Одним из первых побывал в японии русский
История русско-японских отношений второй половины Х1Х в. являлась предметом интереса многих историков. При этом, в центре внимания, как правило, находились вопросы дипло-матических, торгово-экономических и культурных связей между этими странами, Проблема же идентификации образа соседней страны в общественной мысли России практически не изучена. В то же время эта тема, находясь как бы на стыке различных проблем, позволяет связать их в единое целое, а иногда, совершенно по-новому осветить казалось уже известные аспекты взаимоотношений двух стран. Многоплановость темы не позволяет подробно остановиться на всех ее сюжетах. Ниже речь пойдет об отражении образа Японии и японцев в русском обществе второй половины Х1Х в. Говоря о "русских представлениях", следует оговориться, что имеющиеся источники не позволяют судить с достаточной полнотой о взглядах подавляющего большинства россиян той поры. Речь может идти о рассмотрении представлений о Японии и японцах, сложившихся лишь в среде образованной части населения.
Несомненно, что при характеристике факторов, влияющих на формирование образа "соседней страны", необходимо учитывать как общий фон политических связей, так и внутреннее состояние того общества, чьи представления исследуются, так как образ "другого" в значительной степени является отражением собственного "я", только в своеобразно интерпретированном виде.
Немногочисленные ранние русско-японские контакты, ведущие отсчет с конца ХVII в., как правило, были непреднамеренными, случайными, тем более, что на протяжении трехсот лет Япония была почти полностью "закрытой страной". В результате, значительная часть издававшихся в России материалов о Японии до середины XIX в. носила в основном компилятивный характер, представляя собой переводы западноевропейских публикаций. Иcключение составляли опублико-ванные в 1816 г. записки В.М.Головина. Если Запад в середине XIX в. был уже "открыт" и оценен русскими, то "открытие" Востока и Японии, в том числе, еще только начиналось.
В 1852 г. для установления дипломатических и торговых отношений русским правительством в Японию была направлена экспедиция вице-адмирала Е.В.Путятина, деятельность которого завершилась подписанием в 1855 г. первого русско-японского договора - Симодского трактата. В России с огромным вниманием следили за миссией Путятина. Общественность получала информацию о событиях в Японии главным образом через печать. На страницах журналов и газет стали появляться не только переводные статьи о Японии, но и извлечения из писем морских офицеров, находившихся на эскадре и бывших очевидцами и участниками событий. В ходе экспедиции состоялось личное знакомство значительной группы русских с японцами и, как ни ограниченно было общение, оно давало возможность получения впечатлений из первых рук. Авторы этих материалов не претендовали, да и не могли претендовать из-за отсутствия серьезных знаний японской экономики, политической жизни, ее социальных проблем, на глубину анализа. Это скорее наброски с натуры. Лишь иногда встречается попытка оценить происходившее в Японии. Однако и из этих разрозненных сведений читатель мог составить представление об этой далекой стране, о характере ее жителей. Как правило, речь шла о перспективах развития отношений с этой открывающейся перед иностранцами страной. И здесь члены экспедиции были единодушны - перспективы по их мнению, достаточно многообещающи. Залог успеха будущих отношений они видели в чертах характера японца: его трудолюбии, доброжелательности, любознательности, хотя и указывали на важное прeпятствие - политическую систему страны.
Русское общество в первые годы знакомства с Японией получило возможность ознакомиться и с живописными видами этой страны. В 1857 г. в журнале "Русский художественный листок", издаваемом академиком З.Ф.Тиммом, были опубликованы акварели с видами Японии. Рисунки эти были выполнены одним из членов экспедиции офицером фрегата "Диана", лейтенантом А.Ф.Можайским. В своем письме академику Тимму Можайский, поясняя историю появления рисунков, писал: "Дружественные отношения к нам Японии дали нам совершенную независимость и свободу в действиях, Жизнь в японских городах, переходы и небольшие путешествия по этой стране представляли много пищи и материалов для каждого наблюдателя. Все окружавшее нас было так ново, так интересно, что нельзя было оставаться равнодушным" [1]..
Но, конечно, наиболее сильное и длительное влияние на формирование образа Японии в России оказали очерки русского писателя А.И.Гончарова "Русские в Японии в начале 1853 и в конце 1854 гг.", побывавшего в Японии в качестве секретаря экспедиции Путятина. Живость и доступность изложения снискали "Очеркам" большую популярность в русском обществе. Их читали и перечитывали. Благодаря им русский читатель ближе знакомился с этой доселе мало известной страной, с ее людьми и обычаями. Именно это значение очерков подчеркивалось в большинстве рецензий, появившихся после их опубликования. Не случайно, многие из характеристик, данных Гончаровым японцам, превратились вскоре в своеобразные клише и стали повторяться многими последующими русскими путешественниками, получили хождение в русском обществе [2].
Какой же предстает Япония в очерках Гончарова? Образ ее достаточно сложен и противоречив. С одной стороны Япония олицетворена в образе дряхлого старца. В ней все движется неохотно, японская жизнь идет черепашьим шагом. По мнению писателя этот застой, вызванный изоляцией от внешнего мира, делал страну беспомощной, лишал японцев элементарных перспектив развития. Сравнивая китайцев и японцев, он пишет, что "у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье росли, развивались, созревали и состарились"[3]. Эта историческая концепция деления народов на старые и молодые не была нова, и в России первой половины XIX в. получила весьма широкое распространение.
Но Гончаров рисует и другой образ японцев - "детей". Как дети, они зачастую ленивы, непослушны, малообразованны, как дети они бояться всего нового, но и любопытны к нему. Как всем детям, им необходимо воспитание и твердая рука взрослых. "Они видят, - пишет Гончаров, - что их система замкнутости и отчуждения, в которой одной они искали спасение, их ничему не научила, а только остановила их рост. Она, как школьная затея, мгновенно рушилась при появлении учителя. Они одни, без помощи: им ничего больше не остается, как удариться в слезы и сказать: "виноваты, мы дети!" и, как детям, отдаться под руководство старших [4]. Весьма показательно, что в роли учителей, "старших" он видит представителей европейских стран. Причем он надеялся, что эту роль выполнит Россия, и не хотел для Японии таких "старших", как "хитрые, неугомонные промышленники американцы".
Эти мысли, высказанные Гончаровым как результат оценки конкретной ситуации, перекликались с настроениями определенных слоев русского общества, видевших в Японии, как части Азии, обширное поле для политической и культурной деятельности. Тема эта получила свое продолжение уже в 60-е годы XIX в. на страницах ряда русских газет. Подчеркивая особую "историческую миссию" России на Востоке, газеты и журналы призывали "стать в отношении восточных народов тем, чем стал для России Запад". Путь к этому, по их мнению, лежал через "Великий океан", до которого слишком далеко из Европы, но который открывал России дорогу к торговым сношениям с Китаем и Японией и делал ее положение в этом регионе наи более выгодным [5].
Объяснение такому отношению русских к Японии и японцам в 50 -60 гг. XIX в., следует искать в том сильном влиянии, которое оказывали на русское общество общеевропейское мировоззрение и традиции. Азия и азиатские народы в обществен ном мнении России достаточно ясно ассоциировались с отсталостью и немощью. В основе общепринятого взгляда как в России, так и в других европейских странах, лежала уверенность в превосходстве и уникальности европейского пути развития. Представители русского общества, невзирая на разницу в политических пристрасти ях, довольно единодушно говорят о предназначении европейцев, и вообще белых, нести пользу человечеству, приобщая отсталые народы к просвещению.
70 - 90-е годы XIX века в истории русско-японских отношений почти единодушно признанны исследователями в качестве "эры добрых отношений". Это позволяет проследить эволюцию образа японцев в условиях отсутствия принципиальных политических противоречий между Россией и Японией. С другой стороны, это время крупных внутриполитических перемен, причем при всем своеобразии происходившего, как в Японии, так и в России, перемены во многом носили сходный характер. Отсюда интерес к тому, как сказалась российская действительность на оценках событий, происходивших в Японии и на формирование представлений об этой дальне восточной соседке.
По сравнению с предшествующими годами в 70-90-е годы XIX в. значительно увеличивается количество русских побывавших в Японии с различными целями. Итогом многих путешествий стали дневники, путевые записки, значительная часть которых публиковалась на страницах русских газет и журналов. Здесь воспоминания бывших русских дипломатов и посланников - А.Пеликана, занимавшего пост консула в Иокогаме до 1884 года, консула Григория де Воллана, воспоминания различных чиновников, посещавших страну со специальными поручениями, ученых, побывавших в эти годы в Японии. К числу первых капитальных работ по Японии надо отнести книги и статьи русского географа М.И.Венюкова, посетившего Японию в 60-70-х годах XIX в. Впечатления о своем посещении Японии в конце 70-х годов оставил видный русский географ-климатолог А.И.Воейков. Особо следует выделить воспоминания Л.И.Мечникова, прожившего в Японии несколько лет и преподававшего русский язык и историю в Токийской школе. В 80-90-х годах возрастает число русских, в той или иной форме оставивших путевые заметки о соседней стране. Авторы этих материалов принадлежали к различным слоям русского общества, неодинакова степень их образованности и осведомленности, но этот материал, являясь ценным источником, позволяет проследить эволюцию представлений русского общества о Японии.
В формировании и эволюции образа Японии в эти десятилетия можно условно выделить три этапа.
Первый из них относится к 70-м годам XIX века. Основное внимание русской общественности в сфере зарубежной политики, истории, экономики уделялось странам Западной Европы, главным образом, Франции, Германии и Англии. Однако события 60-70-х годов в Японии - революционные потрясения, начавшиеся реформы и преобразования, рост промышленного производства - повысили интерес русского общества к этой стране. Для этого этапа характерно формирование образа Японии - "ученицы", жадно впитывающей основы европейской цивилизации, что выделяло ее из азиатского мира, говорило о способности к восприятию европейской науки и культуры и тем самым сближало ее со всем цивилизованным миром. Отсюда все чаще встречающееся противопоставление "идущей вперед Японии" и "застывшего Китая". Мотив пробуждения и обновления Японии становится в эти годы одним из наиболее распространенных стереотипов, прочно вошедших в обиход русской прессы и публицистики. "В лице японского народа, - подчеркивает анонимный автор одного из очерков, - монгольская расса, видимо, выступает на сцену всемирной истории. в качестве доброго исторического деятеля. Коренные государственные реформы и заимствования от иностранцев всего хорошего с изумительной быстротой и легкостью следуют одно за другим. Тридцати пяти миллионный народ, как один человек, точно встал ото сна и принялся за наперед намеченную работу, и, точно наследник, по достижению определенного возраста вступающий во владение отцовским имением, полной горстью берет накопленные другими народами сокровища цивилизации" [7].
Здесь, как бы в сжатом виде представлены определения, наиболее часто употреблявшиеся в этот период в материалах о Японии. Это и пробуждение "ото сна", и "изумительная быстрота и легкость", и благоприятное влияние "заимствований от иностранцев", а главное общий оптимизм от происходивших в Японии перемен. Несколько мажорное восприятие японской действительности являлось не только отражением определенного удовлетворения от успехов "ученика", хотя и это, несомненно, присутствовало, подтверждением чему могут служить часто встречавшиеся сравнения молодого японского императора с Петром Великим, но, в большей степени, может быть отнесено за счет царивших в этот период в русском обществе ожиданий перемен и связанных с ними надежд. Происходившие в Японии перемены формировали ощущение нeкоторой общности между Россией и ее дальневосточной соседкой. Это в значительной степени объясняет появление призывов отклик- нуться на происходящее "вблизи нашей отдаленной окраины" "великое движение". Необходимость расширения связей с Японией пропагандировалась некоторыми печатными органами еще и потому, что японский народ по их мнению, "без сомнения, в непродолжительном времени приобретет на Востоке то преобладающее влияние, на которое дает им право как их предприимчивость, так и то лихорадочное нетерпение, с которым они спешат воспользоваться плодами европейской цивилизации" [8].
Особый интерес происходившие в Японии перемены вызвали у представителей сибирского общества, находивших возможным использовать их для нужд края. Показательна в этом отношении характеристика, данная событиям в Японии известным исследователем Азии Г.Н.Потаниным. "Необходимо, - призывал он, - написать о Японии. Надо сделать это дело как можно более общеизвестным. люди завистливы, нужно эксплуатировать зависть. Знаете, что микадо сделал: тайга была доселе Прачешным переулком или Волковым кладбищем, а теперь станет Дворцовой набережной Тихого океана" [9].
Однако в конце 70-начале 80 годов XIX в. образ Японии начинает трансформироваться. Прежде всего, он теряет свою однозначность, приобретая все более и более дифференцированный характер. С одной стороны, сохраняется преемственность прежних представлений о возрождающейся Японии и положительно оценивается ее интерес к европейской цивилизации. С другой стороны, прежний оптимизм оценок сменяет настороженность и сарказм. Особое раздражение вызывало стремление Японии к самостоятельности как во внутренней, так и во внешней политике, причину чего видели как в избытке самомнения японцев, так и в бездумном подражании негативным образцам западной культуры. В результате на смену образа "отличницы" стал постепенно приходить образ "строптивой ученицы". На наш взгляд, это свидетельствует и о том, что для значительной части российского общества Япония и после реставрации Мэйдзи, по-прежнему, оставалась одной из азиатских держав, развитие которой виделось лишь в определенных границах. С конца 70-х годов возникает и к середине 80-х особенно усиливается негативная оценка происходивших в Японии перемен. Характерно в этом отношении появление в 1879 г. в "Новом времени" статьи "Наши отношения к Китаю и Японии". Оценивая характер реформ, проводимых японским правительством, газета в этой статье писала: "Бог весть насколько верны слухи об этом прогрессе. все-таки толчок в известном направлении существует. Этот вопрос, прививаемый французскими парикмахерами и прусскими инструкторами из унтер-офицеров, как ни слаб, однако, отдаляет от нас Японию и сближает ее с нашими противниками на Западе" [10].
Таким образом, в российских оценках происходившего в Японии все сильнее стала ощущаться консервативная струя. Не отрицая существенных сдвигов на пути заимствования "западных методов", представители консервативной тенденции в среде российской интеллектуальной элиты считали, что японцы заплатили за это слишком высокую цену, отказавшись от национальных традиций и подорвав стабильность традиционной системы. Так, К.А.Скальковский, бывший секретарем "Общества для содействия русской промышленности и торговли", побывавший в Японии в начале 80-х годов, признавая сдвиги, происшедшие в стране, в то же время считал, что реформы встретят сильное противодействие, и выражал сомнение в их конечном успехе. По его мнению, Япония на грани серьезного политического и экономического кризиса, корень которого в недальновидности японских политических лидеров, пошедших по пути буквального заимствования европейских норм жизни. "До сих пор все реформы, - писал Скальковский, - кроме заведения десятка судов, обучения нескольких батальонов на французский лад и устройства казенных фабрик, дающих громадные убытки, привели лишь к искусствен ному созданию бюрократии в стране, которая не знала, что такое чиновники и даже о полиции имела смутное представление" [11].
Этот новый стереотип восприятия Японии явился следствием внутренних перемен в российском обществе и усиления консервативных тенденций, выражением которых стал переход правительства к практике откровенных контрреформ.
Следующий этап, пришедшийся на конец 80-середину 90 годов XIX века, связан с дальнейшим изменением образа Японии. В русском обществе происходит как бы двоение образа. Еще более, чем в предществующий период усиливаются различия в подходах и оценках происходившего в Японии. Сквозной темой, определявшей отношение к Японии и японцам в целом, стала тема внутриполитических перемен в этой стране, выразившихся в принятии в 1889 году конституции. Выбор определялся не только важностью этой проблемы для Японии, но и ее злободневностью для самой России. Российское общественное мнение разделилось: либераль ные круги позитивно отнеслись к нововведениям, видя в них еще одно подтверждение дальнейшего продвижения Японии по пути европейской цивилизации; консерваторы, напротив, заняли откровенно негативную позицию, характеризуя введение конституции как очередное "бездумное копирование западных методов".
Однако, в начале 90-х годов последовало существенное изменение в акцентах прежних негативных оценок происходивших в Японии событий. Негативное видение японских реформ стало определяться не столько их поспешностью или слепостью копирования европейской жизни, сколько идеей о традиционном консерватизме Японии, ее неспособностью к переменам и восприятию всего нового. Один из сторонников этого подхода бывший российский консул в Йокогаме А.Пеликан, говоря о невозможности проведения в Японии истинно прогрессивных реформ, объ яснял это тем, что "Япония была и будет страною с отжившей и вполне законченной цивилизацией. Подобно Китаю она обречена мертвящему буддизму" [12]. Мнение это было подхваченно руссой прессой и особенно часто стало повторяться после известных событий в Отцу. В умах русских слова "Япония, японец", стали вызывать сложные ощущения: во-первых, угрозы, связанной с модернизацией Японии, а также c возможным превращением ее в центр азиатского мира, во-вторых, пренебрежения и скепсиса, базировавшихся на отрицании за японским народом способности к самостоятельному развитию.
Эти противоречивые, но в целом негативные представления о Японии преобладали в русском обществе до начала XX в. Именно эти стереотипы в восприятии Японии существенным образом сказались на дальнейших взаимоотношениях двух стран. Предопределив в определенной степени выбор, сделанный русским правительством как в годы японо-китайской войны 1894-1895 так и в последующее десятилетие.
Краткий анализ этапов эволюции образа Японии в общественном мнении России свидетельствует о преобладании в нем европоцентристских представлений о месте и роли азиатских народов в мировой истории, а также о том, что в России в целом не смогли оценить значение крупных социально-экономических и политичес ких преобразований в Японии после 1868 года и возможных последствий для России происходивших там процессов.
Спасение Романовых: иллюзия или упущенные возможности?
Петр I не дождался начала затеянного им предприятия. Однако импульс, данный им обследованию Тихого океана, оказался настолько силен, что его начинание было успешно доведено до конца.
Экспедиция получила наименование Камчатской и проводилась в два этапа: в 1725–1730 годах и в 1733–1741 годах. В ходе первого этапа Беринг обследовал только северную часть Тихого океана, установив, что Америка не является продолжением Азиатского континента. На втором этапе экспедиция разделилась на две группы. Беринг попытался достичь Северной Америки через Тихий океан, а на юг к Японии был направлен его помощник — офицер российского флота Мартын Шпанберг, также датчанин по происхождению. В сенатском указе задача южного направления экспедиции была определена как «изыскание пути до Японии» и было предписано действовать так, чтобы «своею дружбою перемогать их застарелую азиатскую нелюдимость».
Шпанберг прибыл в Охотск, основной тогда порт России на Тихом океане, в 1735 году. Там на примитивной судостроительной верфи в течение трех лет построили два парусника «Архангел Михаил» и «Надежда» и капитально отремонтировали уже имевшийся парусник «Святой Гавриил». Флагманом экспедиции стал «Архангел Михаил», которым командовал Шпанберг. Это была одномачтовая бригантина с экипажем в 63 человека. Ботом «Святой Гавриил» с экипажем в 44 человека начальствовал лейтенант Вилим (Вадим) Вальтон, англичанин по происхождению. И, наконец, трехмачтовой дубель-шлюпкой «Надежда» командовал мичман Шельтинг, из голландцев.
Первая попытка добраться до Японии была предпринята летом 1738 года. Тогда суда пересекли Охотское море и спустились на юг вдоль Курильских островов до Урупа, но затем вынуждены были вернуться назад — Шпанберг и Шельтон в Охотск, а Вальтон — в Большерецк на Камчатке. Причиной прекращения похода стал недостаток продовольствия. Шпанберг не знал точного расстояния до Японии и взял с собой недостаточный запас продовольствия.
18 июня Шпанберг бросил якорь на траверзе деревни Нагаватари провинции Рикудзэн. А на следующий день Вальтон сделал то же самое у деревни Амацумура провинции Ава. Шпанберг не стал задерживаться и продолжил свой путь дальше на юг, нанося на карту побережье Хонсю. 22 июня он зашел в бухту Тасирохама и встал на якорь у деревни Исомура. Здесь на борт «Архангела Михаила» поднялся чиновник князя Масамунэ Датэ, правившего близлежащим Сэндаем, — Канситиро Тиба. Он осмотрел парусник, пытался разговаривать со Шпанбергом, однако из-за того, что взятые в экспедицию переводчиками айны не знали японского языка, Шпанберг и Тиба не смогли объясниться. Шпанбергу лишь удалось с помощью японского чиновника удостовериться, что он действительно находится у побережья Японии и показать по карте, что суда приплыли из России. Так произошел первый контакт русских с японским официальным лицом. Канситиро Тиба жестами настойчиво показывал, что русским следует уйти из Японии. (В соответствии с эдиктами 1639 года о самоизоляции, всем японцам под страхом сурового наказания было предписано воздерживаться от контактов с иностранцами. Более того, даже капитанам китайских судов, на которые этот запрет не распространялся, в 1736 году было предложено ограничить свои заходы в японские порты).
После этой встречи, не сходя на берег, Шпанберг развернул «Архангела Михаил» на север и 14 августа 1739 году вернулся в Большерецк. Он привез с собой кое-какие японские вещи, в частности две золотые японские монеты, полученные за два отреза русского сукна. Эти монеты были приложены к отчету Шпанберга и отправлены в Петербург.
Сохранился отчет штурмана Казимерова о посещении деревни Амацумура. В нем мы можем прочитать следующее: «Ходил я по слободе, в которой дворов например полторы тысячи. Строение во оной слободе деревянное и каменное, палаты устроены вдоль по берегу близ моря например версты на три, и жители той слободы имеют в домах чистоту и цветники в фарфоровых чашках, а также и лавки с товарами, в которых видел я пестряди бумажные и шелковые, а иного вскорости рассмотреть некогда было; скота имеют у себя коров и лошадей, тако ж и куриц. А хлеба, по-видимому, кроме рису и гороху у них нет; из овощей имеют виноград, померанцы, шепталу и редис».
Так был проторен морской путь из России в Японию. Это событие запечатлелось в памяти японской общественности. В январе 2005 года в Камогава, выросшем на месте деревни Амацумура, был поставлен памятный камень с надписью «Место первой в истории высадки русских на берега Японии».
Р.S. Поскольку из-за отсутствия переводчиков Шпанбергу не удалось письменно зафиксировать свои контакты и переговоры с японцами, один из его столичных недоброжелателей написал донос, намекая, что Шпанберг якобы побывал не в Японии, а в более близкой Корее. Донос вызвал оживленные пересуды в правительственных и научных кругах. Чтобы положить конец этим слухам, Шпанбергу удалось в 1742 году организовать еще одну экспедицию из Охотска к берегам Японии. Перед ней была поставлена задача не только подтвердить реальность морского пути в Японию, но и предпринять попытку завязать дружественные и торговые отношения с этой страной. В бумаге, полученной Шпанбергом из Петербурга, цель экспедиции определялась так: «С ними, японцами, соседственную дружбу и для пользы обоих государств коммерцию свести, из чего обоих сторон подданным немалая прибыль». На этот раз в состав экспедиции были включены два ученика Петербургской школы японского языка Фенев и Шенаныкин. А для подстраховки их был направлен туда же обрусевший японец Яков Максимов, занесенный тайфуном на Камчатку в 1718 году. Кроме того, сибирские купцы передали экспедиции образцы своих товаров, которые они хотели бы предложить японцам. Однако штормы не позволили Шпанбергу приблизиться к японским берегам, и экспедиция вернулась в Охотск, не выполнив задачу. В 1750 году сын Шпанберга — Андрей, который участвовал в экспедиции своего отца в Японию, обратился в Правительствующий сенат с просьбой — снарядить еще одну экспедицию, чтобы закрепить проложенный отцом по морю торговый путь в Японию. Однако его просьба не была удовлетворена.
«Русские в Японии»: поездка в Японию Ивана Гончарова
Не все знают, что известнейший русский писатель Иван Гончаров, «Обломова» которого все прекрасно помнят по крайней мере по школьной программе, был одним из первых русских, кто побывал в Японии – в те времена еще закрытой для посещения иностранцев стране, и оставил подробные заметки об этом путешествии.
Фрегат «Паллада» Фрегат «Паллада»Япония была закрыта для иностранцев с 1639 года (исключение составляли китайские и голландские корабли, которым разрешалось заходить в порт Нагасаки), однако уже в середине XIX века страна стала объектом соперничества стран Запада (в частности, Российской империи и Соединенных Штатов Америки) за влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе. И России, и Америке хотелось завязать отношения с Японской Империей, и они почти одновременно отправили туда свои военно-морские эскадры для проведения переговоров.
Русской эскадрой командовал вице-адмирал Евфимий Васильевич Путятин, который прибыл в Нагасаки 10 августа 1853 года, и в 1855 году, немногим позже американцев (японо-американский торговый договор был подписан в 1854 году), закрепил отношения с Японией договором. В 1853 году, когда экспедиция Путятина впервые прибыла в Нагасаки, на борту главного корабля эскадры, фрегата «Паллады» находился в качестве секретаря адмирала Путятина и Иван Гончаров (который тогда служил переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов). Экспедиция Путятина, в которой принял участие Гончаров, продолжалась почти два с половиной года – кроме Японии Гончаров побывал также в Англии, Южной Африке, Индонезии, Китае, на Филиппинах и на множестве небольших островов и архипелагов Атлантического, Индийского и Тихого океанов.
Карта путешествия фрегата «Паллады» Карта путешествия фрегата «Паллады»В конце долгого путешествия, 12 августа 1853 года, «Паллада» наконец прибыла в порт Нагасаки, однако из-за того, то переговоры сильно затянулись (японские уполномоченные приняли письмо российского министра сёгуну только 9 сентября того же года), Путятин принял решение совершить пока экспедицию через Манилу и Корею, по пути производя опись восточного побережья Приморья. К этому моменту стало понятно, что «Паллада» уже не пригодна для дальнего плавания, и в мае 1854 года в устье Амура Ефимий Путятин, планировавший продолжить переговоры с Японией, переместился вместе со значительной частью экипажа на фрегат «Диана» и вернулся в Японию. Гончаров же отправился обратно в Петербург, сначала морем, а затем сухим путем, через Сибирь. Приключения экспедиции Путятина на этом не закончились, Гончаров же на этом закончил свои странствия, получив за более чем два года море впечатлений и интересного материала, который лег в основу его путевых заметок.
Фрегат «Паллада» в Нагасаки, картина японского художника Фрегат «Паллада» в Нагасаки, картина японского художникаКонечным результатом длинного путешествия Гончарова стал цикл путевых очерков «Фрегат Паллада» - «дневник путешественника» писателя. Книга приобрела огромную популярность, так как раскрывала перед читателями того времени совершенно новый и плохо знакомый им мир, описанный, к тому же, рукой талантливого и наблюдательного автора. Часть «Фрегата Паллады» составляют записки Гончарова о Японии, на которые мне и хотелось бы обратить ваше внимание.
Нужно отметить, что Гончаров не владел ни голландским, ни японским языком, так что не имел возможности лично разговаривать с японцами без переводчика. Кроме того, как иностранец, в тогда еще закрытой Японии он не мог свободно перемещаться по стране (даже по городу Нагасаки), и большую часть времени оставался на фрегате, наблюдая за Японией с берега и общаясь с различными японскими делегациями, посещающими «Палладу». Именно на наблюдении за японскими чиновниками и их свитами, которые принимались на корабле, и сосредоточилось основное внимание Гончарова, который старательно записывал свои наблюдения, пытаясь создать коллективный портрет японского народа и особенности их характера (в частности – манеры ведения переговоров), этикета, кухни и т.д.
Нельзя не учесть, что изначально позиция Гончарова по отношению к японцам достаточно критична, что типично для европейского человека того времени – на Западе тогда относились к Японии как к отсталой, недоразвитой стране, а к ее народу – как к «детям», еще не приобщившимся к «просвещению» западных стран и делающим первые шажки на пути своего развития. Воспринимать Японию более серьезно стали лишь после ее победы в Русско-Японской войне.
«Вот многочисленная кучка человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над нашими попытками просветить ее и внутренние, произвольные законы своего муравейника противоставит и естественному, и народному, и всяким европейским правам, и всякой неправде».
(с) Иван Гончаров о Японии, «Фрегат Паллада».
Но несмотря на снисходительный тон, для своего времени Гончаров достаточно объективен – например, он отмечает «глубоко обдуманную государственную систему» Японии, и то, что по сравнению с другими народами Азии «японцы народ более тонкий и, пожалуй, более развитой: и немудрено — их вдесятеро меньше, нежели китайцев». Кроме того, записки Ивана Гончарова интересны и в связи с тем, что он очень тщательно, скрупулезно записывает происходящее вокруг, предоставляя читателю важные и интересные сведения о культуре и обычаях Японии того времени, пусть и пропущенные сквозь призму восприятия европейского человека — получается этакий подробный травелог для путешественников. То же касается и заметок о других странах, в которых побывала экспедиция, и посещение которых было более свободным.
Несомненно, путевые заметки Гончарова представляют интерес для людей, интересующихся Японией и вообще Восточной Азией, да и просто для тех, кто любит читать о путешествиях и далеких странах.
Одним из первых побывал в японии русский
Многие японцы уверены, что даже если вы не англичанин и не американец, на английском вам говорить значительно проще, чем на японском. Долгое время в Японии не знали другой заграницы, кроме Америки. Апогеем представления о России как об одном из штатов США, может быть вопрос: «У вас там тоже по-английски говорят?». Заслышав русскую речь и осознав, что на английский она совсем не похожа, японец может вспомнить Германию. Всё-таки в голове отложилось, с ней была Вторая мировая война. Японцы старшего поколения часто только тогда понимали, что за страна моя родина, когда я говорила «бывший Советский Союз», а не «Россия». Они считали, что мой родной язык, если уж не английский, то, должно быть, «советский».
Однако японцы всё более интересуются другими странами и узнают о них. Приведённый в пример вопрос о том, говорят ли русские на английском как на национальном языке, является скорее исключением, чем правилом. Мне встречались японцы, знавшие о моей стране намного больше, чем я сама. К тому же, в центре японских мегаполисов перестаёшь чувствовать себя инопланетянином. На улицах Токио появление иностранца совершенно никого не удивляет. Много семейных пар — японец и иностранка или, что чаще, наоборот. Но следует быть готовым к тому, что о вашей стране знают меньше, чем вам бы того хотелось.
Помимо тех японцев, которые стремятся заговорить с вами по-английски, есть и те, что боятся, вдруг вы обрушите на них поток слов на непонятном им языке, будете что-то спрашивать, а они не смогут вам помочь. Поэтому-то они иногда несадятся рядом с иностранцами в транспорте, даже если больше нет свободных мест. Порою видно, как облегчение отражается на лице у японца, если он понимает, что с вами можно объясниться и по-японски. Кажется, будто разрушается стоявшая между вами стена.
Факт, что вы освоили японский язык, будет часто вызывать бури восторга. Японцы, впрочем, не без оснований, считают свой язык самым сложным в мире. Простое приветствие, произнесённое на японском, может повлечь за собой восторженные похвалы. Не стоит обольщаться, ведь японцы считают, что выучить нехитрое слово «здравствуйте» (коннитива) вам намного сложнее, чем это есть на самом деле. Существует и мнение, что настоящая похвала знанию японского языка для иностранца — отсутствие похвалы или исправление сделанных им ошибок. Это значит, что японский звучит естественно, и человека, говорящего на нём, уже воспринимают всерьёз. Даже при умении бегло говорить по-японски, носители языка будут до последнего сомневаться, овладели ли вы иероглификой. Уж не записываете ли вы японские слова латиницей или, на худой конец, японской слоговой азбукой хирагана? — будут они терзаться сомнениями. Рекомендуется освоить и хоть что-то из местного диалекта. Пара слов, произнесённых вами в компании японцев на их родном наречии, всех обрадует или даже рассмешит. Переходить полностью на наречие какого-либо региона не стоит. Представьте японца, освоившего в совершенстве русский мат или говорящего на деревенском окающем наречии русского языка. Такое же нелепое впечатление будете производить и вы. Однако ничего не поделаешь, если местные словечки сами так и лезут к вам на язык.
Видные русские в Японии
-
(1876-1951) — дипломат, затем неофициальный представитель русской общины. (1874-1967) , игрок в бейсбол, выступавший в Японии, первый выиграл кубок за 300 победных игр. — японская эстрадная певица русского происхождения.
- Кодзи Ота (яп. 太田幸司 О:та Ко:дзи? ) , бывший профессиональный игрок в бейсбол.
Миссия Путятина: как русские открыли Японию
С наскока выполнить задачу не получилось и дело было не в превратности американской судьбы, а в ковбойском отношении к ней. Высадившись на Рюкю десантом из 2 000 моряков, Перри заставил местного правителя организовать аудиенцию с требованием налаживания дипломатических отношений. Все бы хорошо, но правитель Рюкю был птицей подневольной и в случае чего мог бы стать участником процедуры харакири, поэтому указал американцам в направлении Эдо, где тогда обреталось местное японское правительство.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ МАРЛЕЗОНСКОГО БАЛЕТА
ПЕРОМ И ЦУНАМИ
Сто японских лодок тянули его; оставалось верст пять, шесть до места, как вдруг налетел шквал, развел волнение: все лодки бросили внезапно буксир и едва успели, и наши офицеры, провожавшие фрегат, тоже, укрыться по маленьким бухтам. Пустой, покинутый фрегат качало волнами с боку на бок…
СИМОДСКИЙ ТРАКТАТ
14 декабря 1854 г. переговоры в Симоде были возобновлены.
Путятин торопился с подписанием договора, понимая, что время сейчас всецело на стороне англичан и французов, которые развернули по отношению к русским не только боевые, но и дипломатические действия на Дальнем Востоке. По воспоминаниям Путятина, это понимали и японцы, что, впрочем, не сильно сказалось на их гостеприимстве:
Доброе расположение к нам японцев, несмотря на внушение врагов наших англичан, старавшихся во время последнего их посещения Нагасаки очернить все действия русского правительства, выказалось не только в выражении симпатии при нашем бедствии, но и в содействии, оказанном нам для возвращения в отечество
Согласно Симодскому трактату между двумя странами устанавливались дипломатические отношения; для русских судов открывались порты Хакодатэ, Нагасаки и Симода, где разрешались торговые сделки в ограниченных размерах и под присмотром японских чиновников; в одном из портов назначался российский консул, а также устанавливались границы, по которым Японии отходила часть Курильских островов: Итуруп, Кунашир, Шикотан и группа островов Хабомаи. Сахалин объявлялся совместным нераздельным владением обеих стран.
Симодский трактат (японская копия)
После гибели “Дианы” с помощью местных властей и жителей близлежащей деревни Хэда (戸田村) организовал постройку нового судна. На “Диане” было много чертежей различных судов, но все они погибли при кораблекрушении. Помогло чудо: среди спасенного багажа капитана 2-го ранга К. Н. Посьета оказался журнал «Морской сборник» (№ 1 за 1849 г.), в котором была помещена статья П. Н. Бессарабского «Шхуна «Опыт», с чертежами и описанием судна-яхты. Взяв за основу природную смекалку и изложенные в журнале скупые сведения, офицеры с «Дианы» на свой страх и риск сами разработали чертежи подобного судна и решили его построить.
Большая часть леса была вырублена в горах нашими матросами, которым пришлось учить помогавших японцев гнать смолу, прясть пеньку, спускать тросы и шить паруса. Надо отметить, что жители Хэда, несмотря на убытки от недавнего землетрясения, охотно помогали морякам. Два японских чиновника, наблюдавшие за процессом постройки, тщательно всё записывали и зарисовывали, обозначая названия каждой детали судна. Также поступали и мастеровые: у каждого из них была книжечка, куда каждый зарисовывал все, что изготовил в данный день. В результате через два с половиной месяца 14 апреля 1855 г. шхуна «Хэда» была спущена на воду, после чего начались её доделка и оснащение, и через 12 дней она была готова к выходу в море.
26 апреля на шхуне «Хэда» из Японии отплыл сам Путятин с 5 офицерами и 42 членами команды. Адмирал тоже пошёл в Петропавловск, откуда вынужден был вернуться в пролив Лаперуза и перейти в Татарский пролив. В пути русские моряки дважды чудом избежали плена. В Авачинскую губу шхуна вошла на виду у команды 4 неприятельских кораблей, а у острова Монерон проскользнула буквально «под носом» англо-французов и скрылась в густом тумане.
Впоследствии шхуна “Хэда” была передана Японии и явилась первым японским военным кораблем европейского типа. По образцу “Хэды” японцы построили еще три шхуны. Японцам потребовалось менее 50 лет, чтобы пройти путь от первого небольшого деревянного корабля европейского типа до мощного броненосного флота, разбившего своих учителей у Цусимы, но это уже совсем другая история.
ФОТОГРАФИЯ. ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
В результате русские добились своего и сначала сфотографировали одного из посольских работников, а затем и самого Тосиакира Кавадзи:
Примечания
- Русские
- Русские диаспоры по странам
- Народы Японии
- Российско-японские отношения
Wikimedia Foundation . 2010 .
Полезное
Смотреть что такое "Русские в Японии" в других словарях:
Русские слова японского происхождения — Ниже приведён список японских заимствований в русском языке. Список Аниме Васаби Вата Бонсай Гейша Го Дзэн Дзюдо Джиу джитсу Иваси Икебана Камикадзе Карате Караоке Катана Кимоно Манга Минтай … Википедия
Русские немцы — Российские немцы Russlanddeutsche М. Барклай де Толли • А. Бенкендорф • Екатерина II • Э. Кренкель • Т. Пельтцер • А. Герман • А. Фрейндлих • О. Шмидт • А. Шнитке Общая численность: в Российской Федерации 597 212 … Википедия
Японско-русские отношения — Посольство Японии в Калашном переулке (Москва). Российско японские отношения отношения между Россией и Японией на протяжении 300 лет, включающие также отношения между Советским Союзом и Японией. Содержание 1 Эпоха Российской империи … Википедия
Русские в Японии
Первые русские в Японии (яп. 在日ロシア人 Дзайнити росиадзин ? ) , если не считать посещений острова Хоккайдо, в то время, когда он не являлся территорией Японии, первые были зафиксированы в 1739 году, когда русские моряки во главе со Шпанбергом посетили Камогаву (совр. префектура Тиба).
Первыми русскими иммигрантами были миссионеры, построившие православную церковь в 1861 и больницу. Известным русским миссионером был Николай Касаткин, впоследствии прославленный в лике святых как равноапостольный.
Вторую волну иммиграции составили белые иммигранты после Октябрьской революции 1917 года.
Ссылки
Читайте также: