С кузиной на отдыхе
«В постели все одного роста» - дочитал я фразу Хэмингуэя и увидел на двери своей комнаты в общаге в Главном Здании МГУ на Воробьевых записку.
«С сукковских гор на нас подуло, ну и хитер главред Федулов» - стояло в ней. И не успел я сообразить и улыбнуться, как глаза мне закрыла ароматная ладошка, которая могла быть только девичьей, другая рука, спереди, уже находилась в районе моего ремня и двигалась ниже.
Да, это были «кузины»! Две подружки, которые были моими одновременно и сразу и моими подружками в спортивном лагере Универа в Сукко, где –то на Югах, на море, в Лазаревском, или Анапе, что-ли.
Нашу радость встречи мы обсуждали уже внутри, бросив матрас на пол – кроватки сталинской высотки предполагали сплошной солипсизм и даже вдвоем на них могли спать только мы,- спартанцы страны советов.
- Ты,что, – куришь? удивились кузины? - Ведь пожарные прибегут.
- А мы в окно выпрыгнем, сказал я. - Это всего-лишь одиннадцатый этаж, - возможно, мы и выживем.
Потом мы продолжили самое главное в жизни.
Часа через два, уже обмякшие и довольные как мартовские кошки, мы пошли сначала в Сайгон – пивной ларек у китайского посольства, - потом шлялись по этим самым «горам» - прекрасным осенью, как в это самое «бабье лето».
Потом мы поехали ширяться туда-то и там-то.
Поезд остановился на лимане и некоторыне пошли купаться в нем. Луна освещала на его ряби тысячи серебрянных ложечек, в воздухе пахло тиной и какими-то кострищами, и выпитый стаканчик местного вина, купленный у извечных придорожных теток, уже страшно загоревших, и ещё страшнее гэкавших, звал окунуться в это серебро.
Разумеетется, в ночи я плавал голым.
На обратном пути, в воде прибрежной, я и увидел их впервые. В воде мы стали болтать, потом дурачиться. Они тоже были голые.
Так мы сразу перешли к делу. В воде многие вещи проще, но зато и менее дразнящие.
Их звали – так и так-то. Поскольку они были неразлучны и поскольку в лагере мы вполне откровенно продолжили наши коллективные отношения, чтобы не пугать совецких дичков, решили мы считать их – сестрами, а по-простому – «Кузинами».
Кузина первая – была красивая, высокая и стройная. Она была чуть выше меная ростом и с очень мелодичным голосом. Вторая Кузина – тоже была выше меня ростом и была уже скорее кустодиевской красавицей. Отношения наши, если можно назвать их этим словом, точно описал, уже позже, Кундера: «эротическая дружба».
Обе кузины были волейболистки с хорошо поставленным ударом. Обе они были то ли с химфака, то ли с физфака – то есть классные (гуманитарные в совке были трухлявее и почти все – из каких-то блатных номенклатурных семей). Кузины же реально были умницами. Они не были откровенными антисоветчиками, как я, они просто плевали на всё совецкое, как человек образованный смеется над дубиной - мещанином.
Часто мы втроем играли в волейбол. Кузины научили меня ряду сложных волейбольных техник и правильно поставили ряд ударов, показав крутые подачи.
Лагерь в Сукко по совецким меркам претендовал уже на некий шик и лоск: то есть корпуса были почти красивыми и как бы нестандартной для совка архитектуры.
Даже были какие-то подсветки территории.
Мы нашли и ряд лежбищ, для продолжения наших упражнений в различного рода наслаждениях. Мы купались ночью, потом ржали у костра, немного пугая своей безбашенной откровенностью и аборигенов и мирных университетских обывалей.
Как-то мы пошли на местный рынок, уже смеркалось. Рынки в советские времена работали не как везде – рано утром, а как раз «что б после работы народ прикупился».
Я забрел в дальную часть рынка и тут ко мне пристала местная шпана, требуя денег. Денег у меня с собой не было (кузины распоряжались нашим походным хозяйством), но просьбу выдать мои монеты местным пацанам, я, конечно, отлонил.
Из группы выделились двое, каждый на кулаке имел по кастету.
«Черт побери, этой штукой они могут сломать нос, а то и ребро» - как-то механически подумал я, - «а мне ведь тренироваться надо».
Мы стояли напряженно друг против друга, как вдруг, - резко, неожиданно и очень больно, один из них получил удар в ухо – причем локтем. Он взвыл. Почти в тот же момент, но с другой стороны, получил в ухо – и судя по крику – ещё мощней – и другой пацан.
- Че вы к нашему парню пристаете? А? -
Услышал я голос одной из кузин. Я потом только узнал, что кузины занимались и боевыми искусствами.
Местные ошалели от смелости девченок, наверное, ещё меньше чем от того факта, что девицы назавали меня «их парнем». Совецкая монотония предусматривала абсолютную моногамность.
Нас уже было трое и группка местных несколько съежилась, у одного из кастетных сильно текла кровь из уха.
- Эй, вы, бл.ть, - дураки? – зло заговорил чей–то голос нападавшим из глубины.
- Это же спортсмены из эмгеушного лагеря! В прошлом году ватерполисты тут наших так отметелили! Они сейчас подтянутся! Вы – дураки?- продолжал возмущаться неведомый лидер.
- А че мы знаем? - начал оправдываться один из агрессоров, потирая ухо (другого уже увели, - он сам не мог идти, видимо сильно встряхнули мозг).
- Ну ладно, ребята, чего заводиться, – сказал Лидер, выходя из тени. - Мы не будем вас трогать, - заметано?
Я вздохнул, мне очень хотелось драться: ведь я ждал драки, а удовольствие у меня как бы украли.
- Чуваки, - сказал я.
- Я не могу быть спасенным девченками, я ненавижу такие разговоры и вымогателей, и должен получить нечто бОльшее, чем ваши мирные предложения. Я требую сатисфакции. Я хочу отпинать кого-нить из вас. Мы должны драться. Только чур – без всяких жлезяг и кастетов – я расхожусь в борьбе и реально могу покалечить.
Такого оборота местные не ожидали и как-то затихли.
Тут из глубины вышел еще один Лидер и сказал:
- Мы обещаем, что не будем приставать к вашим, - устроит это тебя?
- Мы даже прокатим вас в сады и напоим нашим вином?
В итоге, договрившись, что подобного не будет на этом рынке вообще, а не только с «эмгеушными» – («за другие базары не ручаюсь, их тут несколько» - сказал лидер), мы и правда, поехали с ребятами на мопедах по садам и вполне даже с ними в садах и за вином подружились.
Часто потом мы даже тусили с ними и ездили по округе, что было весьма полезно мне, как географу реальной социальной действительности.
Не исключаю, что она из кузин встречалась даже с тем или этим лидером.
Дни наши проходили в лагере по распорядку. Погода была великолепна, как великолепны были и рассветы. Бегать со мной вдоль моря кузины не хотели и я бегал один, в конце тренинга купаясь в ещё прохладном утреннем Черном море.
Как-то раз, когда я вышел на утреннюю пробежку, я заметил одинокий силуэт Такой-то. Её звали Лена.
Лена – была такой типичной совецкой хорошисткой-отличницей. Вы знаете этот тип: у неё правильные черты лица, правильные плечи и ноги. У неё даже приличная талия. Она говорит твердым голосом. И всё бы ничего, но в ней отсутствует главное. Как сказал поэт: «Мне мало лепестков,- цветок должен иметь аромат».
Лена робко попросила присоединиться. Почему нет. Мы стали бегать утрами с Леной. Она была чопорна и скучна, говорить с нею было совершенно не о чем. Реальных тем она не знала («насколько поган совок»), никаких нормальных книг она не читала. Одним словом, это комсомольское существо меня тяготило.
И только я хотел сказать Лене, что предпочитаю метафизическое одиночество, как.
Да - да! Лена в меня влюбилась!
Этого мне только не хватало! Пришлось с ней возиться, бегать, и даже часто в столовке Лена садилась со мной есть (когда не было кузин, вечно болтавшихся и появлявшихся как из-под земли, в самый неожиданный момент).
Одним словом, даже кузины стали как бы интересоваться нашей связью.
- Кузины, - сказал я, - Лена – существо комсомольское, и с нею я просто исполняю свой интернациональный долг.
- До конца? – засмеялись кузины.
- Как и в Афганистане, это является военной тайной – сказал я, вспомнив робкие ленины попытки перейти к чему-то менее платоническому.
- Значит, - это – «любовь» - несколько меланхолически сказали Кузины.
- Хуже! Это ошибка! – отвтил я испорченной фразой Талейрана.
В общем, Лена никак не помешала нашим прекрасным почти дружеским отношениям с Кузинами.
Хотя да, грешен, раза два я изменил свои кузинам с энтузиасткой утреннего бега. Но чего не сделашь ради исполнения «долга»?
У нас там в лагере бывали и какие –то интеллектуальные посиделки. Читали стихи, это были как раз гуманитарии. Вот собственно там и появилась Она.
Марина была из Риги, очень милая, даже красивая. Небольшого роста. Такая «девушка Серебрянного века».
С Мариной общение было уже всерьез, хотя она не была спортсменкой вообще. В лагерь могли попасть и простые смертные студенты. С Мариной было очень приятно общаться. Мы были на одной волне – волне внеполитического, а чисто эстетского вдохновения. И пару раз мы даже вместе рисовали какие-то пейзажи.
У Марины официально был некий красавец, такой ухоженный московский мальчик из очень культурной семьи, Роман.
Он бегал за Мариной, и часто мешал нашим, вполне романтическим и беспредметным беседам.
Встречи стали редки. Марина писала мне записки, передавя через одного увальня из той «палаты» - то есть номера в корпусах лагеря, который жил со мной, среди других трех-пяти человек. Увалень был философом. Как-то я заорал, проклиная, что в душе нет горячей воды. Увалень же , толстым голосом парировал:
- Радуйся, что вообще есть вода!
Тем не менее, судьба свела нас с Мариной на каком-то мероприятии. Был костер, гитара, шум прибоя. Роман почему-то отсутствовал. Наша переписка с Мариной уже имела место быть, с развитием тем. Началась фаза, если воспользоваться словами Стендаля, «ранней кристаллизации». Одним словом, простые отношения с Мариной закончились. И даже. Марина очень переживала, что изменила Роману. Что ж, мы прекратили общение.
«Почему ты теперь избегаешь меня, - писала Марина. – «Я думаю только о тебе, дикий северный зверь».
Наконец, мы снова столкнулись.
- Когда кристаллизация проходит слишком стремительно, история завершается, – опять процитировал я Стендаля.
Мне было тоже неприятно.
Но – вокруг был спорт, волейбол (и не только) с кузинами, а так же и утренние пробежки. Лена прочла даже какую-то правильную книгу в библиотеке и мы обсуждали её во время разминок на заре.
Однажды, на очередной попойке у костра, ко мне подсел Роман. Он был умный и очень хорошо образованный человек. Мы говорили о поэте таком-то и о живописи раннего Другого-то. Роман стал уже сильно пьным, и вся ситуация получила вполне достоевское продолжение.
- Петрович, - сказал Роман (да, все звали и там меня исключительно по прозвищу – делая разные имена от «Петра»), - . - и он начал рассказвать мне, как он любит Марину.
«Черт побери», - подумал я! «Зачем мне ещё и это всё знать»!?
- А вот зачем,- как бы читая мои мысли, - сказал Роман.
- Петрович, - я – подлец!
Роман рассказал, что Марина продолжала писать мне записки, но что он, Роман, их перехватывал.
- Нет, я не читал! Я их просто сжигал! – громко и размахивая руками, сказал Рома.
- Но я думаю, что это бесчестно. Кроме того, Марина меня теперь отвергла! – проговрил он сокрушенно.
Вот это да! Шекспировские страсти под небом Анапы!
- Хорошо, а я-то что могу сделать?
- Скажи Марине, - что ты получал записки, но с ней переписываться не будешь.
- А если записки были самые невинные – что тогда? Что я – дикий медведь, что ли?- возмутился я.
- Прошу, скажи ей так! Я люблю Марину, а утебя – Лена.
«Черт побери эту комсомолку» – с досадой подумал я! «У меня – «Кузины». Но и то, как бы «не в счет»! «У меня – собственно – Марина!» - добавил мне изнутри какой-то скрипящий и тихий голос. Да!
Роман сильно набрался (он вобще-то был из непьющих, кажется, прыгун в высоту) и мне пришлось его тащить в корпуса. Я увидел свет в большой комнате, типа фойе, - там сидела, в одиночестве, Марина. Я зашел без стука, почему-то сразу же выключив свет.
Тело Романа положил я на пол. Ни слова не говоря, мы с Мариной начали целоваться. Долго. Мы уже начали раздеваться, как Роман заворочался. Так же молча, заправившись, я показал Марине на Романа и покинул помещение.
Если Вы подумаете, что студента очень занимали все эти «трех-четырех и даже, если прибавить Романа - «шестиугольники», - то Вы очень ошибетесь.
Я читал, тренировался, гулял, и просто рассекал фешку.
К женщинам тогда я относился легко, может даже слишком.
Главным интересом был проходивший между командами лагеря «Кубок по футболу».
Я – плохо играю в футбол. Я быгаю, как угорелый, я разрушаю творчество мастеров этого прекрасного вида спорта, и даже много толкаюсь («гандболист»!) и «кую» по ногам. Почему меня даже прозвали «кувалда Шульц».
Будучи в какой-то совсем левой и разношерстной команде, я играл от души. Во всей команде был только один настоящий футболист, уже научный сотрудник, здоровенный детина, Миша.
Миша понимал в футболе всё. Он бы был лучшим тренером сборной России. Миша и сам играл, даже уже не совсем в форме, отяжелевший, как Бог: он спокойно обводил пять человек, да ещё кладя нас на поле, когда мы тренировались, готовясь к очередному матчу. Миша же учил нас основам футбола. Я был самым бездарным, но и другим его уроки пошли впрок: только на силе воли и беготне, мы выигрывали у одной команды за другой. Часто это был всего лишь «1-0», но потом мы отбивались под жарким солнцем Кавказа, и оставляли наши ворота «сухими».
И вот – наша дворовая команда – в ФИНАЛЕ!
Можете себе представить? Соперником у нас была, конечно, команда футболистов МГУ, перегромившая, пусть и вторым-третьим составом всех соперников на пути к вершине, часто с двухзначным счетом.
Таяла страшная послеполуденная жара, и мы стояли на поле, готовые к смерти, но не к позору, готовясь биться до последней капли наших сердец и наших усталых мышц.
У нас был и очень неплохой вратарь (гандболист, как и я, а в гандболе вратарь – даже больше, чем полкоманды). Страшная, бесконечная игра, с массой ссадин и ушибов, на третьем уже дыхании, подходила к концу. Небольшие трибуны были полны народу, который видел перед своими глазами настоящее футбольное чудо: профессионалы никак не могли размочить наши ворота – «кустарей-любителей»!
Матч подошел к концу. Счет так и остался «0-0».
Мы еле держались на ногах от усталости. Солнце как лазером выжигало наши ключицы и наши бордовые лица.
По правилу, пенальти должны были бить всё время разные игроки (иначе Миша закатал бы их все). У нас пробил уже даже вратарь. Меня к мячу не допускали, в силу наличия у меня «двух левых футбольных ног», как бы сказали немцы.
Серия ударов по воротам продолжалась уже долго, и всё ещё была ничья. Как в настоящем боевике-фильме, что, впрочем, часто случается в моей жизни. Бить предстояло теперь и мне, причем, если б я забивал, мы – побеждали.
- Слушай, Сережа, - сказал мне Миша перед ударом (и называние меня по имени, вообще впервые за всё знакомство передавало всю драматику и серьезность момента).
- Ради Бога, не целься в ворота! Ради Бога! Просто разбегись и ударь как можно сильнее. Понимаешь? Понимаешь? – говорил мне, очень волнуясь, Миша (в игре входишь в азарт и весь мир сужается для тебя в одной цели – ПОБЕДИТЬ).
- Представь, что этот мяч, – твой личный враг, что это – мировое зло, что это – башка сталина, - понимаешь? - говорил мне Миша сухими губами, и звук его слов долетал до меня как-бы позже их произнесения.
Тут нам засвистел судья:
- Бейте же, наконец.
Я вышел к мячу. Я гипнотизировал его взглядом. В ворота я вообще боялся смотреть. Я ушел так глубоко в себя в какой-то невероятной внутренней концентрации, что в буквальном смысле, - оглох. Я не видел ни трибун вокруг, ни судьи, никого.
Я разбежался. Я разбежался с другого конца Земли, я бежал на страшной сверхзвуковой скорости, думая только об одном: не промазать по мячу. Я ударил по нему с такой силой, что подумал, что прорвал его шершавую кожу!
Я почти упал, летя за ним и своей правой ногой.
И тут я вдруг, разом, услышал страшный гул, фон, крики, шум, восторги! Весь мой любовный квартет, Роман и другие, бежали на поле ко мне!
Миша обнимал меня:
- Девятка! Девятка! Девятка! – кричал Миша мне в лицо, как бы не веря этому чуду.
Тут я посмотрел в ворота: пробитый мною мяч запутался в углу под штангами – верхней и боковой. «Девятка» - это высшее мастерство самых высших мастеров, вообще в принципе «неберущийся» удар!
Так мы стали Чемпионами лагеря.
Вы спросите, - «А откуда «главред Федулов»»? Дело в том, что мы там делали и стенгазету – конкурс среди отрядов. Ну, вот, я там напридумывал всего. Взгляд на Мир нашей жизни в Сукко с перспективы рыб и с перспекивы птиц. Просто – веселились. Газета тоже была признана лучшей. А Кузины написали «хитер», поскольку и в общаге в тот момент, когда они пришли, висела сделанная мною «стенгазета». Случайно.
Как часто бывает в жизни, близкие люди теряются, а не совсем близкие остаются: ни с кузинами, ни с Мариной, я больше никогда не встречался.
А с Леной мы, уже после моего побега из другого лагеря, «СССР», и возвращения в государство «РФ», виделись.
Мы гуляли, ходили в кафе. Лена развелась. Своего сына, как и моего, названного почему-то «Иваном», она поступила на наш геофак (она была с другого фаультета, не помню какого). Лена работает учительницей, получает гроши, вздыхает, рассказывая про свою жизнь. Она говорила много хороших слов, как и я.
Аль Пачино
Американский актёр, режиссёр и сценарист. Наиболее знаменит своими ролями гангстеров — Майкл Корлеоне в трилогии «Крёстный отец» Фрэнсиса Форда Копполы и Тони Монтана в фильме Брайана Де Пальма «Лицо со шрамом».
Рекомендуем посмотреть
Комедийная драма о красоте в красивом городе
Психологическая драма о перуанке, которая носит в интимном месте картофелину
Эротический фильм Моя безбашенная кузина онлайн HD
Держащий в напряжении американский фантастический триллер 2016 года.
Читайте также: