Послеполуденный отдых фавна картина
Наверное, есть рецепт, по которому можно рассчитать успех балетного спектакля. Но истинные балетные сенсации, которые переворачивают все представления о том, что можно, а чего нельзя, шлягеры, на протяжении десятилетий не сходящие с мировых подмостков, рождаются резко, неожиданно, вдруг. Как разряд молнии. И очень часто их появление связано с громким скандалом, подобным тому, что случился девяносто лет назад на премьере балета Вацлава Нижинского “Послеполуденный отдых фавна” в Русском балете Сергея Дягилева.
Правда, скандал вокруг постановки закрутился задолго до премьеры, еще во время репетиций, проходивших в апреле 1912 года в Монте-Карло. “Фавн” стал первым хореографическим опытом двадцатитрехлетнего бога танца — Нижинского. Новизна постановки, как водится, не столько восхищала, сколько раздражала. Артистам не нравилось в балете все: неудобно танцевать (да и какие это танцы, когда нет ничего общего с привычными балетными па), и то, что молодой хореограф проявлял иезуитскую въедливость, когда нельзя пошевелить пальцем руки или ноги против воли постановщика. Да и фантастическое количество репетиций — девяносто на десятиминутный балет — выводило из себя. Но артисты — не самое страшное, им никогда ничего не нравится, а хореографический поиск почти всегда воспринимается как надругательство над их свободой. А вот то, что “Фавна” не принял хозяин Русского балета, покровитель и интимный друг Нижинского Сергей Дягилев, — это была настоящая драма.
По словам Нижинского:
"… нас познакомили с Дягилевым, который позвал меня в отель "Европейская гостиница", где он жил. Я ненавидел его за слишком уверенный голос, но пошел искать счастья. Я нашел там счастье, ибо сейчас я его полюбил. Я дрожал как осиновый лист. Я ненавидел его, но притворился, ибо знал, что моя мать и я умрем с голоду".
Париж будет в диком восторге
Когда Дягилев увидел черновой прогон нового балета, он испытал шок и сказал, что Нижинский должен переделать его весь, от начала и до конца. На что Вацлав, взорвавшись, ответил: “Я все брошу и уйду из Русского балета. Завтра же уйду. Но я ничего не изменю в своей постановке!” Дягилеву вторил и его давний друг, генерал Безобразов, убеждавший молодого хореографа, что “Фавн” никакой не балет, что он не может понравиться публике и иметь успех. Но всегда тихий, неразговорчивый Нижинский проявил невиданное упрямство. Он ничего не собирался менять в своем балете, ни единого движения. Либо так, как он поставил, либо вообще никак. Наконец Дягилев решил довериться вкусу художника Льва Бакста. Бакст, увидев репетицию “Фавна”, пришел в восторг. Он расцеловал Вацлава, а Дягилеву, Безобразову и всем артистам, занятым в спектакле, с радостью сообщил: “Париж будет в диком восторге”.
Несколько дней спустя Дягилев признался сестре Нижинского, Брониславе, что никогда не видел Бакста таким увлеченным. “Левушка сказал, что это “сверхгениальное” произведение, а мы идиоты, если этого не поняли”. Дягилев сиял от счастья, но тут же добавил: “Но, Броня, вы и представить не можете, каким победителем ощущает себя Вацлав. Теперь, когда эта история закончилась, он уже никогда не будет слушаться меня!”
И Дягилев оказался прав. Первая попытка Нижинского проявить свою независимость стала началом его разрыва с Дягилевым. Он впрямь перестал слушаться своего покровителя.
В первый свой сезон в Мариинке Нижинский перетанцевал практически во всех балетах. Как классических, так и новых, поставленных Фокиным. Он был партнером Матильды Кшесинской, Анны Павловой, Ольги Преображенской. Он был романтическим юношей в "Шопениане", рабом Клеопатры в "Египетских ночах", пажом волшебницы Армиды в "Павильоне Армиды".Как-то вполне естественно амплуа раба и пажа перешло за ним в реальную жизнь. Вначале его господином и любовником стал представитель "другого Петербурга" - князь Павел Дмитриевич Львов. В жизни Нижинского появились лихачи, меховые шубы, ночные рестораны, дорогие подарки. И оставшееся навсегда чувство использованного, а затем брошенного Петрушки.Потом был Дягилев, спасший его из лап циничной богемы, окруживший заботой и вниманием, но при этом отгородивший от жизни стеклянными стенами. Потому что Дягилев всегда лучше знал, чего хочет Нижинский.
Маленький хвост и золотые рожки
29 мая 1912 года аристократические, политические и художественные сливки Парижа собрались в театре Шатле, чтобы увидеть балет Нижинского на музыку Клода Дебюсси, в основу которого легла не эклога Стефана Малларме “Послеполуденный отдых фавна”, а короткая преамбула к ней.
Персонажи в костюмах Бакста выстраивались на сцене так, что создавалось впечатление, будто это оживший древнегреческий фриз. Нимфы, одетые в длинные туники из белого муслина, танцевали босиком с подкрашенными красной краской пальцами ног. Что до Нижинского, то костюм и грим полностью изменили танцовщика. Артист подчеркнул раскосость своих глаз, утяжелил рот, отчего в его лице проявилось нечто томное и животное. На нем было трико кремового цвета с разбросанными темно-коричневыми пятнами. Впервые мужчина появлялся на сцене столь откровенно обнаженным, никаких кафтанов, камзолов или штанов. Трико дополняли лишь маленький хвостик, виноградная лоза, обхватывавшая талию, да плетеная шапочка золотистых волос с двумя золотыми рожками. Нижинский являл собой существо дикое и сексуальное.
А сюжет “Фавна” был на редкость прост. Группа нимф приходит к роднику искупаться, не догадываясь, что за ними наблюдает фавн. Увидев его, нимфы в испуге разбегаются, а одна из них роняет вуаль. Фавн ее поднимает, уносит в свое логово на скале и, расположившись на легкой ткани, предается любовной истоме.
Перед премьерой "Фавна", за ужином у Ларю он несколько дней подряд удивлял нас тем, что как-то странно двигал головой, как будто ему сводило шею. Дягилев и Бакст, встревожившись, стали расспрашивать, что с ним, но не получили никакого ответа. Позже мы поняли, что он приучал себя к тяжести рожек Фавна. Я мог бы привести еще не один пример таких неустанных поисков, которые делали его угрюмым и раздражительным. (Жан Кокто о Нижинском)
Акт маструбации
Казалось бы, что может возмутить зрителя в этой невинной хореографической картине, действие которой никак не связано с современностью, а пластическое решение не нарушает этических норм, принятых в то время.
Но была одна пикантная деталь, поразившая зрителей своей смелостью и расколовшая зал, а потом и французское общество на два воинствующих лагеря. Это произошло в финале. Фавн-Нижинский ложится на ткань, его руки располагаются вдоль тела, он застывает в сладкой любовной грезе, а потом. просовывает руки между ног и делает несколько движений, напоминающих акт мастурбации. Мгновение. голова откинута назад. тело сотрясает судорога. И падает занавес.
После такого поворота сюжета зал некоторое время пребывал в молчании, а потом все смешалось в аплодисментах восхищенных зрителей и шиканье тех, кого возмутил балет. Дягилев впервые встретил такой прием и был неприятно удивлен. Возбужденный, он вышел на сцену, как вдруг услышал из зала крики: “Бис!”, “Бис!”, прорвавшиеся сквозь шум зала. Дягилев ухватился за это и приказал повторить балет. Второе исполнение прошло в чуть более спокойной атмосфере.
В дело вмешивается полиция нравов
Ну а скандал вокруг балета разгорелся с еще большей силой на следующий день, когда вышли первые рецензии на спектакль. Так, Гастон Кальметт, редактор и владелец газеты “Фигаро”, снял из набора статью симпатизировавшего Русскому балету критика Брюсселя и заменил ее собственным текстом, где резко осудил “Фавна”. “Перед нами не знающий стыда Фавн, чьи движения гнусны, чьи жесты столь же грубы, сколь непристойны, — писал Кальметт. — И не более того. Справедливыми свистками была встречена столь откровенная мимика этого звероподобного существа, чье тело уродливо, если смотреть на него спереди, и еще более отвратительно, если смотреть в профиль”. На защиту “Фавна” встал скульптор Огюст Роден, который был и на генеральной репетиции, и на премьере, горячо аплодируя Нижинскому. Роден в рецензии, опубликованной в газете “Матен”, отмечал: “. Фавн красив, как красивы античные фрески и статуи: о такой модели любой скульптор или художник может только мечтать. Нижинского можно принять за статую, когда при поднятии занавеса он лежит во весь рост на скале, подогнув одну ногу под себя и держа у губ флейту. И ничто не может так тронуть душу, как последний его жест в финале балета, когда он падает на забытый шарф и страстно его целует. Мне хотелось бы, чтобы каждый художник, действительно любящий искусство, увидел это идеальное выражение красоты, как ее понимали эллины”.
Вот это “падает на забытый шарф и целует” еще более раздражило Кальметта. В следующей его публикации ядовитые стрелы были выпущены не только в адрес “Фавна”, но и в сторону сладострастного старца Родена.
Но самое фантастическое то, что полемика из разряда художественной перешла в политическую. Французское общество вдруг решило, что Кальметт выступает не против балета, а против франко-русского союза. Париж забурлил всевозможными слухами, а Дягилеву сообщили, что последняя поза Нижинского вызвала протест полиции нравов. Полицейские даже побывали на одном из спектаклей, но не смогли запретить балет, настолько яростной была его поддержка прогрессивной прессой и поклонниками Русского балета.
А зрители, пока шла вся эта перепалка, разрывались от желания побывать на аморальном “Фавне”. Билеты на который были давно распроданы, и требовались невероятные связи, чтобы попасть на представление в Шатле.
Наверное, есть рецепт, по которому можно рассчитать успех балетного спектакля. Но истинные сенсации, которые переворачивают все представления о том, что можно, а чего нельзя, рождаются резко, неожиданно, вдруг. Как произошло со скандальным и развратным “Фавном”. О котором сам Нижинский сказал очень просто: “Я не думал о разврате, когда я сочинял этот балет. Я его сочинял с любовью. Я выдумал весь балет один. Я работал долго, но хорошо, ибо я чувствовал Бога. Я любил этот балет, а поэтому я передал мою любовь публике”.
Поэтому и сегодня, когда никого не удивишь никакими жестами и телодвижениями, столь популярен “Послеполуденный отдых фавна”, пронизанный животной прелестью и юношеской любовью Нижинского.
Послеполуденный отдых фавна картина
В деталях о балете запись закреплена
"Послеполуденный отдых Фавна".
«Послеполуденный отдых Фавна»- это совершено революционный, для своего времени, первый опыт Вацлава Нижинского, как хореографа. Идея создания миниатюры пришла к нему под впечатлением от орнаментов и изображений людей на греческих амфорах. Нижинский задумал создать балет с мифическим сюжетом и пластикой, сходной с позами древних греческих скульптур.
В труппе Дягилева, на тот момент был только один хореограф- Фокин, поэтому работу над новой постановкой пришлось держать в секрете. Репетиции начались в 1911 году, в сотрудничестве с художником Леоном Бакстом, который создал костюмы и декорации ко многим спектаклям труппы, всегда пользовавшихся огромным успехом у публики. Музыкальным сопровождением было выбрано сочинение Клода Дебюсси «Прелюдия к Послеполуденному отдыху фавна», созданное на основе поэмы Стефана Малларме:
Перевод Романа Дубровкина
Танцовщицам, исполнявшим роли Нимф пришлось осваивать совершенно новую технику. Весь танец исполняется в профиль к зрителю, руки повернуты либо ладонями, либо тыльной стороной, все шаги на невыворотных ногах… исполнителям пришлось трудно, но и зрители не сразу поняли и приняли спектакль.
Премьера прошла 20 мая 1912 г. Роль Фавна исполнял сам Вацлав Нижинский , одетый в бежевое трико с разбросанными по телу темными пятнами, голову его украшали маленькие рожки. Костюм был очень откровенный и вызывающий. Раньше танцовщики никогда не появлялись на сцене в столь экстравагантных нарядах. Грим еще больше подчеркивал раскосые глаза Нижинского.
Фавн просыпается, любуется виноградом, играет на флейте. Вдруг появляется группа нимф, затем вторая, которая сопровождает главную нимфу. Она танцует, держа в руках длинный шарф. Фавн, привлеченный танцами нимф, бросается к ним, но они в испуге разбегаются. Только главная нимфа медлит. После дуэта она убегает, уронив свой шарф под ноги фавну. Он поднимает его, уносит в свое логово на скале и, расположившись на легкой ткани, предается любовной истоме.
В газетах появилось множество гневных статей, что только увеличило шумиху вокруг балета. Слава Нижинского взлетела до невероятной высоты. Но Михаил Фокин был сильно задет успехом нового постановщика. На этой почве произошел его уход из труппы Дягилева.
Послеполуденный отдых фавна картина
Чужой компьютер
Божий клоун
вернуться к странице
Божий клоун запись закреплена
ПОСЛЕПОЛУДЕННЫЙ ОТДЫХ ФАВНА
Вацлав Нижинский, посетив Грецию, был покорён фресками и росписями амфор. Ему захотелось оживить их. Так родился "Послеполуденный отдых фавна". Для своего времени балет вышел не однозначным. Под божественную музыку Дебюсси артисты странно двигались по сцене - полубоком, как крабы на песке. Не было привычных прыжков. Постановка ног была полной противоположностью балетной. К тому же, несколько фривольный сюжет, заканчивающийся оргазмом Фавна, утоляющего свою страсть с платком, вызвал бурю негодований зрителей и критиков. Увы. Нижинского как хореографа не приняли. Но Дягилев был гениальным импресарио, и он не ошибся. Балеты Вацлава в наше время смотрятся грандиозно.
YouTube 12:47
Рудольф Нуриев в роли Фавна.
Нравится Показать список оценивших
Сначала старые
Нравится Показать список оценивших
Нравится Показать список оценивших
Я не большой поклонник балета,рядом с знатоками полный профан. Но что-то читала , что-то смотрела, посчастливилось побывать в Большом , не буду уходить в дебри истории вспоминая всех , но что касается Цискаридзе - очень умный ,эрудированный ,прекрасный собеседник.Личность очень сильная , цельная и конечно фантастически талантлив. Очень понравился Мариес Лиепа . А по большому счёту восприятие у всех разное и зацепить может то на что другие не обратят ни когда внимания.
Нравится Показать список оценивших
А я вот как то Лиеп обоих не смотрел особо. Хотя они тоже классика. Меня видимо тянет именно на скандальных личности.
Послеполуденный отдых фавна картина
Состав оркестра: 3 флейты, 2 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, античные тарелочки, 2 арфы, струнные.
История создания
«Послеполуденный отдых фавна» — первое симфоническое сочинение Дебюсси, в котором в совершенстве выражен его индивидуальный импрессионистский стиль; оно навеяно одноименной эклогой Стефана Малларме (1842—1898). Французский поэт, глава школы символистов, объединивший вокруг себя молодых поэтов и художников-импрессионистов, написал это большое стихотворение на античный мифологический сюжет еще в 1865—1866 годах (опубликовано оно было 10 лет спустя), возможно, вдохновленный картиной французского художника XVIII века Буше из Лондонской Национальной галереи. Поэтический стиль Малларме — нарочито сложный, непонятный, аллегорический — отличается в то же время чувственной яркостью образов, изяществом вкуса, утонченно- радостным восприятием жизни. Сам Малларме сравнивал свою поэзию с музыкой: он стремился, чтобы его фразы, определенным образом расположенные, поэтически воздействовали на читателя, подобно звукам музыки на слушателя.
Эклога «Послеполуденный отдых фавна» предназначалась для известного французского актера Коклена-старшего — для декламации, иллюстрируемой танцами. Дебюсси, познакомившийся с эклогой в 1886 году, задумал дополнить чтение трех- частной композицией: прелюдией, интерлюдией и финалом (парафразой). Однако смысл стихотворения оказался полностью исчерпан уже в прелюдии, не потребовав продолжения. Услышав ее впервые в авторском исполнении на фортепиано, Малларме был восхищен: «Я не ожидал чего-либо подобного! Эта музыка продолжает настроение моего стихотворения и дополняет его более ярко, чем краски».
Сохранившаяся программа, вероятно, принадлежит Дебюсси: «Музыка этой «Прелюдии» — очень свободная иллюстрация прекрасного стихотворения Малларме. Она отнюдь не претендует на синтез стихотворения. Скорее это следующие один за другим пейзажи, среди которых витают желания и грезы Фавна в послеполуденный зной. Затем, утомленный преследованием пугливо убегающих нимф, он отдается упоительному сну, полному осуществившихся наконец мечтаний о полноте обладания во всеобъемлющей природе».
А в письме, написанном год спустя после завершения «Послеполуденного отдыха фавна» (1894), Дебюсси объяснял принцип его программности в шутливом тоне: «Это общее впечатление от стихотворения, так как при попытке более точно следовать за ним музыка задыхалась бы, подобно извозчичьей лошади, конкурирующей с чистокровной в состязании за Большой приз».
Премьера состоялась 22 декабря 1894 года в Париже, в концерте Национального общества под управлением Гюстава Доре. Как вспоминал впоследствии дирижер, уже во время исполнения он внезапно почувствовал, что слушатели совершенно покорены этой музыкой, и тотчас же по окончании она была сыграна снова. Это был первый настоящий успех Дебюсси.
В 1912 году на музыку «Послеполуденного отдыха фавна» в парижском театре Шатле был поставлен одноактный балет. Хореографом и исполнителем роли Фавна выступил знаменитый русский танцовщик Вацлав Нижинский, который совсем не понравился композитору, назвавшему Нижинского молодым дикарем и порочным гением.
Музыка
Соло флейты сразу же вводит как в далекий мир светлой пасторальной античности, так и в мир музыки Дебюсси, настолько оно типично для композитора. Хроматизированная чувственная мелодия развертывается в свободно импровизационной манере в свирельных тембрах высоких деревянных духовых инструментов. Особый колорит музыке придают глиссандо арфы и перекличка валторн — единственных медных, используемых в прелюдии. В центральном разделе возникает более широкая, напевная, словно озаренная солнцем тема в насыщенном звучании tutti. Когда она замирает у солирующей скрипки, вновь возвращается свирельный наигрыш флейты на фоне переливов арфы. Изложение его прерывают краткие дразнящие мотивы. Музыка приобретает, по авторскому определению, характер «еще большего томления», красочность усиливается включением античных тарелочек. Их пианиссимо на фоне флажолетов арфы и пиццикато низких струнных завершает произведение — словно прекрасное видение растворилось в легком полуденном мареве.
Послеполуденный отдых фавна картина
Хореографическая картина на музыку К. Дебюсси. Сценарист и балетмейстер В. Нижинский, художник Л. Бакст, дирижер П. Монте.
Премьера состоялась 29 мая 1912 года в «Русском балете Сергея Дягилева», Париж.
Действующие лица:
- Фавн
- Старшая нимфа
- Нимфы
Действие происходит в античной Греции в мифическое время.
История создания
В 1886 году Дебюсси прочитал эклогу поэта-символиста С. Малларме (1842—1898) «Послеполуденный отдых фавна», написанную в течение 1865—1866 годов (опубликованную в 1876 году) для знаменитого драматического актера Коклена-старшего. Декламация должна была сопровождаться танцами. В 1892 году Дебюсси решил написать симфоническое произведение по этой эклоге. Первоначальный план включал в себя три номера: прелюдию, интерлюдию и финал, однако, закончив два года спустя (1894) прелюдию, композитор решил, что она полностью исчерпывает замысел. В том же году состоялась премьера, которая принесла Дебюсси первый настоящий успех.
Спустя несколько лет на это сочинение Дебюсси обратил внимание организатор Русских сезонов в Париже С. Дягилев, который стремился пополнить репертуар своей труппы. В нем уже были такие произведения, как «Павильон Армиды» Черепнина, «Клеопатра» («Египетские ночи») Аренского, «Жар-птица» и «Петрушка» Стравинского. С организацией на основе Русских сезонов Русской балетной труппы Дягилева в 1911 году вопрос нового оригинального репертуара встал еще острее. Было решено поставить «Послеполуденный отдых фавна». Хореографическое воплощение взял на себя выдающийся танцовщик Вацлав Нижинский, дебютировавший этим спектаклем как балетмейстер.
Решение его было оригинальным. В танцах господствовал строгий отбор движений: пластика воспроизводила античные барельефы и живопись на вазах. Отдельные позы выдерживались подолгу. Нижинский ограничил место действия просцениумом, подчиняя все движения как Фавна, так и нимф угловатому рисунку. «Еще не приходилось видеть такое поглощение единичной личности в общей совокупности хореографического рисунка, — писал С. Волконский. — Целая вереница человеческих фигур, близко прижатых друг к другу, движется, как одно многоликое существо».
Другой исследователь вспоминает о герое балета: «В нем было мало живости, похотливости и веселья, обычно приписываемой легендой подобным созданиям. Нечто кошачье проглядывало в его лени, в эластичности его медленных, осторожных, точных движений. Черты его лица, застывшие, невыразительные, не менялись в течение всего балета. Это внушало мысль о звере, существе, движимом скорее инстинктом, чем разумом. Пожалуй, самой необычной характеристикой для портрета Нижинского (он исполнял роль Фавна. — Л. М.) было отсутствие эмоции, подчинение какого бы то ни было чувства крайностям чистой формы». Преобладала «низовая» пластика, изредка словно взрываемая дикими прыжками. Пантомима, обычная в балетах, отсутствовала: все поглощал танец, своеобразный, почти лишенный грации, подчиненный образности. Последний жест Фавна, падающего на забытое нимфой покрывало и замирающего в истоме, шокировал публику.
На премьере, состоявшейся 29 апреля 1912 года в парижском театре Шатле, «половина присутствовавших свистела, половина бурно рукоплескала», — свидетельствует критик. Среди возмущавшихся балетом были видные критики, в том числе и издатель газеты «Фигаро». Разнесся слух, что парижская полиция запретит показ балета как непристойного. В защиту поистине гениального исполнения Нижинского выступил, в частности, Роден. «Никогда поведение Нижинского не было столь значительным, как в его последней роли. Никаких прыжков — только позировка и жесты полубессознательной бестиальности. Он ложится, опирается на локоть, ходит на полусогнутых ногах, выпрямляется, движется вперед, затем отступает, движения его, то медленные, то отрывистые, угловатые <. > Полная гармония мимики и пластики тела, точно выражающего то, что подсказывает ум <. > Его можно принять за статую, когда при поднятии занавеса он лежит во весь рост на скале, подняв одно колено и держа у губ флейту. И ничто не может так потрясти, как последний его жест в финале, когда он падает на забытое покрывало, целует и страстно прижимается к нему», — писал скульптор. Поскольку спектакль получил «успех скандала», на следующие представления публика валила валом. В истории балета «Послеполуденный отдых фавна» остался как первый дерзкий опыт своеобразного хореографа и положил начало безграничным экспериментам в XX веке.
Сюжет
«Жгучий осенний полдень, наполненный раздражающими испарениями вянущих листьев. Над обрывами свесились рдеющие платаны, над водами склонились бледные ивы. Молодой голый фавн, бледно-желтый, покрытый черными пятнами, какими бывают козлы, пасущиеся на лугах Греции, греется на солнце перед своей пещерой и играет на короткой флейте. Слева, легкой поступью, не по-балетному, а вполне касаясь ступнями земли, выходят нимфы и застывают в созерцании зелени и вод. Являются еще три нимфы и, наконец, выходит Она — старшая нимфа. Она собирается купаться. Расстегивает на себе покрывало за покрывалом. Нимфы движутся вокруг нее, заслоняя наготу своими щитообразно поднятыми руками. Фавн заметил ее. Страстный, робкий, он устремляется к цели. Движения угловаты. В позе — мольба. Сестры-нимфы в «паническом страхе» разбегаются. Остается Она наедине с Фавном. Сцена страсти и абсолютного целомудрия. Фавн не молит ласк, а является барельефом мольбы. Нимфа не борется, а застывает в иероглифе борьбы. На мгновение, правда, страсти побеждают, и юноша слегка касается рукою Женщины. Но являются ревнивые и насмешливые сестры, и молодая чета медленно расходится. Нимфа, подобрав одно из своих покрывал, нехотя спасается. Но юноша видит забытое другое покрывало. Он набожно поднимает его, как живое существо, на руки и медленно удаляется, преследуемый робкой насмешкой нимф. Так, на уединенной площадке, он расстилает дорогую, бездушную пелену и ложится на нее, погружается в сон или сладострастное видение. » (Н. Мински).
Музыка
Музыка балета красочна, наполнена игрой полутонов, проникнута ощущением античности. Этому способствуют светлые пасторальные наигрыши флейты, переливы арфы, а также включение в оркестр античных тарелочек с их высоким, нежным и чистым звуком, напоминающим звон хрустальных бокалов. Чувственные мелодии разворачиваются в свободной импровизационной манере. В центре сцены возникают более широкие и насыщенные звучания, но к концу все истаивает, словно видение, растворяющееся в дрожащем мареве.
Для хореографического дебюта премьера труппы и своего любимца Вацлава Нижинского Дягилев выбрал девятиминутную пьесу. Прелюдия к эклоге поэта-символиста Стефана Малларме «Послеполуденный отдых Фавна» была написана Клодом Дебюсси еще в 1892 году. Сама эклога предназначалась для декламации с музыкальным сопровождением, содержанием поэмы служили непростые отношения Фавна и нимф.
Оркестровая прелюдия Дебюсси считается одним из классических произведений музыкального импрессионизма. Она открывается мелодией солирующей флейты, полной сладострастной истомы и неги, — это лениво дремлющий фавн грезит о нимфах. Тема звучит несколько раз, расцвеченная изящными оркестровыми красками. Ее ненадолго сменяет более оживленная и экспрессивная тема страстного любовного чувства. У флейты вновь звучит томная мелодия фавна. Она словно растворяется в воздухе и исчезает. Когда Малларме услышал это сочинение, он воскликнул: «Я не ожидал ничего подобного! Эта музыка продолжает эмоцию моей поэмы и дополняет ее».
Дебюсси, возможно, предполагал, что хореография скромно продолжит и дополнит эмоцию его музыки. Однако Дягилев жаждал сенсации, а Нижинский стремился, чтобы его первенец не был бы похож на балеты Петипа или Фокина. Новое слово в хореографии потребовало 90 репетиций для спектакля, длящегося менее 10 минут. Каждая поза, каждое положение тела, каждый жест строго учитывались при сочинении хореографического рисунка.
Постоянный режиссер труппы Сергей Григорьев вспоминал: «Пластическую форму „Послеполуденного отдыха Фавна" нельзя назвать хореографией в привычном понимании слова. Танцовщики двигались и замирали в различных позах. Нижинский ставил перед собой цель оживить древнегреческие барельефы и, чтобы добиться этого эффекта, заставлял танцовщиков двигаться, сгибая колени и ступая сначала на пятку, а затем плоско на всю ступню, то есть, резко нарушая классические каноны. Требовалось также держать голову в профиль при расположении тела анфас к зрителю, а руки должны были выглядеть жесткими в различных угловатых позах. Импрессионистическая музыка Дебюсси отнюдь не способствовала избранной пластике».
Сенсация состоялась. Носила она, однако, не художественный, а этический характер. На генеральной репетиции балет повторили дважды, чтобы изумленная элита смогла придти в себя. После премьеры ведущая парижская газета «Фигаро» вышла со статьей своего главного редактора. В ней было написано: «Я выражаю свой протест против невероятного из виденных зрелищ, которое нам предложили под видом серьезного искусства. Это не грациозная эклога и не философское произведение. Перед нами не знающий стыда Фавн, чьи движение гнусны, чьи жесты, столь же грубы, сколь непристойны. Справедливыми свистками была встречена столь откровенная мимика этого звероподобного существа, чье тело уродливо, если смотреть на него спереди, и еще более отвратительно, если смотреть в профиль».
В защиту балета от ретроградов выступил великий Огюст Роден: «Нигде Нижинский не достигает такого совершенства, как в „Послеполуденном отдыхе Фавна". Никаких прыжков, никаких скачков, только позировки и жесты бессознательной бестиальности. Он потягивается, наклоняется, сгибается, становится на корточки, снова выпрямляется, движется вперед, затем отступает — все это с помощью движений, то медлительных, то отрывистых, нервных, угловатых. Полная гармония мимики и пластики тела. Все тело выражает то, что подсказывает ум. Он красив, как красивы античные фрески и статуи: о такой модели любой скульптур или художник может только мечтать. И ничто не может так тронуть душу, как последний его жест в финале балета, когда он падает на забытый шарф и страстно его целует». Подобная полемика продолжалась, ряды сторонников и противников определенных моральных норм росли, а с ним росла и слава «Фавна» далеко за пределами Парижа. Номер исполнялся в дягилевской труппе и после ухода из нее Нижинского.
Позднее, как отзвуки громкого успеха оригинального «Фавна», сочиняли свои хореографические версии музыки Дебюсси разные балетмейстеры: Касьян Голейзовский (1922, Москва), Серж Лифарь (1935, Париж), Морис Бежар (1987, Лозанна).
Наибольшую известность получила «современная вариация на спектакль Нижинского», сочиненная Джеромом Роббинсом для труппы «Нью-Йорк Сити бэллей» в 1953 году и исполняемая в разных труппах мира до сих пор. В репетиционном зале танцовщик встречает танцовщицу. Она интересуется своим отражением в огромном зеркале больше, чем юношей. Даже когда он нежно целует ее в щеку, она наблюдает это как бы со стороны. Возможно, это не взволновало ее и она удаляется. Танцовщик остается наедине с бездушным зеркалом.
В 1970-1990-х годах появляются реконструкции оригинальной хореографии Нижинского. В спектакле труппы «Джоффри бэллей» 1979 года привлекало участие Рудольфа Нуреева, в петербургском спектакле 1993 года — Никиты Долгушина. В 1989 году в Монреальской труппе был показан как бы оригинальный «Послеполуденный отдых Фавна», «восстановленный» по записи, сделанной Нижинским по петербургской системе Степанова, скорректированной хореографом «Фавна». Однако по системе Степанова не без труда записывалась лишь классическая хореография, а уже для записи фокинских спектаклей она не подходила. Впрочем, как известно, успех реконструкции балетного наследия зависит более от таланта реставратора, чем от сохранившихся документов.
Послеполуденный отдых фавна Нимфа 1912 Леон Бакст
На эту операцию может потребоваться несколько секунд.
Информация появится в новом окне,
если открытие новых окон не запрещено в настройках вашего браузера.
Нужно авторизоваться на сайте
Для работы с коллекциями – пожалуйста, войдите в аккаунт (откроется в новом окне).
Вставить картинку на сайт:
Скопируйте и вставьте в исходный код сайта
Послеполуденный отдых Фавна
Вам вечность подарить, о нимфы!
Полдень душный
Растаял в чаще сна, но розово-воздушный
Румянец ваш парит над торжеством листвы.
Так неужели я влюбился в сон?
Увы,
Невыдуманный лес, приют сомнений темных, --
Свидетель, что грехом я счел в роптаньях томных
Победу ложную над розовым кустом.
Опомнись, Фавн.
Когда в пылании густом
Восторг твой рисовал двух женщин белокожих,
Обман, струясь из глаз, на родники похожих,
Светился холодом невинности, но та,
Другая, пылкая, чьи жгучие уста
Пьянят, как ветерок, дрожащий в шерсти рыжей,
Вся вздохи, вся призыв! -- о нет, когда все ближе
Ленивый обморок полдневной духоты,
Единственный ручей в осоке слышишь ты,
Напевно брызжущий над флейтою двуствольной,
И если ветерок повеет своевольный,
Виной тому сухой искусственный порыв,
Чьи звуки, горизонт высокий приоткрыв,
Спешат расплавиться в непостижимом зное,
Где вдохновение рождается земное!
О сицилийское болото, день за днем
Я грабил топь твою, снедаемый огнем
Тщеславной зависти к величью солнц, ПОВЕДАЙ,
«Как срезанный тростник был укрощен победой
Уменья моего, и сквозь манящий блеск
Ветвей, клонящихся на одинокий плеск
Усталого ключа, я вдруг увидел белый
Изгиб лебяжьих шей и стаи оробелой
(Или толпы наяд!) смятенье!»
Все горит
В недвижный этот час и мало говорит
Тому, кто, оживив тростник, искал несмело
Гармонии, когда листвою прошумело
И скрылось тщетное виденье многих жен:
Потоком древнего сиянья обожжен,
Вскочив, стою один, как непорочный ирис!
О нет! не быстрых губ нагой и влажный вырез,
Не жгучий поцелуй беглянок выдал мне:
Здесь на груди моей (о Фавн! по чьей вине?)
Еще горит укус державный -- но довольно!
Немало тайн таких подслушивал невольно,
Обученный тростник, что так бездонно пуст,
Когда, охваченный недугом жарких уст,
Мечтал в медлительных, согласных переливах,
Как в сети путаниц обманчиво-стыдливых
Мы песней завлечем природы красоту
И заурядных спин и бедер наготу,
По замыслу любви, преобразим в тягучий
Томительный поток негаснущих созвучий,
Не упустив теней из-под закрытых век.
Сиринга, оборви свирельный свой побег!
Дерзай, коварная, опять взойти у влажных
Озерных берегов, а я в словах отважных
Картиной гордою заворожу леса,
С невидимых богинь срывая пояса!
Вот так из сочных грозд я выжимаю мякоть
И, горечь обманув, решаюсь не заплакать:
Смеясь, спешу надуть пустую кожуру
И на просвет слежу пьянящую игру
Огней, встречающих мерцаньем ночь седую.
О нимфы, ПАМЯТЬЮ я кожицу раздую
Прошедшего: «Мой взор пронзал снопами стрел
Камыш, где я сквозь пар купанье подсмотрел
Бессмертных спин, страша листву рычаньем гнева.
И вдруг алмазный всплеск! Бегу и вижу: дева
Спит на груди другой, -- к невинности ревнив,
Я подхватил подруг и, не разъединив
Переплетенных тел, укрылся под навесом
Не слишком строгих роз, чей аромат над лесом
К светилу ярому возносится сквозь тень:
Там наши пылкие забавы гасит день».
О ноша девственных взбешенных обольщений,
Укора твоего нет для меня священней,
Когда отчаянно ты губ моих бежишь,
Бледнее молнии, рыдаешь и дрожишь!
От ног бесчувственной наяды к сердцу томной
Передается дрожь и, вид отбросив скромный,
Она вдыхает хмель дурманящих паров.
«Испуг предательский в душе переборов,
Лобзаний спутанных я разделяю гущи
И, раздражив Олимп, объятья стерегущий,
Упрятать тороплюсь самодовольный смех
В колени маленькой богини (без помех
Ей овладел бы я, но от сестры влюбленной
Не отнял -- я все ждал, что пыл неутоленный
Переметнется к ней), кто думать мог, что вдруг
Добыча выскользнет из ослабевших рук,
Разъятых смутными смертями, не жалея
Похмельных слез моих. Смириться тяжелее
С неблагодарностью».
Что искушать богов!
Пусть, волосы обвив вокруг моих рогов,
Другие поведут меня к счастливым чащам.
Ты знаешь, страсть моя, как, зрелым и звенящим,
Взрывается гранат в густом гуденье пчел,
И кто бы кровь твою в тот миг ни предпочел,
Она бежит, томясь, навстречу жадной плоти.
Над гаснущей листвой, в золе и позолоте,
Прощальные пиры зажжет закатный хром,
О Этна! из глубин твоих бессонный гром
Прольется, лавою кипящей обжигая,
Венеры над тобой мелькнет стопа нагая!
В объятиях моих -- царица!
Не спастись
От неизбежного возмездья.
Возвратись,
Безмолвная душа к полуденному зною,
Где плоть усталая смирится с тишиною, --
Там опьяняющих лучей я выпью сок
И, голову склонив на страждущий песок,
Забуду дерзкие кощунственные речи.
О нимфы! И во сне я с вами жажду встречи.
Перевод Романа Дубровкина
Художник Юрий Клапоух
Юрий Клапоух родился 12 марта 1963 года, Живет в Харькове. Достичь нынешних результатов в творчестве помогли четыре курса факультета ИЗО и 15 лет ежедневного поиска своего стиля и формы. В настоящее время в своих работах ближе всего к романтизму, но особое пристрастие - классический портрет. В период с 1995 по 1998 год единолично расписал храм Александра Невского в родном городе. Провел персональную выставку и принимал участие в нескольких сборных. Для настоящего периода творчества художника характерна тематика с жанровым преобладанием пейзажа и сюжетной композиции. Работы в частных коллекциях стран СНГ, в Америке, в Чехии, Польше, Австрии, Германии и ЮАР.
Клод Дебюсси «Послеполуденный отдых фавна»
Импрессионизм музыкальный, как известно, родился вскоре после импрессионизма живописного. Но связь импрессионистского направления в музыке с искусством изобразительным – с его «остановленными мгновениями» – не ограничивается этим, даже если связь эта не всегда была непосредственной. Яркий пример подобной связи – симфоническая прелюдия Клода Дебюсси «Послеполуденный отдых фавна».
В 1866 г. Стефана Малларме – одного из лучших поэтов-символистов – вдохновила картина Франсуа Буше, живописца эпохи рококо, «Пан и Сиринга», которую он увидел в Лондоне. В результате родилась эклога «Послеполуденный отдых фавна» – пасторальная сцена, где фавн предается пленительным мечтаниям о прелестных нимфах. Стихотворение было опубликовано по прошествии десяти лет после его создания, и предполагалось, что известный в то время драматический актер Бенуа-Констан Коклен будет декламировать ее в сопровождении танцев. Этот замысел осуществлен не был, но через десять лет с эклогой познакомился Клод Дебюсси.
Композитор задумывает композицию в трех частях по мотивам произведения Стефана Малларме. Предполагалось, что она будет состоять из прелюдии, интерлюдии и финала. Однако, когда была написана прелюдия, она оказалась настолько самодостаточной, что две другие части становились излишними, и Клод Дебюсси решил ограничиться одной только прелюдией.
Композитор в этой прелюдии не пытался претендовать на точное следование литературному первоисточнику. По его словам, она являет собою иллюстрацию, свободно живописующую те «пейзажи, среди которых витают желания и грезы Фавна в послеполуденный зной». Свое понимание принципа программности Клод Дебюсси изложил в ироническом тоне, утверждая, что попытка следовать за поэтическим словом со всей точностью уподобила бы музыку извозчичьей лошади, вздумавшей состязаться с чистокровной.
Сама сущность образа – отдых и мечтания – не предполагала бурного развития, и его в прелюдии нет. Главную роль в ней играет один образ – томная хроматическая тема, которая в большинстве случаев проходит в одном тембре – у флейты, причем инструмент этот предстает в неожиданной ипостаси – флейта звучит в нижней части своего диапазона.
Вы видите не полный текст статьи. Оформите подписку, чтобы увидеть материал целиком.
Вы можете прочитать текст не оформляя подписку. Оплатите доступ к материалу на одни сутки.
Иван Ургант приглашал БГ в своё шоу дважды – в 2018 и 2019-м годах.
Но в данном случае речь пойдёт об отце телеведущего – Андрее Урганте. Вообще говоря, Андрей Ургант – давний знакомый Бориса Гребенщикова. Мама музыканта, Людмила Харитоновна, вспоминала, что летом 1967 года бабушке удалось устроить «Бореньку» в пионерский лагерь ВТО – Всероссийского театрального общества. Там у 14-летнего Бори и появился приятель Андрей Ургант. А в декабре того же года его пригласили на Борин день рождения.
В 1994 году вышел фильм «Окно в Париж», одну из ролей в котором сыграл Андрей Ургант. По сценарию, окно одной из питерских коммуналок выходит прямо на крышу парижского дома. Чтобы спуститься к бульвару, нужно всего-то пройти квартиру молодой француженки, которая, естественно, недовольна незваными гостями и их частыми визитами. Героиня Аньес Сораль работает таксидермистом, то есть изготавливает чучела домашних животных для богатых клиентов. И вот с одной из заказчиц, старой девой, на 53-й минуте фильма происходит следующий диалог об умершей и мумифицированной кошке, с пышным розовым бантом на голове:
«Я подумала, что так будет живее. Как бы “Послеполуденный отдых фавна”». – «Какого фавна!? Она была девственницей». – «Нет, может быть, я неудачно выразилась. Я хотела сказать: “Отдых Дианы после охоты”». – «Какая охота!? Адэль не могла обидеть даже мухи. Это было очень благородное существо». – «Хорошо, но она же отдыхала когда-нибудь?». – «Отдыхала, но не в такой развратной позе. Она была очень скромной и требовательной к себе».
Получается, шуточный сатирический диалог дал имя песне «Аквариума»? В реальности героиня фильма «Окно в Париж» обыгрывает другое музыкальное сочинение. «Послеполуденный отдых фавна» – так называется балет на музыку Клода Дебюсси «Прелюдия к послеполуденному отдыху фавна». Премьера симфонической поэмы Дебюсси состоялась в 1912 году в Париже, в рамках «Русских балетов» Сергея Дягилева. А композитор, в свою очередь, позаимствовал название-фантазию у Стефана Малларме, который в 1876 году издал эклогу “L’Après-Midi d’un faune”, что и переводится как «Послеполуденный отдых фавна».
Читайте также: