещенного и учтивого народа, столь прославленного своей рассудительностью и тонкими чувствами.
Но едва я вступил в ваши владения -
Пообедав и выпив за здоровье французского короля, чтобы убедить себя, что я не питаю к нему никакой неприязни, а, напротив, высоко чту его за человеколюбие, – я почувствовал себя выросшим на целый дюйм благодаря этому примирению.
– Нет, – сказал я, – Бурбоны совсем не жестоки; они могут заблуждаться, подобно другим людям, но в их крови есть нечто кроткое. – Признав это, я почувствовал на щеках более нежный румянец – более горячий и располагающий к дружбе, чем тот, что могло вызвать бургундское (по крайней мере, то, которое я выпил, заплатив два ливра за бутылку).
– Праведный боже, – сказал я, отшвырнув ногой свой чемодан, – что же таится в мирских благах, если они так озлобляют наши души и постоянно ссорят насмерть столько добросердечных братьев-людей?
Когда человек живет со всеми в мире, насколько тогда тяжелейший из металлов легче перышка в его руке! Он достает кошелек и, держа его беспечно и небрежно, озирается кругом, точно отыскивая, с кем бы им поделиться. – Поступая так, я чувствовал, что в теле моем расширяется каждый сосуд – все артерии бьются в радостном согласии, а жизнедеятельная сила выполняет свою работу с таким малым трением, что это смутило бы самую сведущую в физике precieuse[2] во Франции: при всем своем материализме она едва ли назвала бы меня машиной —
– Я уверен, – сказал я себе, – что опроверг бы ее убеждения.
Появление этой мысли тотчас же вознесло естество мое на предельную для него высоту – если я только что примирился с внешним миром, то теперь пришел к согласию с самим собой —
– Будь я французским королем, – воскликнул я, – какая подходящая минута для сироты попросить у меня чемодан своего отца!
Едва произнес я эти слова, как ко мне в комнату вошел бедный монах ордена святого Франциска с просьбой пожертвовать на его монастырь. Никому из нас не хочется обращать свои добродетели в игрушку случая – щедры ли мы, как другие бывают могущественны, – sed non quo ad hanc[3] – или как бы там ни было, – ведь нет точно установленных правил приливов или отливов в нашем расположении духа; почем я знаю, может быть, они зависят от тех же причин, что влияют на морские приливы и отливы, – для нас часто не было бы ничего зазорного, если бы дело обстояло таким образом; по крайней мере, что касается меня самого, то во многих случаях мне было бы гораздо приятнее, если бы обо мне говорили, будто «я действовал под влиянием луны, в чем нет ни греха, ни срама», чем если бы поступки мои почитались исключительно моим собственным делом, когда в них заключено столько и срама и греха.
– Но как бы там ни было, взглянув на монаха, я твердо решил не давать ему ни одного су; поэтому я опустил кошелек в карман – застегнул карман – приосанился и с важным видом подошел к монаху; боюсь, было что-то отталкивающее в моем взгляде: до сих пор образ этого человека стоит у меня перед глазами, в нем, я думаю, было нечто, заслуживавшее лучшего обращения.
Судя по остаткам его тонзуры, – от нее уцелело лишь несколько редких седых волос на висках, – монаху было лет семьдесят, – но по глазам, по горевшему в них огню, который приглушался, скорее, учтивостью, чем годами, ему нельзя было дать больше шестидесяти. – Истина, надо думать, лежала посредине. – Ему, вероятно, было шестьдесят пять; с этим согласовался и общий вид его лица, хотя, по-видимому, что-то положило на него преждевременные морщины.
Передо мной была одна из тех голов, какие часто можно увидеть на картинах Гвидо, – нежная, бледная – проникновенная, чуждая плоских мыслей откормленного самодовольного невежества, которое смотрит сверху вниз на землю, – она смотрела вперед, но так, точно взор ее был устремлен на нечто потустороннее. Каким образом досталась она монаху его ордена, ведает только небо, уронившее ее на монашеские плечи; но она подошла бы какому-нибудь брамину, и, попадись она мне на равнинах Индостана, я бы почтительно ей поклонился.
Прочее в его облике можно передать несколькими штрихами, и работа эта была бы под силу любому рисовальщику, потому что все сколько-нибудь изящное или грубое обязано было здесь исключительно характеру и выражению: то была худощавая, тщедушная фигура, ростом немного повыше среднего, если только особенность эта не скрадывалась легким наклонением вперед – но то была поза просителя; как она стоит теперь в моем воображении, фигура монаха больше выигрывала от этого, чем теряла.
Сделав три шага, вошедший ко мне монах остановился и, положив левую руку на грудь (в правой был у него тоненький белый посох, с которым он путешествовал), – представился, когда я к нему подошел, вкратце рассказав о нуждах своего монастыря и о бедности ордена, – причем сделал он это с такой безыскусственной грацией, – и столько приниженности было в его взоре и во всем его облике – видно, я был зачарован, если все это на меня не подействовало —
Правильнее сказать, я заранее твердо решил не давать ему ни одного су.
Совершенно верно, – сказал я в ответ на брошенный кверху взгляд, которым он закончил свою речь, – совершенно верно – и да поможет небо тем, у кого нет иной помощи, кроме мирского милосердия, запас которого, боюсь, слишком скуден, чтобы удовлетворить все те многочисленные громадные требования, которые ему ежечасно предъявляются.
Когда я произнес слова громадные требования, монах бросил беглый взгляд на рукав своего подрясника – я почувствовал всю силу этой апелляции. – Согласен, – сказал я, – грубая одежда, да и та одна на три года, вместе с постной пищей не бог весть что; и поистине достойно сожаления, что эти вещи, которые легко заработать в миру небольшим трудом, орден ваш хочет урвать из средств, являющихся собственностью хромых, слепых, престарелых и немощных – узник, простертый на земле и считающий снова и снова дни своих бедствий, тоже мечтает получить оттуда свою долю; все-таки, если бы вы принадлежали к ордену братьев милосердия, а не к ордену святого Франциска, то при всей моей бедности, – продолжал я, показывая на свой чемодан, – я с радостью, открыл бы его перед вами для выкупа какого-нибудь несчастного. – Монах поклонился мне. – Но из всех несчастных, – заключил я, – прежде всего имеют право на помощь, конечно, несчастные нашей собственной страны, а я оставил в беде тысячи людей на родном берегу. – Монах участливо кивнул головой, как бы говоря: без сомнения, горя довольно в каждом уголке земли так же, как и в нашем монастыре. – Но мы различаем, – сказал я, кладя ему руку на рукав в ответ на его немое оправдание, – мы различаем, добрый мой отец, тех, кто хочет есть только хлеб, заработанный своим трудом, от тех, кто ест хлеб других людей, не имея в жизни иных целей, как только просуществовать в лености и невежестве ради Христа.
В силу этого закона, конфискуются все вещи умерших во Франции иностранцев (за исключением швейцарцев и шотландцев), даже если при этом присутствовал наследник. Так как доход от этих случайных поступлений отдан на откуп, то изъятий ни для кого не делается. – Л. Стерн.
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
Сентиментальное путешествие по франции и италии
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 276 955
- КНИГИ 653 035
- СЕРИИ 24 976
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 610 803
ЛитМир - Электронная Библиотека > Стерн Лоренс > Сентиментальное путешествие по Франции и Италии
Добавить похожую книгу
Сентиментальное путешествие по Франции и Италии
Количество страниц: 8
Доступен ознакомительный фрагмент
Язык книги: Русский
Язык оригинальной книги: Английский
Переводчик(и): Франковский Адриан Антонович
Название печатной книги: Сентиментальное путешествие по Франции и Италии
Издатель: Азбука-классика
Город печати: СПб.
Год печати: 2000
ISBN: 5-267-00097-3
Выберите формат скачивания:
| epub | QR код | Размер: 1,1 Мбайт | Добавил Mafdet 17 августа 2020, 2:47 | Скачали: 1 |
| fb2 | QR код | Размер: 216,9 Кбайт | Добавил Mafdet 17 августа 2020, 2:47 | Скачали: 10 |
| rtf | QR код | Размер: 230,5 Кбайт | Добавил Mafdet 17 августа 2020, 2:47 | Скачали: 1 |
Лоренс Стерн — крупнейший английский писатель XVIII века, кумир всего читающего Лондона. Творчество Стерна оказало продолжительное влияние на всю европейскую литературу, а его роман `Сентиментальное путешествие` дал название новому литературному направлению. Сентименталисты обожествляли `чувствительного Йорика`, романтики оценили в полной мере иронию и юмор писателя, Оноре де Бальзак и Лев Толстой признавали Стерна — психолога, а Джеймс Джойс и Вирджиния Вулф увидели в его творчестве истоки современного романа.
Сентиментальное путешествие по Франции и Италии
Лоренс Стерн - крупнейший английский писатель XVIII века, кумир всего читающего Лондона. Творчество Стерна оказало продолжительное влияние на всю европейскую литературу, а его роман `Сентиментальное путешествие` дал название новому литературному направлению. Сентименталисты обожествляли `чувствительного Йорика`, романтики оценили в полной мере иронию и юмор писателя, Оноре де Бальзак и Лев Толстой признавали Стерна - психолога, а Джеймс Джойс и Вирджиния Вулф увидели в его творчестве истоки современного романа.
ДЕЗОБЛИЖАН - КАЛЕ 2
ПРЕДИСЛОВИЕ - В ДЕЗОБЛИЖАНЕ 2
НА УЛИЦЕ - КАЛЕ 3
ДВЕРИ САРАЯ - КАЛЕ 4
ДВЕРИ САРАЯ - КАЛЕ 4
ТАБАКЕРКА - КАЛЕ 4
ДВЕРИ САРАЯ - КАЛЕ 5
НА УЛИЦЕ - КАЛЕ 5
НА УЛИЦЕ - КАЛЕ 6
МЕРТВЫЙ ОСЕЛ - НАНПОН 9
КУЧЕР - НАНПОН 9
ПИСЬМО - АМЬЕН 10
ПАРИК - ПАРИЖ 11
ПУЛЬС - ПАРИЖ 11
ПЕРЧАТКИ - ПАРИЖ 12
ПЕРЕВОД - ПАРИЖ 12
КАРЛИК - ПАРИЖ 12
ПАСПОРТ - ПАРИЖ 14
ПАСПОРТ - ПАРИЖСКАЯ ГОСТИНИЦА 15
УЗНИК - ПАРИЖ 15
СКВОРЕЦ - ДОРОГА В ВЕРСАЛЬ 16
ОБРАЩЕНИЕ - ВЕРСАЛЬ 16
LE PATISSIER - ВЕРСАЛЬ 16
ПАСПОРТ - ВЕРСАЛЬ 17
ПАСПОРТ - ВЕРСАЛЬ 18
ПАСПОРТ - ВЕРСАЛЬ 18
ПАСПОРТ - ВЕРСАЛЬ 19
ХАРАКТЕР - ВЕРСАЛЬ 19
ИСКУШЕНИЕ - ПАРИЖ 19
ТАЙНА - ПАРИЖ 20
ДЕЛО СОВЕСТИ - ПАРИЖ 20
ЗАГАДКА - ПАРИЖ 21
LE DIMANCHE - ПАРИЖ 21
ОТРЫВОК - ПАРИЖ 21
ОТРЫВОК - ПАРИЖ 22
ОТРЫВОК И БУКЕТ - ПАРИЖ 22
АКТ МИЛОСЕРДИЯ - ПАРИЖ 22
РАЗРЕШЕНИЕ ЗАГАДКИ - ПАРИЖ 23
МАРИЯ - MУЛЕH 24
МАРИЯ - МУЛЕН 24
БЛАГОДАРСТВЕННАЯ МОЛИТВА 25
ЩЕКОТЛИВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ 25
"СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ФРАНЦИИ И ИТАЛИИ" 27
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Лоренс Стерн: Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. Илл. Морис Лелуар
Лоренс Стерн
Сентиментальное путешествие по Франции и Италии
- Во Франции, - сказал я, - это устроено лучше.
- А вы бывали во Франции? - спросил мой собеседник, быстро повернувшись ко мне с самым учтивым победоносным видом.
- "Странно, - сказал я себе, размышляя на эту тему, - что двадцать одна миля пути на корабле, - ведь от Дувра до Кале никак не дальше, - способна дать человеку такие права. - Надо будет самому удостовериться". - Вот почему, прекратив спор, я отправился прямо домой, уложил полдюжины рубашек и пару черных шелковых штанов.
- Кафтан, - сказал я, взглянув на рукав, - и этот сойдет, - взял место в дуврской почтовой карете, и, так как пакетбот отошел на следующий день в девять утра, в три часа я уже сидел за обеденным столом перед фрикасе из цыпленка, столь неоспоримо во Франции, что, умри я в эту ночь от расстройства желудка, весь мир не мог бы приостановить действие Droits d'aubaine; мои рубашки и черные шелковые штаны, чемодан и все прочее - достались бы французскому королю, - даже миниатюрный портрет, который я так давно ношу и хотел бы, как я часто говорил тебе, Элиза, унести с собой в могилу, даже его сорвали бы с моей шеи.
- Сутяга! Завладеть останками опрометчивого путешественника, которого заманили к себе на берег ваши подданные, - ей-богу, ваше величество, нехорошо так поступать! В особенности неприятно мне было бы тягаться с государем столь просвещенного и учтивого народа, столь прославленного своей рассудительностью и тонкими чувствами.
Но едва я вступил в ваши владения -
Пообедав и выпив за здоровье французского короля, чтобы убедить себя, что я не питаю к нему никакой неприязни, а, напротив, высоко чту его за человеколюбие, - я почувствовал себя выросшим на целый дюйм благодаря этому примирению.
- Нет, - сказал я, - Бурбоны совсем не жестоки; они могут заблуждаться, подобно другим людям, но в их крови есть нечто кроткое. - Признав это, я почувствовал на щеках более нежный румянец - более горячий и располагающий к дружбе, чем тот, что могло вызвать бургундское (по крайней мере, то, которое я выпил, заплатив два ливра за бутылку).
- Праведный боже, - сказал я, отшвырнув ногой свой чемодан, - что же таится в мирских благах, если они так озлобляют наши души и постоянно ссорят насмерть столько добросердечных братьев-людей?
Когда человек живет со всеми в мире, насколько тогда тяжелейший из металлов легче перышка в его руке! Он достает кошелек и, держа его беспечно и небрежно, озирается кругом, точно отыскивая, с кем бы им поделиться. - Поступая так, я чувствовал, что в теле моем расширяется каждый сосуд - все артерии бьются в радостном согласии, а жизнедеятельная сила выполняет свою работу с таким малым трением, что это смутило бы самую сведущую в физике precieuse во Франции: при всем своем материализме она едва ли назвала бы меня машиной -
- Я уверен, - сказал я себе, - что опроверг бы ее убеждения.
Появление этой мысли тотчас же вознесло естество мое на предельную для него высоту - если я только что примирился с внешним миром, то теперь пришел к согласию с самим собой -
- Будь я французским королем, - воскликнул я, - какая подходящая минута для сироты попросить у меня чемодан своего отца!
Читайте также: