В вековечной глуши где шумит древний бор старый воин решил отдохнуть и развел свой костер
В вековечной глуши пылает древний костер,
Пляшет дикое пламя с тенями ветвей…
Старый воин прошедших давних времен,
Присел отдохнуть под звездою ночей.
На земле, у костра, он сидел неподвижно,
Смотря зачарованно в пляску огня –
Родичей кровь в них он видел облыжно,
Бесчинства князей про себя прокляня:
Греки-попы вертят ими как ветер,
Как флигель над крышей белых светлиц:
Только разносит по дорогам их пепел,
От ужасно-кровавых рассветных зарниц…
Село за селеньем, как под лютым врагом,
Сгорают в клубах едко-сладкого дыма –
Идет отряд за отрядом, идет сын за отцом,
За верным богам язычником мира.
Хоть ты стар, хоть ты млад – пощады не будет,
Снисхожденья не жди, как бы их не проси….
Обрывают своих же плетения судеб –
Нет больше Правды у светлой Руси…
…Воин сжал рукоять – меч ответил ему,
Одиноко во тьму прошептав-прозвеня:
«Мы с тобой не одну пережили войну,
И вскоре ждет нас с врагами броня –
С далеких просторов, земли необъятной,
Из-за чуждо-высокой китайской стены,
По исконной земле, змеей неопрятной,
Расползается полчище татарской орды…
Они идут для того, чтобы Русь разорять,
Землю отнять, погубить твой народ…
Так не дай же врагам дом твой отнять,
Выходи, русский воин, в поход!»
В ножны, со злостью, меч был заброшен,
Голос взорвал леса сонную тишь:
«Мне ль тех беречь, чей разум (за)порошен –
Князей, да бояр, попами из ниш?
Ведь Руси нашей славной давно уже нет,
Её греческий бог до татар разорил…
Мне ж держать пред отцами ответ –
Как князь с ними народ «примирил»:
Сожжены города, убиты наши волхвы,
Насильно крещен старорусский народ…
Покорные кривже – слуги их Сатаны,
Геноцид по указу пришедших господ.
Красоту наших жен, славу наших побед,
Сравняли с пороком чужие попы:
Нет больше Руссов. Руси больше нет!
Не найти нам обратно тропы…»
Вспыхнул костер, лес ветвями вшумел,
Ответила воину стоном древняя чаща:
«Русь жива! Покуда дух русский цел!
Ждет земля своего светлого часа:
Синеглазое племя меч свой поднимет,
Защищая своих не рожденных детей.
И пока наша кровь в мужах не остынет,
Поднимется Русь из Христовых страстей…»
Стенающей чаще язычник тогда не ответил,
Костер затушил, оседлал боевого коня,
В броню облачившись, путь свой наметил,
Туда, где над кронами, алела заря…
В белокаменном Киеве, под сенью палат,
Своих воинов верных спрашивал князь:
«Откуда в вас, воины, под тяжестью лат,
Столько силы и доблести в этот вспыхнуло раз?
Ведь прежде не мог никто татар одолеть –
Как же смогли вы победу привлечь?»
Воевода ответил, избегая на князя смотреть,
Молвил: «Великой была та кровавая сечь,
По колено в крови мы с татарами бились:
Кто не лег от меча, тех скосило стрелой,
Прощались мы с жизнью, богам уж молились,
Как на помощь пришел неизвестный герой.
Ледяной его взгляд сиял синим огнем,
Меч в руке пел свободный и злой.
С кличем в татар он врубился проем –
Из врагов не остался никто с головой!
И, мы, тогда позабыв про усталость,
Про смертельные раны, сильную боль,
За витязем тем, не сумнявшись ни малость,
Ведомые ринулись в отчаянный бой…
И бежали татары прочь с нашей земли,
Кибитки все бросив, ушли налегке…
Басурманская кровь под лучами зари,
На мече застывала, травинке, листке…
Когда враг последний вдали растворился,
Тот таинственный воин мертвый упал…
Истекающий кровью, он раненый бился,
Не узнать нам, кто наши жизни спасал…»
«Кто же он?» - Князь великий промолвил,
«Должно быть, великий святой?»
«Таких я не знаю святых - воевода тот молвил,
И о воине таком не доносилось молвой…
Но красным сиял изломанный крест,
Нарисованный кровью на круглом щите…
И когда он упал – зарыдала чаща окрест,
Ей мы витязя славного предали в плаще…
И, прости меня князь! Хоть он, бывало, срубал,
По три головы за раз взмахом меча,
Но в бою он неистово к Перуну взывал!
И дружина с ним вместе звала сгоряча!»
Нахмурился Князь, долго понуро сидел –
О словах воеводы он задумался крепко…
Долго на крест над дверьми он глядел,
В сердце рассказ тот попал очень метко.
«Отныне, лишь так, тот бой вспоминайте:
В бою к вам пришел Егорий святой…
Вы в песнях своих его прославляйте,
Делитесь, чем вам укажу я, с молвой:
Мол, витязь без имени, на небо вознесся,
А не на поле том ратном погиб,
И когда он, над вами, сияя пронесся,
Над шлемом его вы увидели нимб!»
…Там, где в вечность текут стада облаков,
Выше дубов и крон сосен столетних,
Над вершинами гор, границей вечных снегов,
Едет воин по тропам небес тех рассветных.
Несет верный конь славянского воина,
По туману и радуге – как по твердой земле,
Богами чести великой душа удостоена,
За подвиги ратные на великой войне:
Герой едет в Сваргу – в небесную Русь,
Но внизу, слишком много, осталось врагов…
От осознанья бессилья гложет воина грусть –
Он в Ирие не сможет прославить богов:
Пока, «рыцари – псы» губят братьев славян,
Вечность в царстве небесном – лишь боль,
Покуда, Правда и Честь не знакомы князьям,
Молодильные яблоки – будто бы соль.
И воскликнул он: «Боги, отпустите меня!
Туда, где стонет родная земля, туда,
Где войной басурмане идут, не жалеют огня,
Туда, где разгорелась народа родного беда!
Не могу я на небе сейчас пировать –
Мне нужно с отвагою в бой!
Отпустите меня, боги, за Русь воевать,
Не обрести мне, в беду, за столами покой…»
Грянул гром – взор героя свет вдруг затмил,
И… Витязь проснулся, и не вспомнил ответ…
Только мама с улыбкой склонилась над ним,
Заслоняя собой в колыбель льющийся свет…
Так даря своим детям земную любовь,
Днем и ночью, и утром на красной заре,
Мы проносим сквозь время священную кровь,
И возрождаются боги на русской земле!
Баллада о Русиче
В вековечной глуши, где шумит и вздыхает бор,
старый воин решил отдохнуть и развел свой костер.
Он сидел неподвижно, и в пляске огня и ветвей
он как будто опять видел кровь и бесчинства князей.
Ими вертят чернявые греки-попы, как хотят,
на своих же, на русских, гоня за отрядом отряд,
разоряют селенья, как будто лютейшим врагам,
тем, кто верен остался прадедовским старым богам.
И пощады не жди, и о милости их не проси:
нету Правды отныне на некогда светлой Руси!
Лишь в лесах схоронившись, возможно меча избежать -
жить в землянках, да волю безумных князей проклинать.
Воин сжал рукоять — меч прошел не одну с ним войну.
И услышал он глас, из чащебы взывавший к нему:
«Из восточных степей, от далекой китайской стены,
мчатся конные тысячи дикой татарской орды.
Не сегодня, так завтра пойдут они Русь разорять -
выходи, русский воин, свой край от врага отстоять!»
И со злостью воин задвинул в ножны свой меч:
«Мне ль князей, да бояр, да попов ты прикажешь беречь?
Где та Русь, что когда-то отец наказал мне хранить?
Ее греческий Бог до татар уж успел разорить!
Сожжены города и зарублены наши волхвы,
непокорного кривде клеймят, как слугу Сатаны,
Красоту наших жен, наши песни и славу побед
объявили грехом и пороком — Руси больше нет!»
Но ему возразил из чащебы стенающей глас:
«Русь жива, ведь дух русский покуда еще не угас!
Синеглазое племя однажды поднимет свой меч:
не родившихся воинов должен ты ныне сберечь -
и коль русская кровь в поколениях будет жива,
Русь поднимется снова, отвергнув обманы Христа!»
Не ответил чудесному гласу язычник тогда.
Погасил он костер, подозвал он свистом коня,
облачился в доспехи, на голову шлем он надел,
и помчался к Восходу, где первый луч солнца затлел.
В стольном Киеве воинов спрашивал киевский князь:
«И откуда в вас сила и доблесть такая взялась?
Ведь никто прежде вас не сумел тех татар одолеть,
коль встречались мы с ними, так всякий сулил себе смерть!»
Воевода ответил: «То страшная битва была:
кого меч пощадил, того вражья сразила стрела.
Уж прощались мы с жизнью, и кровь застилала глаза.
Но нежданная помощь из леса тогда к нам пришла!
Некий витязь отважный из чащи помчался вперед:
его взор так сиял, как сияет мерцающий лед.
С громким кличем „Ура!“ он врубился во вражьи ряды -
кто вставал на пути, ни один не сносил головы.
И тогда мы, забыв про усталость, про раны и боль,
в бой помчались — нас витязь тот вел за собой.
И бежали татары, кибитки свои побросав -
басурманская кровь застывала на наших клинках.
Но когда их остаток вдали бесследно пропал,
тот таинственный воин мертвым на землю упал.
От полученной раны, сражаясь, он кровью истек,
не узнали мы, кто он — шагнувший за смерти порог!
Ради нашей победы пожертвовал воин собой.»
«Кто же он?» — князь промолвил — «Должно быть, великий святой?»
Воевода ответил: «Не знаю таких я святых,
и не слышал я прежде о воинах о таких.
Но сиял на щите его красный изломанный крест,
и когда он упал, то заплакала чаща окрест.
Он, бывало, врагам по три головы сразу срубал.
И — прости меня, князь! — но к Перуну в бою он взывал.»
Помрачнел князь, и долго он молча сидел,
и невидящим взором на крест над дверями глядел.
И промолвил: «Отныне вы так вспоминайте тот бой:
мол, пришел на подмогу в бою к вам Егорий святой.
Мол, на небо вознесся он после, а не погиб,
и, мол, видели вы, как над шлемом сиял его нимб!»
… Там, где вечно бегут в неизвестность стада облаков,
выше сосен столетних, и выше горных снегов,
по туманам, по радуге, будто бы по земле,
ехал воин славянский на верном красавце — коне.
Ехал в синюю Сваргу, в небесную светлую Русь.
Но терзала героя земная и плотская грусть:
как он сможет в Раю пировать и славить богов,
если там, на земле, льется красная русская кровь?
Коли рыцари — псы разоряют и губят славян,
коли Правда и Честь уж неведомы нашим князьям!»
Грянул гром — взор героя неведомый свет вдруг затмил.
… А потом он проснулся в своей колыбели, и мама склонилась над ним.
Читайте также: