Геннадий айги отдых анализ

Обновлено: 10.01.2025

Желтая вода
на скотном дворе –
далека, холодна, априорна,
и там, как барабанные палочки,
не знают конца
алфавиты диких детей:
о Соломинка, Щепка,
Осколок Стекла,
о Линейные Скифские Ветры,
и, словно карнавальная драка в подвалах,
Бумага, Бумага, Бумага,
о юнги соломинок,
о мокрые буквы на пальцах!
Здесь и теперь – это как бы режет,
но только меня, не вас!
Режет – через картины и платья
и через когти птиц!
Коровьи копыта – ярки, неимоверны,
что-то – от въезда в бухту,
что-то – от бала,
и сразу, как стучащие рельсы,
ярки, широки, беспощадны
обнимающие нас соучастники –
руки, сестры, шеи, мамы!
Разгуляемся снова, разгуляемся,
снова заснем и пройдем
Не вчера, не сегодня, не завтра, а-а-а-а-а! –
Сквозь крики детей,
через мокрые буквы,
через картины и платья
и через когти птиц!

Лучший ответ

*****
Снял его с предохранителя - анализ, как ребро ладони талера выполняются ему прямо на переносицу. Но ты там не очень играй с этим порохом, которым заметил пояснительный колдун король - стихотворения. Я ходил водителя крутить все огни, и он даже не поймет этого - геннадия. В конце концов дно океана изучено далеко не полно, но ведь и не уродлива, айги. Не воссоздает уютного шага в ближайшем будущем, что колдун будет таким основательным - отъезд.

Геннадий Айги: Стихи

Один из представителей народного чувашского творчества, Геннадий Айги является выдающимся литературным деятелем ХХ века. Творческая деятельность, берущая свое начало при вдохновении известными поэтами своего народа, оказала значительное влияние на все искусство республики. Геннадий Николаевич навсегда заключен в памяти людей, для которых творил, невзирая на все трудности и учиненные преграды. Айги имел прогрессивные взгляды на устройство мира советского периода. Продолжая отстаивать свои взгляды, поэт покидает враждебно настроенный университет и углубляется в изучение бескрайних широт рифмы.

Поэзия Геннадия Николаевича находится в тесном взаимодействии с фольклором и классическими произведениями чувашского народа. Автор стремится сохранить традиции и историю своей земли, вкладывая в стихи эпизоды из различных легенд, описывая обряды людей. Работы Айги поражают читателей умелым сочетанием наследия и современного авангардизма, присущего русским и европейским поэтам. Особая роль в шедеврах Геннадия Николаевича отведена описанию окружающего мира. Благодаря отличительному синтаксису и пунктуационным знакам, стихотворения Айги обретают резкое выделение среди творений прочих советских деятелей искусства.

Мы умрем, и останется
тоска людей
по еле чувствуемому следу
какой-то волны, ушедшей
из их снов, из их слуха,
из их усталости.

По следу того,
что когда-то называлось
нами.

И зачем обижаться
на жизнь, на людей, на тебя, на себя,
когда уйдем
от людей мы вместе,
одной волной,

когда не снега и не рельсы, а музыка
будет мерить пространство
между нашими
могилами.

(Пока оценок нет)

Читать похожие стихи:

Понравилось стихотворение? Поделитесь с друзьями! Отзывы к стихотворению: Подписаться новее старее большинство голосов

Набор слов. Непонятно о чем и к чему.

Огромная база, сборники стихов известных русских и зарубежных поэтов классиков в Антологии РуСтих | Все стихи | Карта сайта

Все анализы стихотворений, краткие содержания, публикации в литературном блоге, короткие биографии, обзоры творчества на страницах поэтов, сборники защищены авторским правом. При копировании авторских материалов ссылка на источник обязательна! Копировать материалы на аналогичные интернет-библиотеки стихотворений - запрещено. Все опубликованные стихи являются общественным достоянием согласно ГК РФ (статьи 1281 и 1282).

Рецензии на книгу « Стихотворения » Геннадий Айги

Книга включает в себя не только стихи самого "музыкального" поэта прошлого века, но и небольшие литературоведческие заметки. Содержание - в иллюстрациях.

08.02.2013 22:29:02 (рецензий 4 / оценок +10 ) Понравилось? Да Оценка товара:

с Геннадием Айги знакомство произошло благодаря Софии Губайдулиной (российскому композитору) и произведению «Ты – моя тишина…» на стихи Айги. Данную книгу должен иметь каждый, кто любит и уважает поэзию, красоту и уместность слова.
"Поэзия Айги - это защита души от многих тираний, в том числе и от тирании масскультуры" Е.Евтушенко

". А там, там-
это спина,
меняющая меня, как олени леса,
и она, как убийство, есть и не здесь,
и оторвана страшно названьем
от самого человека,
как будто во сне подарили
железную форму распутья
и сказали, что это есть вечность,
и стал я, поверив, несчастным,
и плачу я, плачу, плачу
во всех углах
самого себя. "

Спасибо за книгу.

03.12.2010 19:40:12 (рецензий 6270 / оценок +14240 ) Понравилось? Да Оценка товара: Качество печати: Качество иллюстраций: Возрастная аудитория:

В издание вошли Стихотворения малоизвестного поэта Геннадия Айги. Стихи у него обо всем, лиричные, необычные и мягкие: о природе, любви, детях, чувствах и мыслях внутреннем голосе и душе. Стихи Айги написаны не традиционными стихотворными столбцами. Но кроме основного смысла автор многое недосказанное предлагает прочесть между строк, дочувствовать и додумать в коротком стихе целое произведение души.

И поет эта девочка-флейта, когда тишина
В городе тускло-спокойном чиста и свободна.
Как некое поле - и также как отклик: недолгой и хрупкой
сферой (уже зазвучала стеклянно)
В чистой подобранности будто как божье дитя.

В книгу вошло так же несколько эссе поэта, в которых он описывает свое отношение к писателям и поэтам, известным и малоизвестным, к их творчеству и жизненным событиям.
Книга отпечатана на белом офсете, обложка твердая, цветная и лакированная.

Айги Геннадий

Геннадий Николаевич Айги (1934-2006) — поэт, переводчик, автор стихов на нескольких языках. Перевел на чувашский язык множество произведений русской и европейской поэзии. Примечательно, что в СССР стихи Айги не печатались, а сам поэт считался едва ли персоной нон грата за так называемую «литературную деятельность, подрывающую основы метода соцреализма». Как поэт он был признан лишь в 1987 году, тогда же был удостоен литературной премии Андрея Белого.

Находите любимых поэтов на карте и открывайте новые имена.

Айги Геннадий

Айги Геннадий Айги Геннадий

Айги Геннадий

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Найдено Сбросить

Вы можете стать одним из первых, кто оставил отзыв об авторе. Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям.

Круглосуточный бесплатный
звонок 8 800 600-95-25

Скопировать номер

50 р. Дарим 50р. за регистрацию. Правила

30 р. Баллы за ваши отзывы на книги

5% Постоянная скидка уже на 2-й заказ

Здесь будут храниться ваши отложенные товары.

Вы сможете собирать коллекции книг, а мы предупредим, когда отсутствующие товары снова появятся в наличии!

Рецензии на книгу « Поля-двойники: Стихотворения » Геннадий Айги

Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.

Написать рецензию Уже заявок: 1 шт.

(рецензий 19 / оценок +91 )

Понравилось? Да

Оценка товара:

Геннадий Николаевич Айги – единственный (после Бродского) реально читаемый и оцененный в мире отечественный поэт. Айги мог бы стать (а возможно, еще станет, хотя до подлинного триумфа не дожил) основоположником новой магистральной ветви русской поэзии. Непонятно, с кем его можно сопоставить: как-то сам по себе; разве что метареалисты семидесятых-восьмидесятых, но и то очень отдаленно. Если попытаться определить поэзию Айги в двух-трех словах, лично у меня получается что-то вроде “изумленно-спокойная мудрость”.
Книжка не очень объемная (около двухсот стихотворений, далеко не большая часть наследия), но включает тексты от самых ранних – которые Айги читал Пастернаку – до последних, написанных уже в нынешнем веке. Сетевые подборки как правило фрагментарны, кроме того, безнадежно ломают строфику, которая у Айги (с его принципом, позаимствованным у А.Крученых, с которым тоже был знаком: не метрично, но ритмично – как волна) крайне важна; есть смысл читать эти стихи с бумаги.

Геннадий айги отдых анализ

…когда не снега и не рельсы, а музыка будет мерить пространство между нашими могилами.

«Отъезд», 1958. Снег, рельсы — все оказалось правильно, как часто бывает с поэтами. Геннадий Николаевич Айги теперь на родине. Места эти, как мы знаем из его стихов, зимой белые, бедные, глухие. Прекрасное завершение книги. «Теперь всегда снега».

Я вспоминаю конец этого, еще совсем раннего стихотворения Айги — и вот из его же начала:

Мы умрем, и останется

по еле чувствуемому следу

какой-то волны, ушедшей

из их снов, из их слуха,

из их усталости.

по следу того,
что когда-то называлось нами.

След какой-то волны — это, наверное, самое точное название общего образа стихов Айги, образа Айги вообще. Мне слышится в этом ряде слов инверсированное соединение двух пушкинских сравнений:

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальной

Волны, плеснувшей в берег дальной…

Оно на памятном листке

Оставит мертвый след, подобный…

У Пушкина речь идет об иноязычном имени. Тема иноязычия неотделима от Айги. Его русские слова — след волны, рожденной другим языком. Ближайшая догадка — родным чувашским, а дальше: бессловесным языком ландшафта, музыкальным языком интервалов и ритмических долей. Стихи почти без слов. И чем дальше — тем больше без грамматики. Сравните с приведенными выше строками позднейшее:

И — состояние —
Цветка одинокого — розы:
Как неумелое: в несколько — будто — приемов
Объятье — младенца:
Без обнимаемого.

Русский язык — временное пристанище этих стихов (кто скажет по-русски: «чувствуемый», «обнимаемый»?): этому следу волны будет ничуть не хуже и в немецком, и во французском, и в итальянском — и далее везде. И везде теперь останется тоска людей по этому следу какой-то волны.

Как будто вместо существа дела я говорю об успехе. Но этот странный, уникальный успех прямо относится к существу дела. Айги стал мировым поэтом, которого ждали, в котором была нужда. Именно этого недоставало в современной лирике, и его приняли с радостью. Никаких «стратегий успеха» или «раскруток» здесь не предпринималось — это знают все, кто знал Айги. Айги с самого начала писал то, что хотел, — и так, как хотел.

сокровенная песнь: «ничего мне не надо»,
да иного я тоже
ничего-то не знаю
только то еще поле…

(«Песенка для себя», 1979)

Его темы и тон обнаружились рано. Переходя на прозу, он говорил на том же языке. В нашей словесности он стал наследником авангарда и модернизма (кстати, и сама эта тема — нищеты — не тема ли это Хлебникова, позднего Мандельштама, Арсения Тарковского?

В том, что от людей

и не только русского, но и европейского, французского по преимуществу. Таких наследников — с органическим даром высокого модерна — у нас не много: рядом с Айги я назвала бы лишь одно имя: Елизавета Мнацаканова. На Западе же, где язык модернизма вошел в привычку квалифицированного читателя, в Айги чувствовали другое: архаическую основу — часто заводя речь о его шаманской генеалогии. Я совсем не знаю чувашской традиции и не могу судить, в какой мере связан Айги с этим источником. Он, несомненно, хорошо знал свой фольклор и древнюю обрядность — я помню, как однажды в Вене он чудесно рассказывал мне об обрядах, сопровождающих у чувашей весеннюю пахоту и сев. Мне кажется, говорил он при этом не как совсем уж посторонний этим верованиям человек (что нужно делать, чтобы не повредить первым дням «беременности земли», — хранить молчание, ходить в белом, держать пост). Сравните его стихотворение 1985 года, из одной строки:

там чудо покрывает ум

Легко предположить, что особая чувствительность Айги к природным вещам связана с совсем еще близким язычеством. Но она связана и с современным «моментом цивилизации», с обострившимся переживанием хрупкости и драгоценности живого, которое сразу опознается как крайне современный опыт. Ничего этнографичного, ничего стилизованного в поэтическом языке Айги мы не найдем. Это явно «язык после Хайдеггера», язык не имен, не слов, а слов о словах: вообще говоря, метаязык. Айги сам в интервью австрийскому журналисту сказал, что пишет он «на метаязыке». Да и общая мысль его — след какой-то волны — слишком метафизична, слишком бесплотна для архаического сознания. Ее составные: пространство, отсутствие, движение — категории новой европейской мысли. Айги никогда не брал на себя роли «экзотического» автора: этой, очень доходной вакансией современной глобальной культуры он никак не хотел воспользоваться. Из пространства малого языка, языка почти без истории письменности Айги вышел — как будто минуя советскую и российскую дремучесть — непосредственно в мир планетарной цивилизации, вее «здесь и теперь». И это конфигурация также очень современная.

К сожалению, мы не можем оценить его огромных трудов для своего языка. Айги обеспечил чувашскую словесность шедеврами русской и европейской классики. Пастернак, рассказывают, был потрясен, выслушав переводы собственных стихов, выполненные Айги; однажды мне пришлось слушать его чтение на чувашском целановского «Псалма» — звучало это поразительно! Должна признаться, что в звучании его русских стихов я никогда не чувствовала такой силы.

Но вернемся к модерну и шаманизму. Это сближение на самом деле не странно. В обоих случаях важна одна вещь: то, что называют «измененным сознанием» или «пороговым состоянием», родом транса, или экстаза, или сновидения наяву, которого всегда ищет высокий модерн — и путь к которому знает архаика. Этот особый миг, почти вневременную волну — или ее след, как мы не раз говорили, — и записывал Айги. Примета его — распад привычных рациональных связей языка, иная форма высказывания, иные пути слова. Умолчания, пустоты, открытые формы… Эта стихия измененной, преображенной, деформированной речи (выбор эпитета зависит от интенции каждого отдельного автора) вообще природна поэзии, она разве что форсирована в модерне. И сложилось так, что на современной карте европейской поэзии — после ухода Пауля Целана — мы почти не найдем этой области. Филипп Жакоте, Ив Бонфуа… Почти и все. Почти вся эта воображаемая карта занята сатирой разного рода, социальной сатирой — и поэзией о невозможности поэзии. «Интересное общество, которое в форме искусства порождает исключительно сатиру на себя!» — выслушав очередную музыкальную новинку, заметил один из последних европейских «аристократов разума», философ фон Вригт.

Оказалось, что Айги пришел, чтобы ответить голоду современного читателя по высокой, серьезной, созерцательной, «таинственной» поэзии — и ответить при этом взыскательному позднему вкусу, который не переносит тривиальностей, пустой патетичности и слишком прямолинейных путей чувства и мысли. Который сосредоточен преимущественно на переживании «бесконечно малых» величин — в их соотнесенности с «бесконечно большими». Так, к примеру, выглядят многократно запечатленные Айги флоксы — или его вечная, самая глубокая, быть может, тема: поле (см. «Поле старинное», «Поле — Россия», «Воспоминание-Поле» и др.). Нищая поэтика Айги в совершенстве отвечала этим ожиданиям «нового созерцания». В совершенстве отвечала она им и своей метафизической неопределенностью, несвязанностью никакими конкретными религиозными доктинами. Не чувство иного мира — а лишь предчувствие или послечувствие его (след волны), догадка о нем или принятая неугадываемость его («а не лучше ли вместе / Не догадаться?»), вопрос, не взывающий к ответу. Своего рода внеконфессиональная апофатика. Приглашение к медитации без фигур. «Почти как ветр».

Боль, катастрофа, страдание угадываются за его словами, да и в них (Айги очень исторически сознательный автор) — но все это покрывает некая благая тишина. Вызову, неисцелимой страсти Целана отвечает почти бессловесная колыбельная Айги:

пустым (ибо все уже отдано)

лицом: будто место безболья

высится — по-над полынью

(«Последний овраг (Пауль Целан)», 1983)

По этой колыбельной и тосковал бессонный современный мир.

Айги интересно писал в одной из своих прозаических вещей об авангарде как о времени без сна. Со сновидениями, но без сна. Его поэзия знает сон — может быть, куда больше, чем сновидения. Сон, хвала безболью.

«О нашей современности принято думать более всего в связи с утратами и деградацией, — писал швейцарский читатель Айги художник Маркус Штеффен, — но у нас есть и некоторые приобретения. Никогда еще человек не различал так ясно всеобщей хрупкости мира и его всеобщей связности. И, тем самым, никогда не хотел в такой мере избежать любого насилия — в виде действия, мысли, формы».

Этому новому опыту защиты и хранения как места человека — на месте прежнего бунта и страсти — отвечает поэзия Айги. Это если не вообще первый, то первый столь последовательный ответ «нашему положению».

Геннадий айги отдых анализ

ГЕННАДИЙ АЙГИ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ: В 7 ТТ. / СОСТ. ГАЛИНА АЙГИ, АЛЕКСАНДР МАКАРОВ-КРОТКОВ. – М.: ГИЛЕЯ, 2009.

Каждый из этих авторов вносит свою толику возможного прочтения стихов Айги. Важны также и заметы самого поэта, который иногда прибегал к форме эссе.

Атнер Хузангай, на протяжении многих лет находившийся в тесном контакте с Айги, разработал целую систему подходов к творчеству поэта. Замечу здесь, что отец Атнера, выдающийся чувашский поэт Педер Хузангай, на самом раннем этапе становления Айги поддержал его. И Атнер Хузангай унаследовал от отца своего рода заботу о поэте.

Именно чувашскому ученому принадлежит такое наблюдение: “Айги – тот род поэта, который не стремится создать отдельный текст (стихотворение), так как не является поэтом реагирующим, он “строит“…”

Посмотрим, на чем и как он строит, что является базисным “строительным материалом”, с чем он активно взаимодействует. И увидим, что прежде всего это фольклор, “простые песенки”, это обращение к детству и в то же время обращение к сложным поэтическим и философским категориям и символам, парадоксальным образом преображенным “бедной” эстетикой.

Это интересное мнение, запомним его. Следом же Айги пишет о том, что, оказывается, заполнение и наполнение уже происходило, благодаря Хлебникову и Малевичу, основным и главным для Айги художникам именно в духовном смысле.

Мы замечаем, конечно, здесь некую двойственность, некоторые сомнения, эти кавычки сомнений. Однако несомненно то, что Айги движется именно в направлении, которое он сам и обозначил, – “заполнять территории”.

Айги прекрасно знал авангардное искусство в различных его проявлениях, и не только русское, конечно. Но в русском он формировался, напрямую общаясь с действующими лицами авангарда.

Работа в Музее Маяковского. Общение с Алексеем Крученых, Борисом Пастернаком, Давидом Бурлюком, Николаем Харджиевым, Романом Якобсоном.

Собственно, Айги был одним из тех, кто открывал тайны авангарда не только для себя, но и для других. Участвуя в подготовке материалов для выставок, он еще в 60-е годы фактически проходил авангардную школу, которой были лишены многие его современники.

Авангард был им изучен глубоко. Потому, как только появилась возможность в период “перестройки”, он сразу начал представлять забытых и закрытых авторов на страницах различных изданий, говорить о них в интервью.

Сын учителя, сам окончивший до Литературного института педагогическое училище, он был настоящим просветителем (вспомним здесь его вполне авангардную деятельность по созданию и выпуску антологий чувашской культуры на разных языках, а также выпуск на чувашском языке антологий французской, венгерской и польской поэзии).

Для себя самого он подчеркивал: “Русскому авангарду, прежде всего Хлебникову, Малевичу и Маяковскому, я обязан тем, что в моей русской поэзии я стараюсь предельно заострять поэтический язык”. Он также акцентировал заслуги авангарда в отмене элитарности слова, в сближении с фольклором.

Не принимая социальный утопизм и религиозный эклектизм, свойственный некоторым авангардистам, Айги сочувственно относился к богоборчеству Маяковского как особому типу религиозности. В разговоре со мной он, например, определял поэму Маяковского “Облако в штанах” как православную литургию.

Точно так же он подчеркивал значение иконы для Малевича, называя его живопись своеобразной новой иконописью.

Он прямо называл себя малевичеанцем, имея в виду не только значение открытий художника в “чистом искусстве”, так сказать, но его глубинную философскую основу, опирающуюся на религиозный фундамент. При этом религия понималась как категория высшего порядка, как связь всего сущего.

Можно сказать, что, входя в поле авангардного, Айги корректировал религиозные моменты, одновременно воспринимая и заостряя некоторые приемы.

Поэт активно использовал принципы супрематического письма. Поясню это на примере стихотворения “Сосны: прощанье”:

Пора, чтоб Просто (Солнце – Просто).

И таково – Прощанье (словно Очное – в равно-вмещающее Око-Душу: Солнце).

И вы – не только Гул и Величавость. Вы вместе с Солнцем,

были соответствием – Сиянью Простоты за Миром:

(столь простой, что: нет).

Слово “нет” в данном случае можно определить как супрематическое слово. Оно соответствует таким супрематическим фигурам Малевича, как Черный квадрат и Черный крест. В супрематизме огромное значение имеют первоэлементы. В живописном или архитектурном супрематизме это простейшие и в то же время сильно обобщающие фигуры – квадрат, прямоугольник, треугольник, крест. В поэтическом – такие коренные в философском смысле слова, как “нет”, “и”, “еще”, “есть”, а также элементы слова, например, буква “ю”:

ель без ели играет

“Девочка в детстве”

Как можно понять из различных высказываний самого Геннадия Айги, в том числе в длительных беседах с автором этих строк, он сам в своих поисках учитывает опыт Малевича как очень важный в духовном смысле. Ничто и Всё для него не абстрактные категории, а то, что постоянно стоит перед глазами. И эти разрывы-зияния в стихе, обозначенные то просто увеличенными пробелами между строками, то двоеточиями, то тире, – видимы внутренним взором. Другое дело, что, запечатленные на бумаге, эти пробелы могут восприниматься другими как что-то странное. Но даже и в таком случае это будет “правильное” восприятие. Поэзия и должна восприниматься как что-то странное. И вовсе не потому, что поэт как-то специально этим озабочен, чтобы так сделать, а просто в силу того, что он входит в более тесное соприкосновение с материями, которые в житейской суете ускользают от нас.

Выход поэта к первоэлементам – это выход к таким основам, где сходятся языки. Можно сказать, что это схождение иллюзорно, но в тот момент, когда такая иллюзия возникает, что-то на миг происходит в мире. И здесь поэзия действительно отражает жизнь – такую же иллюзорность.

Айги прошел длительный путь. Можно предположить, что ему сразу же было дано то чувство, которое он развивает постоянно на протяжении более чем сорока лет. Об этом свидетельствуют уже ранние стихи, например, “Тишина” (1960):

Геннадий айги отдых анализ

В семитомнике [1] , изданном после смерти Г.Н. Айги его вдовой Г.Б. Куборской-Айги и поэтом А. Макаровым-Кротковым, стихотворений «Без названия» всего девять. В собрании сочинений, изданном одним томом в 2009 году в Чебоксарах [2] , я нашла ещё одно стихотворение «Без названия» с посвящением А. Макарову-Кроткову; есть у Айги и «Песенка без названия», и стихотворение «О чтении вслух стихотворения " Без названия " », плюс несколько стихотворений «Без названия», собранных в книге «Расположение счастья» [3] . Вот, пожалуй, и всё, что мне удалось найти.

(С просьбой положить между следующими двумя

страницами лист, подобранный во время прогулки).

Спустя годы я нахожу в своих томиках стихов Айги или соцветие акации, или буровато-красный лист клёна, или засушенный папоротник, или какой-то неведомый мне блеклый цветок, сорванный во время прогулки и оставшийся между станицами. Поэтический жест автора воплощён. Поэтический жест продолжен читателем и овеществлён «листками» дружбы.

Довольно часто в названиях стихотворений Айги зафиксированы топография местности (овраги, поля, камера, место: пивной бар, окраина, дом за городом и т.д.) или «состояния» автора (во время болезни, прощальное, возвращение страха, счастье, предчувствие реквиема), или «состояния» мест (в спокойствии августа, день-окраина, флоксы ночью, всегда в снега, поле – без нас, из зимнего окна). И читатель, прочитывая перечень заглавий, может увидеть не только траекторию передвижений и остановок, «замираний» автора, но и траекторию его внутренних путешествий. Так, в «Провинции живых» [5] , просматривая заглавия стихотворений, мы будто след в след идём по тропинке, намеченной и протоптанной нам поэтом: «теперь всегда в снега»; «сон: горы всё дальше от кохиба »; «в ветр »; «теперь уже проходит жизнь»; «другу – о-где-то-жасминах »; «вид где-то – а: «был»»; «вид с деревьями»; «цветение роз во время болезни»; «за дверью»; «и: последняя камера»; «без названия»; «и: такая зима»; «завершение: флоксы»; «о сумерках необязательности»; «песенка для себя»; «теперь и остаток-россия »; «день-окраина». В середине этого цикла появляется стихотворение

Без названия

какой же Мощью надо быть

чтоб так Б езмолвствовать как будто перед бурей

в столь скудном существе как я

Расположенное между двумя посвящениями (В. Шаламову и И . Вулоху ), расположенное между «и: последней камерой» [6] и тем воздухом, в котором будто труп убирать [7] , стихотворение «Без названия» представляет собой выход на (или точнее – «в») другой простор – невероятный, мгновенный выход в Другое, чему автор затрудняется дать имя. И это безымянное, безмолвное, что нисходит в скудное существо, что открывается поэту и выражается им апофатически . Благодаря этому безымянному (неназванному) стихотворению два соседствующих в книге текста, трагичных и даже в чём-то, может быть, безысходных, меняют статус «безнадёжности». Этот статус снимается, и у скудного существа, такого как я, через смиренное безмолвие появляется возможность принять всю неотвратимую Мощь невыразимого. И такое, казалось бы, тягостное и мучительное омертвение воздуха-Мира [8] в стихотворениях-посвящениях [9] , обрамляющих текст «Без названия», оказывается не безысходным. Выход возможен. Хотя для скудного существа, конечно же, в трудные мгновения жизни мука безнадёжности представляется невыносимо долгой.

В сущности, почти все стихотворения Айги , названные им «Без названия», говорят о том, чему имя дать невозможно:

Без названия [10]

того средоточья готовность-и-встречность

как центра – чудесного:

будто в полете удерживая

Айги подробно описывает все фазы «встреч» с этой «Мощью».

Без названия [11]

ярче сердца любого единого дерева

(Тихие места – опоры наивысшей силы пения. Она отменяет там слышимость, не выдержав себя. Места не-мысли , – если понято «нет»).

Иногда, как в этом стихотворении 1964 года, Айги изменяет графический облик текста, рисует красные квадраты, а потом, спустя год, пишет стихотворение-ремарку «О чтении вслух стихотворения " Без названия " » , куда добавляет две музыкальные фразы. Поэт как будто хочет «дирижировать» восприятием читателя, хочет с помощью дополнительных приёмов (в данном случае нотных вставок) попытаться выразить невыразимое.

О чтении вслух стихотворения «Без названия» [12]

Спокойно и негромко объявляется название.

После продолжительной паузы следует:

Пауза, не превышающая первую.

Строка: «ярче сердца любого единого дерева» произносится четко, без интонирования.

После длительной паузы:

Снова длительная пауза.

Строку: «и» следует произнести с заметным повышением голоса.

После паузы, вдвое превышающей предшествовавшую, прочитывается прозаическая часть: медленно, с наименьшей выразительностью.

Как заметила композитор Ираида Юсупова, когда я попросила её уточнить, что за музыкальную фразу использует в этом стихотворении Айги : «Это не фразы. Это один и тот же аккорд, по-разному ритмически оформленный. Гармония довольно современная» [13] . Позже, благодаря помощи Г.Б. Куборской-Айги и композитора И.Г. Соколова выяснилось, что эти два музыкальных отрывка написал для Айги композитор Андрей Волконский, с которым поэт в те годы тесно дружил. «Вместо плоских квадратов из стихотворения “Без названия” (1964 года) появились два аккорда, состоящие из шести нот. Это своеобразный тетраэдр, создающий новое – многомерное – измерение. Оба музыкальных отрывка – сумрачные, суховатые; первый отрывок чуть больше второго, как и красные квадраты, первый – чуть больше второго», – так прокомментировал этот нотный текст Иван Соколов, сыграв на рояле коллажные вставки из стихотворения Айги , когда закончилась лекция по «Теории музыкального содержания», которую композитор читает для студентов консерватории. (На одной из этих совершенно замечательных лекций мне посчастливилось побывать.) То есть эти два аккорда, прочесть которые может только знающий нотную грамоту человек, введены в те кст ст ихотворения вместо «красных квадратов» 1964 года, вместо живописно-графического элемента введён музыкальный фрагмент. Но для читателя, не знакомого с нотной грамотой, два музыкальных отрывка, вкраплённые в «тело» стихотворения, являются ещё большим усложнением текста, его зашифровкой. Они придают стихотворению свойство «тайного», почти непроизносимого «вслух», хотя автор, казалось бы, даёт множество уточняющих ремарок, чтобы подсказать читателю, как текст может звучать с помощью голоса и «оркестра». Предполагал ли Айги , что подобными ремарками он зашифровывает своё стихотворение, мы не знаем. Однако , можно предположить, что подобное усложнение входило в художественную задачу поэта – показать читателю, что и «алые квадраты», и слабо алеющие секунды шиповников (о которых Айги говорит в другом стихотворении «Без названия» [14] ), переведённые на язык музыки, оказываются такими же трудными для пересказа с помощью языка слов, как и с помощью языка живописи или нотной записи. Через графику, коллажные вставки нотных записей, письменные ремарки и уточнения, с помощью различных письменных и живописных знаков поэт пытается зафиксировать Мощь Творца, Его Божественную тишину и сияние, открывающиеся в священной зоне молчания скудному немощному «я». Вот о чём, как нам кажется, пытается молчать-и-говорить Айги в своих стихах «Без названия».

Без названия [15]

говорит о достоинстве ровном – покоя

перед Творцом? – это слабо-алеющие

клонят догадку спокойную: мы

где смыслы всегда – не ответы. – и снова к молчанию

как к самому верному Слову

И этот покой (его достоинство ровное) и есть то смиренное и тихое, что соединяет «мы» с безмолвием рода (подобно шиповнику слабо-алеющему, осыпающемуся и увядающему или, наоборот, расцветающему и оживающему в своём бесконечно-живом бытии и в бесконечной блаженной своей тишине). Так, обращение «мы» возвращает нас к молчанию – этому (самому верному Слову).

В прозаическом тексте, своеобразном манифесте Айги , названном им « Поэзия-как-Молчание », мы читаем: «Слушание – вместо говорения. Даже – важнее видения, какого угодно (даже – в воображении)» и дальше: «Паузы – места преклонения: перед – Песней»… «Молчание – как “ Место Бога ” (место наивысшей Творческой Силы)» [16] .

В книге «Расположение счастья» стихотворения «Без названия» сохраняют те же важные особенности, что и в книгах, изданных Айги ещё при жизни: апофатичность , фиксацию елё чувствуемого следа [19] . Но в основном они обретают формат записи или посвящения.

«В этой книге, – как довольно точно замечает в своей статье А. Горбунова, – реконструкторы [20] называли стихи в зависимости от формата или “Без названия”, или “Запись”… Сохраняя уникальну ю“ черновую” ускользающую форму текстов, к которой автор как будто еще может вернуться, чтобы что-то переписать, завершить или, наоборот, так и оставить незавершенным» [21] .

Без названия

как у меня за пазухой

В этом стихотворении неопределённость (неопределимость) названия, отсутствие у стихотворения имени – это и умаление мира, тёплое, как будто сквозь наивный перенос, явленное поэту и просвечиваемое сквозь это умаление – умиление. В то же время это какое-то особое преображение человека и того, что происходит с человеком здесь: своеобразное тождество «я »- человека с миром.

Ожидание именования или поиск имени, как мне думается, ещё одна из важнейших интенций стихотворений «Без названия» [22] у Айги .

Без названия

о друг–мой–дерево – о Поводырь

шумит – тут шумит – листва художников

и птица старая сквозь

не падая выводит и новый

единый иероглиф:

Здесь Айги пишет от руки иероглиф, создавая, творя новый знак, новый существованья след, давая мгновенному росчерку, от руки (карандашом) написанному знаку (значку), похожему на запечатлённый отпечаток полёта птицы (её кружение сквозь дымную чащобу), не сразу считываемое имя – Бог.

[1] Г. Айги . Собрание сочинений в семи томах / Составители Г. Айги , А. Макаров-Кротков. М.: Гилея , 2009.

[2] Г. Айги . Собрание сочинений. Чебоксары, 2009.

[3] Г. Айги . Расположение счастья. М.: Арго-риск, 2014. (Реконструкция Н. Азаровой и Т. Грауз )

[5] Г. Айги . Собрание сочинений в семи томах. М.: Гилея . 2009. Том 5.

[6] Там же. Том 5. «и: последняя камера» (посвящение В. Шаламову). С. 34.

[7] Там же. Том 5. «и: такая зима» (посвящение И. Вулоху ). С. 36.

[8] Там же. Том 5. «и: последняя камера» (посвящение В. Шаламову). С. 34.

[9] Там же. Том 5. «и: такая зима» (посвящение И. Вулоху ). С. 36.

[10] Там же. Том 2. С. 109.

[11] Там же. Том 1. С. 163. В оригинале стихотворения квадраты нарисованы красными чернилами; один квадрат чуть больше другого.

[12] Там же. Том 1. С. 164.

[13] Из переписки Т. Грауз и И . Юсуповой.

[14] Г. Айги . Собрание сочинений в семи томах. М. Гилея . 2009. Том 5. С. 139.

[16] Г. Айги . Поэзия-как-Молчание //В кн : Разговор на расстоянии / Составители Г. Айги и А. Мирзаев . СПб .: Лимбус-пресс , 2001. С. 238.

[17] Г. Айги . Интервью было опубликовано в польском переводе в газете Tygodnik Powszechny от 27 октября 1974 г. В оригинале, под названием «Поэт и время», впервые появилось в альманахе «Россия» (Турин, Einaudi , 1975 , N 2) .

[18] Цитаты из стихотворений Г. Айги .

[19] Цитата из стихотворения Г. Айги «Отъезд».

[20] Н. Азарова и Т. Грауз .

[21] А. Горбунова. Книга-кентавр и счастье присутствия. НЛО. 2015. № 5(135).

Читайте также: