Стендаль неаполь и флоренция путешествие из милана в реджио
По данным, представленным ВОЗ 4 октября 2019 года в Женеве, около 450 миллионов людей по всему миру страдают от психических расстройств. А в Соединённых Штатах, например, и вовсе практически половина населения подвергнута этим болезням. Некоторые расстройства возникают естественным путём, в то время как другие — вследствие травмы головного мозга или т. д. Конечно, любое психическое отклонение — это страшно. Но кроме всем известных депрессии, шизофрении и биполярного расстройства есть и те, от одного только упоминания которых волосы встают дыбом (даже на лысых затылках). Расскажем о наиболее странных и пугающих из них.
9. Парижский синдром
Парижский синдром — не менее странное психическое расстройство, которое, к счастью, является временным. Так, турист, посещающий Париж, может потерять сознание, испытать беспокойство, деперсонализацию, дереализацию, навязчивые идеи, галлюцинации. Примечательно то, что обычно парижский синдром касается именно японцев: из 6 миллионов примерно 25 человек в год страдают от этого расстройства.
Врачи не могут точно сказать, что является причиной недуга. Но есть догадки, что виной всему неврологическое расстройство, вызванное языковым барьером, физическим и психическим истощением, а также увиденный Париж, который в идеализированной версии выглядел иначе.
3. Синдром Стендаля
Самое прекрасное и высокое расстройство, которое только можно встретить. Почему? Всё просто: его связывают с невероятным шоком и потрясением, который испытывает человек во время наслаждения предметами искусства (например, картинами, скульптурами, лепниной). У него проявляются следующие физические состояния: панические атаки, растерянность, недомогание, учащённый пульс, головокружение. Человек даже может начать видеть галлюцинации, вызванные помутнённым разумом. Об опыте этого синдрома первым, разумеется, рассказал сам Стендаль в книге «Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио»:
Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шёл, боясь рухнуть на землю… Я видел шедевры искусства, порожденные энергией страсти, после чего всё стало бессмысленным, маленьким, ограниченным. Так, когда ветер страстей перестает надувать паруса, которые толкают вперед человеческую душу, тогда она становится лишённой страстей, а значит, пороков и добродетелей.Несмотря на то, что в основном синдром Стендаля относится к области искусства и его шедеврам, люди могут испытывать аналогичные реакции на красоту природы. Есть и некоторые другие нюансы. Жители Азии и Северной Америки содержат другой культурный код, поэтому они так не подвержены синдрому. Иммунитет имеется и у самих итальянцев, потому что атмосфера красоты и искусства для них привычна.
Синдром Стендаля
Расстройство, связанное с высоким переживанием от близости к высоко-духовному или высоко-культурному объекту. Человек попадает под влияние воздействующего персонально на него фактора и становиться чуть неадекватней.
1. Синдром Капгра
Первооткрывателем этого расстройства в 1923 году стал французский психиатр Жозеф Капгра, в честь которого и был назван синдром. Когда медик только описал его, он дал ему название «иллюзия двойников», однако из-за сходных понятий были предложены другие: синдром Капгра, бред Капгра, синдром неузнавания и бред ложного узнавания.
Люди с психическим расстройством неузнавания уверены в том, что один из близких — обычно это супруг, член семьи или друг — был заменён самозванцем. Или, наоборот, утверждают, что плохие поступки совершил не он, а его копия. Примеры этого отклонения были зафиксированы учёными. В учебном материале В. П. Самохвалова по психиатрии описывается такой случай:
Пациент Л. уверяет, что его неправильное поведение вовсе не его поведение, а его близнеца, который был брошен родителями и оказался за границей. Теперь он действует от его лица, чтобы его завербовать. «Он точно такой же, как я, и даже так же одет, но всегда совершает поступки, на которые я бы не решился. Вы говорите, что это я разбил дома окно. Это не так, я в это время был в совершенно другом месте».Ещё одну историю рассказали психиатры Кевин Пассер и Джулия Варнок:
Миссис Д., 74-летняя замужняя домохозяйка, верила, что её муж заменён посторонним мужчиной. Она отказывалась спать с «самозванцем», запирала спальню, попросила у сына пистолет и вступила в борьбу с полицейскими, пришедшими её госпитализировать. Иногда она верила, что её муж был её давно умершим отцом. Остальных членов семьи она легко узнавала.В качестве самостоятельного отклонения синдром Капгра не проявляет себя, он может сосуществовать с шизофренией, эпилепсией, деменцией или появиться после получения черепно-мозговой травмы.
Дневник читателя. Стендаль "Рим, Неаполь и Флоренция"
Как я и думал, «синдром Стендаля» возникает здесь не особо акцентировано, буквально одним-двумя абзацами, а раздутый его постпродакшн – случайно вытащенная из текстуальной массы карта.
Тот случай, когда укрупняется то, что востребовано; когда больше пары предложений сказать нечего. Тема исчерпана.
«Синдром Стендаля» случается с Анри Мари Бейлем когда тот приезжает во Флоренцию из Милана, в первый же день, 22 января, наполненный, в основном, дорожными впечатлениями и предвкушением впечатлений от столицы [итальянского, то есть, читай, мирового] искусства.
Приехав, первым делом, паломник идёт в Санта-Кроче, к великим могилам великих. «Поглощённый созерцанием возвышенной красоты, я лицезрел её вблизи, я, можно сказать, осязал её. Я достиг уже той степени душевного напряжения, когда вызываемые искусством небесные ощущения сливаются со страстным чувством. Выйдя из Санта-Кроче, я испытал сердцебиение, то, что в Берлине называют нервным приступом: жизненные силы во мне иссякли, я едва двигался боясь упасть.
Я сел на одну из скамеек, стоящих на площади Санта-Кроче, и с восхищением перечёл стихи Фосколо, которые находились в моём портфеле: я не замечал их недостатков, мне нужен был голос друга, разделяющего моё волнение…» (стр. 239)
Дальше следуют стихи, а дело, кажется, в самозаводе, в самонастрое, что часто бывает подхвачен и укрупнён внешними обстоятельствами и хорошо известен нынешним болельщикам или слушателям рок-концертов.
У человека с более душевной организацией излучение внешних обстоятельств оказывается связанным с ожиданиями от того, что неоднократно возникало в разговорах, мечтах и книгах; та самая нервная дрожь, которую нелегко запустить, но впав в течение которой так сложно вернуться к норме.
Само название книги было дано издателем и включает в себя, не точное соответствие путешествию Стендаля, но наиболее громкие туристические манки (весьма интересно и непонятно отчего это во всех своих травелогах Бейль манкирует Венецией) – большая часть объёма (первая и самая подробная часть «Рима, Неаполя и Флоренции», самые проникновенные её эпизоды) и вовсе посвящены Милану и Болонье.
Отсюда, минуя небольшие городки, Стендаль едет на самый юг – так как друг берёт его на открытие восстановленного после пожара неаполитанского театра Сан-Карло.
Только-только уроженец Гренобля начинает вписываться в светское расписание двух этих северных городов, заводит знакомства и абонемент в Ла Скала, как приходиться порушить планы, сорваться с места и мчать в носок Полуострова.
Такая резкая смена локуса, между прочим, влияет и на смену стиля описаний, который становится словно бы менее конкретным, лишённым прежней остроты и чёткости.
Стендаль перестаёт показывать и начинает рассказывать; причём, делает это бегло, на непривычном малом для себя объёме (корреспонденций из Милана и Болоньи нет меньше полутора-двух страниц, тогда как вторая часть книги, написанная в стремительном ключе, состоит как бы из календарных листов).
Не меняется, разве что, основная тема текста – наблюдение итальянских нравов, завораживающих и увлекающих впечатлительного Бейля; во-первых, местные красавицы, страстные и темпераментные, в отличие от француженок, «любящие любовь»; во-вторых, итальянский театр, в котором нравы эти выражаются особенно ярко, отчётливо.
Странное дело – если «Записки туриста», книга о французской провинции, переполнена дотошными описаниями архитектурных памятников и музейных собраний, то в итальянских дневниках о соборах и фресках говорится не слишком конкретно, бегло и не в фокусе.
Ну, да, конечно, предупреждает Стендаль в Предисловии: все, кто пишет об Италии, считают своим долгом рассуждать о чём-то предметном и осязаемом, «вещи – памятники, месторасположение, волнующие картины природы…»
Бейль же выпендривается и намеревается писать то, что сложно пощупать – человеческие отношения, которые, странным образом, оборачиваются у него, в основном, перечнем театральных впечатлений.
Начиная от оперных и балетных представлений в Ла Скала с музыкой композиторов, которых я никогда не слышал, но которые, разумеется, дерзновенно соперничают то с Моцартом, то с Россини, в каждом крупном городе Стендаль посещает так же, сатирические [читай, драматические] спектакли (например, Гольдони), а так же театры кукол и марионеток.
Все это описывается весьма дотошно и эмоционально, так что «Рим, Неаполь и Флоренцию» можно спокойно рекомендовать тем, кто интересуется историей театра и театральной критикой XIX века.
Ну, а вокруг театра обязательно должен быть театр, в ложах идёт светская и личная жизнь, сплетничают, исповедаются, играют в фараона, поэтому, понятным образом, жизнь в театре оказывается для Стендаля, костяком и хребтом жизни итальянской (которой, разумеется, нет одной на всех, как нет и единой страны, но только отдельные города, выбираемые нами для остановок личного Гранд Тура, зело отличающиеся друг и друга манерами, обычаями и характерами).
Стилевой перелом, случившийся по дороге на юг, связан не столько с изменением ландшафта и нравов, сколько с введением элементов вымысла: на представлениях «Севильского цирюльника» и прочих опер входящего в силу Россини, Стендаль испытывает массу сильнейших эмоций, а потом, встречая его в захудалом придорожном кабачке, проводит с великим маэстро несколько часов, оставляя об этом судьбоносном событии (позже Стендаль напишет весьма пухлую биографию композитора) всего пару абзацев беглых впечатлений.
Почувствовав странное, лезу в комментарии (во всём прочем ужасные и недостаточные) Б. Реизова и узнаю, что встреча эта от начала до конца выдумана путешественником, который, если уж на то пошло, и в Неаполе этого года не был и открытие театра Сан-Карло после пожара не посещал.
Вот ведь что! Стендаль идёт дальше Карамзина, объезжавшего европейских знаменитостей и видевшего Гёте в окне своего дома и даже дальше Казановы, высосавшего в "Мемуарах" целую историю из посещения в Неаполе родственников графа Калиостро [мама графа подменяет отсутствующую знаменитость, место убийства которой однажды вспоминает в своей книге и сам Стендаль], он эту встречу ПРОСТО ПРИДУМЫВАЕТ!
Ну, теперь понятно почему части книги разнятся точно так же, как нравы и живописные школы разных городов – Стендаль конструирует умозрительное перемещение в пространстве, основываясь на записях своих дневников, а не реальных, свежих впечатлений, добавляющих свежести описаниям и впечатлениям, ветрености, а не заветренности…
Из текста окончательно исчезает [выпаривается] непринуждённость в складки которой кутается подлинное впечатление; оставшиеся же складки перестают дышать, норовят окаменеть…
Ведь когда человек воскрешает (хотя бы и по мотивам своих записей) прежние впечатления, острота и непредсказуемость восприятия (как и их очерёдность) более невозможны – работа памяти как раз и заключается в обобщении эмоций и чувственных ощущений, а так же в выработке готовых стилистических и нарративных иероглифов и схем.
То есть, по сути, в «Риме, Неаполе и Флоренции» мы имеем дело не с травелогом, но с книгой воспоминаний, проложенных историческими анекдотами, дружескими историями и скелетиками театральных впечатлений.
Вымысел встречался в травелогах Стендаля и раньше – в «Записках туриста» писатель конструирует подложного рассказчика (бизнесмена, путешествующего по торговой надобности).
В «Прогулках по Риму», достаточно подробном и точном путеводителе по вещам Ватикана и столичным древностям и достопримечательностям, сконструирована вымышленная компания, осматривающая памятники и музеи, но наиболее радикальной беллетристическая переделка оказывается именно в путевых заметках, напоминающих, таким образом, более современный и, я бы даже сказал, актуальный подход к бессюжетному повествованию о перемещении в «романном пространстве», напоминающем метод, ну, скажем, «Аустерлица» В. Г. Зебальда.
Парадоксальным образом, Стендаль, тем не менее, обманывает читателя, располагая медиума своих перемещений в другой, непредсказуемой плоскости – читатель ждём уж рифмы «живопись», а Бейль выбирает театр.
Важно лишь, что в обоих случаях для выражения итальянского духа он берёт разные, но виды искусства.
2. Апотемнофилия
Врачебный веб-ресурс Medscape характеризует апотемнофилию как «непреодолимое желание ампутировать или повредить здоровые части тела». По-другому это расстройство называют нарушением целостности тела. Обычно его отмечают у пациентов, которые уже были подвергнуты процессу ампутации. Апотемнофилия также связана с повреждением правой теменной доли мозга. Из-за того, что большинство хирургов не ампутируют здоровые конечности по прихоти человека, некоторые больные могут сделать это самостоятельно. После повреждения или удаления конечности они невероятно довольны фактом свершившегося.
Апотемнофилия считается неврологическим расстройством. Многие пациенты, испытывающие его, часто не обращаются за специальной терапией, поэтому и консультации психотерапевтов не всегда могут помочь. Когда же люди об этом просят, в случае с апотемнофилией могут быть предприняты методы когнитивно-поведенческой терапии.
Появление
Первым, кто обратил на симптом внимание, стала Грациэлла Магерини , описав его в книге — «Синдром Стендаля» (Sindrome di Stendhal) в 1989 году. Грациэлла психотерапевт и писатель, президент ассоциации «Искусство и психология».
Грациэлла Магерини Грациэлла МагериниКнига основана на наблюдениями Грациэллы за туристами, практикуя во Флоренции и имея возможность часто посещать музеи. За 10 лет. проанализировав более 100 случаев, когда у туриста возникало необъяснимое острое расстройство психики. Были случаи, когда требовалась госпитализация и присмотр, после встречи с культурным наследием города.
6. Прозопагнозия
Явление прозопагнозии очень распространено в кинематографе и современной культуре — наверняка ты и сам можешь вспомнить истории, в которых люди переставали воспринимать знакомые лица. Однако при этом пострадавшие от поражения нижней части мозга сохраняют способность распознавать предметы. При работе с этим заболеванием помогает терапия, в ходе которой больному помогают узнавать людей по их внешним особенностям (манере ходить, укладывать волосы) или по тембру голоса.
Впервые термин «прозопагнозия» был упомянут в 1947 году немецким учёным Иохамом Бодамером, но подобные случаи с потерей способности узнавать были упомянуты ещё в XIX веке. В качестве примера психиатр привел историю парня, который после травмы — ранения в голову — не мог узнавать не только близких людей, но и собственное лицо. Несмотря на это, он всё ещё мог различать людей по характерным признакам и с помощью сенсорных чувств.
«Путешествие в Италию 1811 года» Стендаля
«Венская компания» - дневник военного похода, «Путешествие в Италию» - заметки о пребывании в Милане.
Там Стендаль немедленно встречает женщину, которую любил в свой первый итальянский приезд, который он всю жизнь настойчиво мифологизирует (архетип «золотого века») – не случайно самая первая запись в тексте про Италию – описание восхода солнца, а одним из важнейших событий этой поездки оказывается полёт на воздушном шаре, свидетелем которого Стендаль был (при тщательном структурном раскладе можно было бы выделить все эти постоянные отсылки к небу и перемещению вверх в отдельное исследование).
Тут ещё более настойчиво возникает другая важнейшая тема – «Стендаль и женщины», являющаяся для меня частным случаем другой, гораздо более обширной поляны о правилах и традициях французских гендерных взаимоотношений.
Максимально рассчитанных и расчисленных, до нельзя (до какого-то японского средневековья) структурированных и обвешенных жанрами, как та воздухоплавательная корзина обвешена мешочками для поднятия воздух: этого много у Бальзака, из этого потом почти целиком будет состоять Пруст.
Судя по письмам и дневникам, с ранней юности, у Стендаля повторялась одна и та же мизансцена, осуществлялся один и тот же сценарий.
Важно было увидеть таинственную незнакомку (обязательно состоятельную, ухоженную, имеющую свою сложившуюся жизнь с чётким кругом отношений, общений и обязанностей) где-нибудь в общем месте (чаще всего, в парке или в театре), влюбиться в неё и начать страдать.
Затем знакомства, беглые свидания, исполненные опасностей и непреодолимых, порой, препятствий, в которые вплетаются слуги, отъезды-приезды самого Стендаля, слежка родственников.
Наконец, Бейль получает желаемое и теперь начинаются страдания иного сорта – невозможность быть вместе, «весь мир против нас» etc
Порой, в такие сети у Стендаля заряжено параллельно сразу несколько женщин.
По крайней мере, миланские записки, заканчивающиеся ноябрём 1811-го года, закручены вокруг одной замужней Анджелины, тогда как уже в декабре из Парижа Стендаль пишет сестре Полине о своей другой любовнице – актрисе Анджелине, «ожидающей меня с любовью на моей квартире у доброго камина…»
Вообще, было крайне интересно сравнить письма 1811-го года с тем, как миланская жизнь выглядит в дневнике, подготовленном в 1817 году к публикации.
Различия разительные – речь идёт будто бы о двух совершенно разных поездках.
Момент истины наступает в момент, когда Стендаль цитирует в итальянских бумагах своё письмо к одному из друзей: том писем его попросту не содержит.
Ну, да, рассказчик не случайно называет себя время от времени псевдонимом Мочениго, точно делегируя этой промежуточной (между автором и рассказчиком) фигуре часть своего образа и своих текстуальных полномочий.
О самом Милане в этой книге написано мало. Одно из свиданий замужней Анджелине он назначает в галерее Брера, вместе с ней они посещают и монастырь с фреской Леонардо, а так же мастерскую художника Рафаэлли (кажется, это не тот Рафаэлли, которым постоянно восхищается Ван Гог), который делает с этой фрески копию.
Но так как всё внимание будущего писателя занято женщиной и ухаживаниями, он намечает пройтись по этим местам ещё раз. В одиночестве.
Что и делает, бегло, через запятую, перечисляя впечатления уже на последних страницах этой несостоявшейся книги, обрываемой едва ли не на полуслове: «После этого я был до такой степени счастлив и настолько озабочен ревнивыми выходками этих господ, что мне некогда было писать. Я уехал из Милана 13 ноября и прибыл в Париж 27 ноября, в половине шестого».
Травелог, в отличие от художественной прозы, не обязан никуда вести. И, тем более, приводить.
Его прямая обязанность – вести читателя, попутно фиксируя впечатления, но вовсе не должен складываться как удачно разложенный пасьянс.
Приращение жизни путешествием и его влияние имеет самый непрямой и весьма опосредованный характер.
Есть и ещё одно, гораздо более фундаментальное отличие беллетристики от травелога: дневник путешествий позволяет не прописывать мотивировки поступков даже самых важных персонажей, делая их всего лишь попутными обстоятельствами.
А это весьма удобно для летучей методы Стендаля, постоянно (буквально в двух соседних предложениях) переходящей от одного предмета и другому; точно всё время ищущей новые объекты внимания. Ощупывающей округу заинтересованным взглядом.
Постоянные любовные приключения выполняют для Стендаля функцию хобби и основного занятия времяпрепровождения.
У современных людей это пространство, видимо, занято работой, заботами о быте и «воскресными развлечениями», типа религии или выпивки. Это не физиологическая, но, в первую очередь, интеллектуальная, головная данность.
Для нерефлексирующего человека это возможность реализации, для умника, типа молодого Бейля – возможность накопления опыта и умозаключений, но и для того и другого «любовь» - подключение к тщательно разработанной и разветвлённой (совсем как в балете) системе понятных знаков. Вписывание себя в систему. В язык, которым так же хорошо владеет и женщина.
Мне во всём этом интересна именно умозрительность конструкций, подчинённых физиологии, но тем не менее, отделённых от неё парадом ритуалов, становящихся гораздо важнее первопричины. Случай ребёнка, выплеснутого вместе с водой.
Пример культуры, где вся свободная и освобождённая энергия трудодней и человеко-часов направлена на обслуживание личных отношений.
На выпиливание малозаметных со стороны фигур, принципиально внятных двоим, хотя свидетели в такой конструкции желанны и почти обязательны, поскольку речь идёт именно что о природе общественных отношений.
Постоянно сравнивая итальянский характер (который Стендаль считает меланхолическим) с французским, в уже упоминавшемся несуществующем письме к Крозе он ссылается на Вольнея: «Французы-земледельцы, живущие в Соединённых Штатах не очень-то довольны своим одиночеством и неустанно твердят: «Это настоящая глушь, здесь и поболтать-то не с кем»
И дальше приводит уже прямую цитату из Вольнея про Америку: «Соседи делают или отдают визиты. Ходить по соседям и вести разговоры стало для французов столь привычным и настоятельно необходимым, что вдоль всей границы Луизианы и Канады не назовёшь ни одного колониста, принадлежащего этой нации, который бы поселился так, чтобы нельзя было добраться до соседа или не видеть его…»
Вот почему во Франции так детально разработана жизнь публичных пространств.
Вот почему парижанам так важен театр, в котором они оказываются внутри процесса общения, развлекаясь смотрением на сцене семиотических узоров повышенной плотности.
Впрочем, демонстративный характер любовных дел – тема отдельная и отнюдь не деликатная; мне же сейчас интересно промежуточное состояние самого текста, продиктованное, как кажется, именно этими гибкими, постоянно меняющимися (от человека к человеку) и мутирующими дискурсами, ловлю которых Стендаль со временем превратил в профессию.
«Венская компания 1809 года» и «Путешествие в Италию 1811 года» перестают быть дневниками так как сгруппированы они вокруг одного важного события (война или любовь), развитие которых по стадиям мы можем наблюдать.
Хотя и постоянно отвлекающиеся, подобно эпистолярным документам, на всякий бытовой и информационный сор, совершенно не участвующий в «раскрытии идейно-художественного содержания».
И делая его важнейшим участником путешествия, поскольку главный «сюжет сцепления» всех элементов в нечто единое здесь точно так же оказывается не самым существенным…
Стендаль поступает с этими заметками как полноправный хозяин (понятно же, что проза целиком автору принадлежать не может – она почти всегда компромисс неоформленных договоренностей с читателем, «продукт» априорной конвенции с Другим): пишет когда хочет и когда есть время (порой, отчитываясь одной записью за несколько дней или же, напротив, растягивая один день на пару автономных глав).
Правит, выбрасывая особенно интимные моменты и даже связки «глав».
И, в конце концов, не печатает, оставляя прозябать их в последнем томе.
Проявление
Вполне разумный и скромный человек может быть подвержен синдрому Стендаля. Человеком может овладеть эйфория, блаженно ходить и восхищаться окружающим или носиться с воплями, привлекая к себе излишнее внимание. Под воздействием временного помешательства были совершенны некоторые акты вандализма.
Например:
В 1956 году на знаменитую Мону Лизу напали в Лувре. Виллегас метнул в нее камень, тогда картина еще не находилась под пуленепробиваемым стеклом, а висела в свободном доступе.
Синдром Стендаля: самые громкие акты вандализма в истории искусства. Часть первая. Кислота
Синдромом Стендаля называют психическое расстройство, при котором человек приходит в состояние сильного эмоционального возбуждения от осознания величия окружающей его красоты.
Впервые симптомы расстройства были отражены в книге «Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио» Мари-Анри Бейля, известного под псевдонимом Стендаль, в которой автор описал свои ощущения от посещения Флоренции в 1817 году:
Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шёл, боясь рухнуть на землю…
Я видел шедевры искусства, порожденные энергией страсти, после чего все стало бессмысленным, маленьким, ограниченным, так, когда ветер страстей перестает надувать паруса, которые толкают вперед человеческую душу, тогда она становится лишённой страстей, а значит, пороков и добродетелей.
У человека с синдромом Стендаля учащается сердцебиение, кружится голова, в тяжелых случаях к симптомам добавляются галлюцинации. Это может случиться при созерцании пейзажа, природного явления или просто красивого человека. Но чаще всего приступы случаются в местах средоточия прекрасного — в музеях и картинных галереях. В музеях Флоренции, где, согласно статистике, страдающие синдромом Стендаля чаще всего испытывают сильные приступы болезни, сотрудники проходит специальное обучение по оказанию первой помощи жертвам синдрома.
В состоянии истерии поведение больных может носить и деструктивный характер: нередки попытки причинить вред себе или испортить произведение.
Настоящей статьей мы начинаем серию материалов, посвященных самым громким актам вандализма в истории искусства.
4. Боантропия
Страдающие от очень редкого, но от этого не менее страшного расстройства боантропия, уверены, что они — коровы. И иногда они заходят слишком далеко, чтобы вести себя соответственно. Больных боантропией можно встретить на полях рядом с животными — они ходят на четвереньках и жуют траву так, словно сами являются членами стада. Люди с этим расстройством частенько не понимают, что делают, когда ведут себя по-коровьи. Это заставляет исследователей полагать, что боантропия связана с гипнозом и сновидениями.
Некоторые даже уверены в том, что о боантропии свидетельствует библейская «Книга пророка Даниила» в истории об изгнании царя Навуходоносора:
Стендаль неаполь и флоренция путешествие из милана в реджио
Чужой компьютер
FR_ART_DETI
вернуться к странице
FR_ART_DETI запись закреплена
Нравится Показать список оценивших
Сначала старые
Вроде как, этот синдром объяснили запрокидыванием головы при созерцании искусств на потолках. Или это другой? :)
5. Синдром Диогена
Сидрому Диогена иногда приписывают и другое название — синдром старческого убожества. Так же как и синдром собирателя-Плюшкина — героя из поэмы «Мёртвые души» Гоголя, синдром Диогена связан с накоплением вещей и нахождением в изоляции среди них. Чаще всего он встречается у пожилых людей, которые страдают деменцией, а также у тех, кто был покинут или лишён домашней обстановки.
Отдельным синдромом учёные признали его в 1966 году. Однако название несёт в себе парадокс: оно отсылает к философу Диогену Синопскому, который, в общем-то, был минималистом и ничего в своём доме не складировал. Поэтому группа исследователей предпочитает называть это явление старческим расстройством или синдромом Плюшкина.
7. Синдром ходячего мертвеца
Неплохо звучит для психического отклонения, да? Синдром ходячего мертвеца — он же иллюзия Котара — заставляет его обладателя верить в то, что он на самом деле зомби. Больные могут думать, что их тело разлагается, они потеряли всю кровь, а внутренние органы начали гнить. Отмирающий организм, как правило, всего лишь заблуждение, поэтому зачастую люди находятся в состоянии тяжёлой депрессии или в некоторых случаях страдают от голода.
Невролог Жюль Котар описал это ужасное расстройство в 1880 году. К счастью, его открытие оказалось крайне редким явлением. Самым известным случаем синдрома является история жителя Гаити, который был абсолютно уверен в том, что умер от СПИДа и даже успел побывать в аду.
Тяжелобольные отстраняются от окружающих и отрицают собственное существование или наличие какой-либо части тела. Зачастую они переселяются жить на кладбище. На данный момент стопроцентного способа лечения синдрома ходячего мертвеца не существует.
Название
Многие симптомы или эффекты несут чьи-то фамилии, например: Эффект Манделы . Эффект Стрейзанд , Кот Шредингера , ставшая классикой — Пирамида Маслоу. Этот тоже не обошел укоренившиеся традиции и название Синдром Стендаля получил в честь писателя — Стендаля . В книге « Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио » он описывает свои ощущения от Флоренции, посетив ее в 1817 году.
Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шёл, боясь рухнуть на землю…
Я видел шедевры искусства, порожденные энергией страсти, после чего все стало бессмысленным, маленьким, ограниченным, так, когда ветер страстей перестает надувать паруса, которые толкают вперед человеческую душу, тогда она становится лишённой страстей, а значит, пороков и добродетелей.
Стендаль, отрывок из книги «Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио»
Стендаль неаполь и флоренция путешествие из милана в реджио
Рим, Неаполь и Флоренция
Ах, сударь, как можно быть персом?
«Персидские письма».Один лондонский издатель оказал мне честь, выпустив в свет второе издание этой книжки. Ибо, говоря по правде, ее нельзя назвать настоящей книгой. Автор даже не перечитал большей части записок, составивших первое издание. В то время я испытывал отвращение ко всякому жеманству и твердо решил не выклянчивать литературного успеха у парижских журналистов. Я рассчитывал проводить в этой столице мира лишь по месяцу каждые два года, чтобы знакомиться с изменениями в общественных нравах и в программах театров. Я полагал, что создать что-либо стоящее можно, лишь оставаясь самим собой, а иметь успех в Париже возможно только при условии быть как все. Словом, я был преисполнен гордости человека, который только недавно в течение полугода знал счастье.
В этом третьем по счету издании я предлагаю вниманию публики почти все мои записки. В 1817 году из осторожности я принужден был воздерживаться от печатания многих вещей, вполне невинных по содержанию и, безусловно, ничем не примечательных, но которые могли повредить в Италии людям, мне дорогим. Сейчас эти причины отпали. В обществе, преданном развлечениям, в обществе, увлекающемся модой, за семь лет все так меняется!
Какой интерес может представить теперь изображение Италии такой, какой она была в 1817 году? Так ответил я доброжелателям, побуждавшим меня выпустить второе издание.
«Обычно путешественники по Италии описывают только вещи — памятники, местоположение, волнующие картины природы. Вы же, — говорили мне, — так или иначе рисуете нравы населения, итальянское общество, эту совокупность своеобразных привычек, сказывающихся в том, как люди предаются любви, наслаждениям, одиночеству, как они проявляют искренность своей натуры и т. д., эту совокупность, порождающую еще иногда великих людей — какого-нибудь Канову или Россини, в то время, как в Англии или во Франции жеманство, необходимое для успеха или признания, превращает всех людей искусства в кукол. Большинство французов, отправляющихся в Рим насладиться прекрасной Италией и провести целый год в удовольствиях, возвращается оттуда, умирая от скуки, не перекинувшись словом и с тремя женщинами из общества; самым приятным мгновением в их путешествии оказывается то, когда они вновь переступают порог кафе Тортони[1]».
Двадцати строк не переделал я в этих заметках, написанных в 1817 году. Тогда я был счастлив, а я ничего не ценю так, как счастье. Я не стану просить у публики прощения за то, что предлагаю ей плохую книгу. Прочитав две только что написанные мною страницы, даже тот читатель, которому моя манера чувствовать и понимать покажется наиболее чуждой, сможет уразуметь, с чем он имеет дело. Тот, кому станет скучно, не прочтет книги, — а это почти то же, как если бы она и вовсе не существовала. Ввести в заблуждение она могла бы лишь в том случае, если бы у меня имелись друзья среди литераторов, располагающих газетами. Но обо мне никогда не написали даже крохотной заметки. Только что, правя корректуру этой страницы, я получил от издателя, продающего книгу под названием «О любви»[2], нижеследующее письмо:
«Париж, 3 апреля 1824 года.Я очень желал бы наступления того момента, когда мог бы рассчитаться с вами по доходу, который надеялся получить от вашей книги «О любви», но я начинаю думать, что такое время никогда не наступит: не продано и сорока экземпляров, и я могу сказать о ней то, что сказано о «Священных стихах» Помпиньяна:
Они священны тем, что к ним не прикасались.Имею честь пребывать и т. д.
Ф. Монжи-старший, книгоиздатель».[3]Даже если мои произведения останутся священными, как по сему поводу изящно выразился г-н Монжи, плачевное это обстоятельство я сочту менее унизительным, чем необходимость являться в редакцию «Constitutionnel» и вымаливать рецензию. Я отлично знаю, что, следуя такому методу, не достигнешь того, что здесь именуется славой. Но уж если бы я хотел о чем-либо ходатайствовать, то отправился бы в Рим и просил место monsignore[4], единственное, которое мне хотелось бы получить. Вопреки всему, что пошляки пишут и печатают об Италии, человек, разыгрывающий комедию, — в римском или миланском обществе такая же редкость, как просто и естественно ведущий себя человек в Париже. Правда, говорят, в Риме не принято отзываться плохо о религии, так же, как порядочному человеку не принято здесь произносить бранные слова в гостиной.
Вы полагаете, что итальянец — законченный лицемер, вечный притворщик, а это самое естественное человеческое существо в Европе, менее всего помышляющее о том, что подумает его сосед. Вы считаете его искуснейшим заговорщиком, человеком исключительной осмотрительности, воплощенным Макьявелли, но вы же сами видите, как по-детски нелепо ведут себя заговорщики Пьемонта и Неаполя[5].
Монморанси, 30 июля 1824 года.Берлин[6], 2 сентября 1816 года. Распечатал письмо, в котором мне разрешается четырехмесячный отпуск. Радость, доходящая до сердцебиения. Какой я еще безумец в свои двадцать шесть лет! Итак, я увижу прекрасную Италию! Однако стараюсь не попадаться на глаза министру: евнухи всегда гневаются на распутников. Я даже готов к тому, что по возвращении месяца два со мной будут холодны. Но мысль о путешествии доставляет мне такую радость! И кто знает, просуществует ли мир еще три недели?
Ульм, 12 сентября. Для сердца — ничего. Северный ветер портит мне все удовольствие. Шварцвальд вполне оправдывает свое название: он угрюм и суров. Темная зелень елей хорошо выделяется на ослепительной белизне снега. Но со времен московского похода вид снега не доставляет мне никакого удовольствия.
Мюнхен, 15 сентября. Граф де *** представил меня нынче вечером госпоже Каталани. Когда я пришел, гостиная этой знаменитой певицы набита была посланниками и пестрела орденскими лентами всех цветов; и от меньшего голова пошла бы кругом. Король истинно любезный человек. Вчера, в воскресенье, госпожа Каталани, особа очень набожная, отправилась в придворную церковь, где и завладела довольно бесцеремонно небольшой огороженной площадкой на хорах, предназначенной для дочерей его величества. Один камергер, в ужасе от подобной дерзости, направился к певице, желая ей указать на ее оплошность, но был отброшен с большими потерями. Она заявила ему, что немало монархов оказывают ей честь своей дружбой и потому она считает себя вправе занимать это место и т. д. Король Максимилиан[7] отнесся к этому делу, как человек, двадцать лет прослуживший полковником французской армии. При многих других дворах этой страны, где так неумолимо соблюдается этикет, подобное безрассудство легко могло бы привести госпожу Каталани в кутузку.
25 сентября. Спешу в этот первый в мире театр: там все еще идет «Testa di bronzo» («Бронзовая голова»[8]), и я могу полностью насладиться представлением. Действие происходит в Венгрии; ни один венгерский князь не был более горд, более порывист, более великодушен и воинствен, чем Галли. Это один из лучших актеров, каких я когда-либо видел, и лучший бас, какого я когда-либо слышал. Его голос разносится даже по коридорам этого огромного театра[9].
В кафе Тортони , в Париже, собирались представители светского общества, несколько позднее — главным образом литераторы и туристы.
Книга Стендаля «О любви» , вышедшая в 1822 году, не имела никакого успеха и расходилась очень медленно.
Монсиньор — духовное звание, довольно высокое в системе папской иерархии.
Под заговорщиками Пьемонта Стендаль разумеет участников восстания Санта-Розы в 1821 году, а под заговорщиками Неаполя — деятелей революционного движения двадцатых годов.
Берлин. В августе 1816 года Стендаль жил как частное лицо в Милане.
Максимилиан — первый король Баварии (1756—1825). Получил корону из рук Наполеона, участвовал в его походах.
«Бронзовая голова» — опера Карло Соллива (1792—1852).
Вряд ли то, что говорилось о голосах в 1816 году, остается верным и десять лет спустя. — ( Прим. авт. )
Часть первая. Кислота
I. Церковь vs. реализм
1885 год, Вена. Выставка работ Василия Верещагина ознаменовалась большим скандалом. Художник привёз в Австрию серию работ, написанных по итогам путешествия в Палестину. Истощенный физически и духовно тяжестью военных походов, Верещагин отправился на Ближний Восток восполнить силы. Путешествуя, он заинтересовался историей христианства, активно изучал Священное Писание и литературу религиозной тематики. В числе прочего, он прочел книгу Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса», которая была очень популярна в то время. Ее содержание чрезвычайно заинтересовало художника.
В своем произведении Ренан представил биографию Йошуа-Иисуса, как некого исторического персонажа, отвергая все мистические сюжеты. Ренан заключал, что Иисус был своего рода анархистом и мечтой его была мировая социальная революция.
Вдохновленный рационалистической трактовкой событий Нового Завета Верещагин создает серию работ, которую историки искусства называют «Палестинской». Он изображает евангельские сюжеты в нарочито рационалистической манере. Так, на картине «Святое семейство» изображена бытовая зарисовка из жизни бедной семьи плотника. А сюжет «Воскресения» и вовсе выглядит комично и абсурдно: стражи в ужасе разбегаются, увидев Иисуса, вылезающего из пещеры.
Рим, Неаполь и Флоренция
«Рим, Неаполь и Флоренция» не является путеводителем в прямом смысле этого слова: здесь нет ни точных маршрутов, ни исчерпывающего описания памятников, ни других практических сведений, которые могли бы понадобиться беспомощному путешественнику, попавшему в эту столь своеобразную и столь привлекательную страну. Зато здесь есть нечто другое. Читая эту книгу, начинаешь лучше понимать итальянское общество и народ в его национальных и исторических особенностях. Этот народ, о котором в большинстве случаев умалчивали авторы бесчисленных путеводителей и путевых очерков, в книге Стендаля живет своей интенсивной внутренней жизнью, и его характер и реакция на внешние события проявляются в сотне анекдотов, рассказанных необыкновенно живо и увлекательно. Стендаль пытается воссоздать этот особый строй мысли и чувств во всей его исторической неповторимости. Он указывает на общественные причины этого изумительного национального своеобразия, связывая итальянский характер с исторической жизнью народа и с условиями его теперешнего политического существования. Тем самым он объясняет положение современной ему Италии и делает понятным то, что неискушенному взору могло бы показаться странным.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Рим, Неаполь и Флоренция" Стендаль Фредерик бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
8. Феномен смерти вуду
Объяснить это психическое расстройство можно с помощью детского мультика «Мадагаскар». Помнишь, когда жираф Мелман поверил в то, что у него шаманская болезнь, и он скоро умрёт? Это как раз является примером феномена смерти вуду.
Этот термин был придуман учёным Уолтером Кэнноном в 1942 году на основе исследований общества аборигенов. Также такое расстройство можно назвать психосоматической смертью — когда больной напуган до такой степени, что его физическое состояние откликается на психологический стресс. Обычно в таких случаях человек боится последствий нарушенных социальных запретов или религиозных табу — отсюда и название «вуду». После сильного шока пациент умирает в течение 24 часов.
Кэннон рассказал две противоположные истории, связанные с феноменом смерти вуду. В первом представительница племени маори узнала, что съеденный ею фрукт был запрещённым, и скончалась менее чем через 24 часа. Во втором же молодой человек заболел после того, как местный колдун указал ему на кость, что означало проклятие смерти. Но когда старик объяснил, что всё это было ошибкой, парень сразу же вернулся в своё привычное состояние. Учёные отметили, что оба случая произошли в обществе, где поддерживают веру в сверхъестественные силы, считающиеся некой формой проклятия.
Читайте также: