Отдых в деревне порнорассказ
С того дня мужчин в квартиру она больше не приводила.
Глава вторая Эгрегор
В деревне был дурачок. Все звали его Ванька-дурак, а настоящего имени не знал никто. Жил у бабки Матрёны, которая приютила его ещё мальцом, когда, сгоревшую в одночасье от белой горячки мать, отнесли за нефтебазу. А кто отец дурачка не знала, наверное, и мать.
Дурачок был немой, безобидный и тихий, белобрысый с улыбкой, будто приклеенной к губам. Но улыбка не скрашивала лица, обезображенного оспинами и вообще придавала ему какой-то зловещий оттенок. Матери и бабки даже пугали непослушных ребятишек: – Вот ужо позову Ваньку-дурачка он тебе улыбнётся.
Помогал Матрёне по хозяйству да ухаживал за лошадьми в конюшне. Лошади не шарахались, когда он заходил в стойло и убирал; было ему тридцать лет.
Мужики и парни дурачка недолюбливали и вот почему: когда дурачок приходил в общественную баню, мужики с завистью поглядывали на его хуй, свисающий чуть ли не до колен. Кожа на его члене была белой, как и всё тело, а значит хуина ещё ни разу не кунался во влагалище.
В выходные мужики иногда забавлялись с дурачком, дав ему выпить самогона или водки. Захмелевший дурачок становился буйным и, с налитыми кровью глазами, лез в драку. Мужики сначала толкали его, посмеиваясь, дурачок свирепел, свирепели мужики и всё заканчивалось избиением несчастного, будто мстили ему за его достоинство.
В тот день Инна возвращалась с вечерней дойки. Закончив школу, в пединститут не прошла по конкурсу и, вернувшись домой в деревню, помогала матери, работавшей на ферме дояркой.
Она шла мимо клуба, когда парни в очередной раз забавлялись с дурачком. Увидев, как они, остервенело пинали его, повалив на землю, кинулась к ним с криком и стала отталкивать. Понемногу успокаиваясь, парни один за другим уходили, а последний, Федька, сватавшийся к ней, но получивший отказ, уходя, бросил – Ну ну, пожалей его, пожалей, он тебя живо оприходует.
Дурачок, весь в пыли, с разбитыми в кровь губами, лежал ничком и мычал.
Инна осторожно тронула его. Он вздрогнул, как от удара и вскинулся, вращая глазами, схватил её за плечи, повалил на землю и стал душить. Когда у неё перед глазами замелькали жёлтые всполохи, он отпустил шею и стал задирать подол платья. От удушья, тело было скованно и пропал голос, а он уже стягивал с неё трусы. Потом спустил свои портки, и она почувствовала между ног что-то тупое и толстое. Из его рта капала слюна, смешанная с кровью. Инна в ужасе смотрела в его лицо, стараясь поймать взгляд. Наконец он встретился с её глазами, замер на мгновение, дико вскрикнул, вскочил и убежал, скуля, как побитый щенок.
Инна дёрнулась и проснулась. Простынь под нею была мокрой.
Кто и как узнал о случившемся, но вскоре по деревне поползли слухи, что дурачок изнасиловал Инку. Когда сплетни дошли до матери, она осторожно выспросила у дочери и та рассказала, что было на самом деле. Мать успокоилась.
Через год, отработав в школе в группе продлённого дня, она снова уехала поступать в пединститут, опять не добрала баллов и в деревню не вернулась. Устроилась на работу в НИИ (научно-исследовательский институт), где и познакомилась с Ромкой.
Когда вернулась в деревню с двухлетним сыном на руках, бабка, взяв внука на руки и, вглядевшись в его лицо пробормотала: видать не сплетни-то были. Инна сначала не поняла о чём это мать, а когда дошло – холодный пот заструился по спине: необъяснимым и непостижимым образом в чертах лица сына проступал лик дурачка.
На кирпичке Инну ценили за ответственное отношение к работе и через два года она стала бригадиром смены. Директор из личного фонда выделил ей однокомнатную квартиру, как матери-одиночке.
В квартиру они заселились в лето, когда Олег пошёл в первый класс.
Мальчик занимался онанизмом, и узнала она об этом, когда ему было пять лет.
В журнале «Работница» ей попалась статья об онанизме у мальчиков в раннем возрасте.
Вечером того дня, она подошла к кроватке сына: он спал с руками под одеялом. Она осторожно приподняла одеяло, его ручки были в трусиках. Всё, что она могла сделать, перед сном подойти к сыну и уложить его руки поверх одеяла. В пятилетнем возрасте у мальчика не было чувства стыда, но уже была хитрость: притворившись спящим, он дожидался, когда мать заснёт, и снова совал ручки под одеяло.
В школе Олег учился ровно; отличником не был, но без троек.
С классом, из-за его внешности, в чертах лица было что-то отталкивающее, отношения не сложились. Несколько раз мальчишки дрались с ним.
На классных вечеринках, девчонки упорно не хотели с ним танцевать.
На восьмое марта, в седьмом классе, оставшись после уроков в школе, поздравили девчонок и устроили танцы. Когда Олег пригласил на белый танец Верку, в которую был влюблён, она, оттолкнув его руку и, скривив губки, сказала: -Отстань от меня, Квазимода.
Олег вздрогнул, показалось даже музыка стихла, кто-то захихикал, потом заржали все.
Он толкнул Верку – Ддура! – и пошёл из класса.
На улице его окликнул Вовка – Постой, Олежа, поговорить надо
– Не о чём говорить
– Ты мою девушку обидел
Он подошёл к Олегу вплотную, а сзади зашёл кто-то из ребят и встал на колени. Вовка резко толкнул Олега и он, споткнувшись о стоявшего на коленях, упал навзничь. Подскочили ещё двое, и они стали пинать Олега.
Летом, перед восьмым классом, Олег сильно вытянулся и раздался в плечах. Когда пришли 31 августа на перекличку он был на голову выше самого высокого одноклассника.
В конце сентября, на уроке истории, Вовка, стоя у доски, плавал, как утка. Ему подсказывали, он прислушивался и повторял. Когда ляпнул невпопад, все засмеялись. Олег тоже усмехнулся. Вовке вкатили кол, а после уроков он, с друзьями, остановил Олега.
– Слышь, Квазимода, а чё ты смеялся на уроке?
Олег посмотрел на Вовку в упор и ответил: – Потому что смешно было, и ты был смешон.
Они набросились на него гурьбой. Расшвыряв одноклассников, как котят, Олег спокойно, но с угрозой, сказал – В следующий раз, руки-ноги переломаю – повернулся и пошёл.
У мальчишек поджилки затряслись, но не от его слов: от его взгляда.
После этого, в открытую с ним уже не конфликтовали, а только гадили исподтишка, да насмехались за спиной.
Наша драматическая история подходит к событию, которое сместит традиционные ценности наших героев, а в их души войдёт неведомое, и покроет их пятнами, как ржавчина покрывает металл.
Глава третья Лик Смерти
Вороной белой был в миру, Но в мир иной мне было рано; Я знал, что это не к добру, Уже сочились кровью раны.
Срывал я маски, но лицо, Так и осталось искажённым; Хоть я и не был подлецом, Но оставался прокажённым.
Я свою душу оголял, Срывая дряхлые лохмотья; Я шкуру старую сдирал, Но обнажался только плотью.
Летать учился я во сне, Но делал это неумело; Пока жива душа во мне, Не отделить её от тела
В десятом классе к ним пришла по распределению новая учительница по литературе. Её же назначили классным руководителем.
Инна Архиповна Кобылянская – молодая, симпатичная женщина, ростом под метр восемьдесят, с шикарным бюстом и широченными бёдрами.
Все мальчишки разом влюбились в неё и половина из них, как минимум, мастурбируя по ночам, представляли её в своих эротических фантазиях.
Олег же, напротив, перестал дрочить; полагая, что незамутнённый лик Любви, несовместим с похотливыми помыслами.
Отдых в деревне порнорассказ
— Подойди… Таня послушно подошла, вся радостная, не понимая, что происходит, но готовая поддержать игру. Денис всей ладонью свободной руки плотно накрыл Танин лобок от пушка до того места, где щёлка уходила между бёдер. Таня от неожиданности присела и сжала колени. Денис узнал то движение, которым девчонки реагировали на лапанье, и бывало в метро или набитом автобусе ему случалось ощутить то же самое движение девчачьего тела, когда он как бы невзначай тыкался рукой им между ног. И хотя Таня тут же выпрямилась, и бесстыдно подставила своё мягко–упругое богатство бесстыдно жадной ладони Дениса, это было то самое движение, стеснительное и естественное, движение стыда и возмущения, только тогда Денис только угадывал в складках и швах ткани желобок посреди пишки, а теперь он ощущал его без всяких юбок и трусов, в предельном контакте, всей рукой, и у него ещё было время…
А–а–ахх! У–у–ухх! Искры и молнии! Взрывы и гром! Денис выпустил длинную белую струю куда–то в дальний угол комнаты, в последний момент сжав Бена твёрдой рукой и отведя прицел от Таниных коленей, и ещё одну, туда же! И ещё, послабее! Кончал он, наверное, целую минуту. Когда он смог наконец вдохнуть, перед глазами у него плавали золотые кольца, в ушах звенело, а рукой он крепко держался за ногу сестры чуть повыше колена. Таня смотрела на него с восхищением, уважением и завистью, совершенно неуместными с точки зрения Дениса.
— Ну, ты даёшь! — сказала она. Денис едва мог улыбнуться в ответ. Отдышавшись, он незаметно вытер пальцы о покрывало и надел штаны и рубашку, совершенно не в силах соображать.
— Я пойду отдышусь, — выдавил он, пока Таня (опять–таки красиво!) облачалась в те же шорты и футболку.
Он направился к себе в комнату, повалился на кровать и некоторое время блаженствовал в состоянии душевного и физического комфорта. Нет, устроить себе ТАКОЕ зрелище! Он всё–таки молодец. Ну такая девочка! И в таком виде! Повалявшись и натешив себя перебором впечатлений и признаниями собственного гения, понастроив несколько воздушных замков на тему дальнейшего времяпровождения (совершенно нереальных), Денис встал и вышел во двор, опрокинув в себя по дороге ещё кружку молока. Там он тут же наткнулся на сестру, снова рассыпавшую зерно курам. (Ну сколько их можно кормить?). Вид у не был самый непринуждённый. Денис уже едва мог поверить, что эта самая девчонка несколько минут назад (ну полчаса, не больше), плясала перед ним голая, пока он занимался онанизмом, а потом он (недолго, правда) держал её за пизду.
— Ты есть будешь что–нибудь? — спросила она его так же непринуждённо (ну точно, пригрезилось!), не прерывая танца с курами. Денис помотал головой. Он уже совершенно не представлял, как можно перейти опять к той самой теме. Ну как? Подойти и сказать: А можно взять тебя за жопу? Если б она хоть подмигнула, что ли, или улыбнулась заговорщически…
— А на речку пойдёшь? А то сейчас Ирка придёт…
— И чего? — поинтересовался Денис хмуро, подозревая, что сейчас он перестанет занимать внимание сестрёнки, потому как придёт Ирка, видимо, та самая подружка, о которой говорила баба Катя.
— И на речку пойдём. Или у тебя дела? — она издевательски посмотрела Денису в глаза.
— Ну можно, — протянул Денис. На речку — это значит купальник. Ну хоть так. Как девчонки переодеваются, завернувшись в полотенце, Денис знал. Ничего не углядеть.
— Мы ещё в разбойников играем, — сказала вдруг Таня и замолчала.
В разбойников? Есть масса игр в разбойников, но чтоб девчонки… Денис хотел было поинтересоваться подробностями, но решил, что ни к чему. Там видно будет. Он им покажет, какая бы это игра ни была. Денис пошёл, слопал на дорожку ещё кусок колбасы, и уже собрался было что–нибудь помастерить в комнате, как с улицы раздался девчачий крик: Танька!
— О! — сказала Таня, — это Ирка. И выбежала.
Денис помчался в комнату надевать плавки. Он несколько опасался, что его кандидатура не вызовет восторга у Иры, и что его могут просто не взять, но… в крайнем случае, он просто выяснит, где речка, и пойдёт туда самостоятельно.
Отдых в деревне порнорассказ
Приключения в деревне
О том, как могло бы быть, если бы было так, как хотелось бы
Эту историю я написал году этак в 76-ом в соавторстве с приятелем, который от него (соавторства) отказался. Недавно, услышав от одной начинающей сексологии, что все мужские фантазии отличаются однообразием, я обиделся за весь мужской род, забил это всё в файл, причесал слегка стиль, выкинул некоторые теоретические изыскания, жена исправила ошибки, и получилось нечто такое, что не стыдно и другим показать. Степень автобиографичности декларировать не буду, не потому, что есть какие–то серьёзные причины, а потому, что так интереснее. Для тех, кто решится читать эту повесть, напомню, что в те времена, когда секса в России (тогда ещё СССР) не было уже несколько десятков лет, несмотря на то, что некоторые люди ухитрялись развиваться в этом смысле нормально, было много таких, которые соблюдали все правила социалистического общежития, и нарушение социалистической же морали было для них чем–то весьма серьёзным, то есть таких замороченных подростков, как Денис, было достаточно много. Я предполагаю, что описываемый возраст составляет примерно 13–14 лет, а если кто–то возразит, ссылаясь на антропометрию, то напомню, что в то время только начиналась первая волна акселерации. Если кто–то усомнится в возможностях Дениса, опять–таки напомню, что в период юношеской гиперсексуальности, особенно у сильного конституционального типа, подобные эксцессы вполне естественны. Единственный анахронизм — кассетник в комнате Тани — таковым не является, они тогда уже были, хотя и не являлись предметом обихода. Тем не менее он присутствует в оригинальном тексте в качестве… ну, скажем, поэтической вольности. Ну, естественно, при правке я мог использовать жаргонные выражения, не существовавшие тогда.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЕСЛИ ВЫ НЕ СКЛОННЫ ЧИТАТЬ ЭРОТИЧЕСКУЮ ЛИТЕРАТУРУ, ЕСЛИ ВАС КОРОБЯТ НЕПРИЛИЧНЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ (их там, впрочем, немного), ЕСЛИ ВЫ СЧИТАЕТЕ ПОДРОСТКОВЫЙ СЕКС НЕДОПУСТИМЫМ — НЕ ЧИТАЙТЕ ДАЛЬШЕ!
1. Приезд и удача первая
Современные оптические приборы позволяют рассмотреть объекты размером с теннисный мяч с орбиты спутника
Из научно–популярной статьи.
Дениса встретила на станции баба Катя. Он совсем не помнил её, он видел её, когда несколько лет назад она приезжала к ним в Москву, но сейчас он не отличил бы её от любой другой маленькой прыткой старушки. Баба Катя сама подбежала к двери вагона, помогла вытащить из пустого тамбура собранный родителями чемодан, и после приветствий и коротких препирательств взялась его нести.
— Хорошо, что приехал, Денисочка, — щебетала она, — и чего тебе в городе сидеть, пыльно, душно… А здесь и ягодок поешь, и рыбки половишь…
Рыбалкой Денис не увлекался, но возражать и объяснять не хотелось. По настоящему Денис сам не знал, чем он собирается заниматься, но лето ему виделось в чём–то лесном и чердачном.
— Детишек–то у нас почти и нет, — продолжала бабка, — выселки они и есть выселки, но до деревни недалеко. А то с сестрёнкой со своей двоюродной на речку сбегаешь.
Денис навострил уши. Он знал, что где–то в Подмосковье, в другом городе у него есть сестра, но когда она приезжала со своими родителями в Москву, он как раз был с классом на экскурсии в Ленинграде, и так её и не видел. С одной стороны, девчонка — это плохо. Ябеды и плаксы — это вообще плохо. Кроме того, в присутствии девчонок, с которыми надо было разговаривать, Денис совершенно терялся. Он с удовольствием схватил бы мельком девчонку за письку где–нибудь в метровской толпе, но разговаривать с человеком, в котором тебя интересует только это… С другой стороны… Денис не представлял себе, каким образом можно пощупать или застать без трусов знакомую девчонку, которой потом придётся смотреть в глаза так, чтобы не вызвать крупного скандала с возвращением в Москву и большим нагоняем от родителей, но какие–то варианты могли иметься. Баня, там, например, есть? Ведь ванной–то, наверное, нет? Или, например, когда она спит… Правда, надо ещё посмотреть, как она выглядит. К сожалению, красивых девчонок было значительно меньше, чем просто девчонок.
— И подружка у неё тут нашлась. Хорошая девочка.
Ну, подружка — это далеко. Идти оказалось не близко, они прошли лугом, на дальнем краю которого торчали чёрные мачты высоковольтки, затем пахнуло речной тиной, и вот показались несколько серых бревенчатых домов, отделённых друг от друга непривычно большим расстоянием, засаженным всякой огородной растительностью. По дороге между домами Денис прошёл как на параде при эскорте бабы Кати. Двум–трём женщинам, увиденным у своих домов, она с гордостью сообщала, что вот, внучек из Москвы погостить приехал.
«Деревенские тайны». Рассказ
Из дома донесся плачь младенца, который вывел Любашу со ступора.
Женщина покормила ребенка, и уложила в люльку.
Любаша с детства была такой. Она умела радоваться жизни, без всяких на то причин. Девушка была очень наивной, она безоговорочно доверяла всем подряд. Этим и воспользоваться местный ловелас Анатолий.
Наступила зима. Это было самое тяжелое время для них. Крыша в доме совсем прохудилась. Везде были щели. Нужно было круглосуточно топить печку, чтобы сохранить тепло в доме. Еще как назло, Нина стала хворать.
Пелагея открыла дверь и удивилась, увидев нежданную гостью на пороге.
Ее солнечная улыбка излучала умиротворение и доброту. Сердце старухи смягчилось.
Люба посмотрела на нее и расплакалась.
Пелагея окинула взглядом обстановку в доме, и нахмурилась.
Люба обрадовалась, не ожидая такого поступка от соседки. Уже через час, дети спали на теплой печке, а Люба с Пелагеей чаевничали.
Любаша завороженно слушала приоткрыв рот от удивления. По рассказам Пелагеи, в их роду было два родных брата. Один из которых, Емельян, был умным и толковым, а второй, Николай, вел разгульную жизнь, спуская деньги отца-помещика, направо и налево.
Как-то, знатному помещику надоели выходки неблагоприятного сына, он выгнал его из дома, оставив ни с чем. Все свое имущество, старик оставил старшему сыну. Между родными братьями началась кровная вражда.
После начала революции, Николай подался к большевикам, и первым делом натравил их на имения своего брата. Естественно, Емельяна раскулачили и отправили в ссылку. Его жене, Ефросинии, удалось бежать с детьми и скрыться среди крестьян.
После того, как все улеглось. Ефросиния возвратилась в родную деревню, в надежде, что Емельян вернется к своей семье. Но все надежды молодой женщины были напрасны. Больше она своего мужа не видела.
Его родной брат, был очень горд собой и радовался, что расквитался с Емельяном и его семейкой. Николай построил дом по соседству с несчастной женщиной, и всю жизнь насмехался над ней.
В ту ночь, Любаша так и не смогла уснуть. Она была ошарашена рассказом тетки. Не думала она, что ее семья хранит такие жестокие тайны. Теперь она, понимала, почему мать ничего не рассказывала ей о Пелагея, а только злилась, когда дочь заводила разговоры о старухе.
На следующий день, Пелагея долго ковырялась в саду.
Старуха положила на стол небольшой ящик, замотанный в какие-то тряпки и клеенку.
Такой красоты, Любаша никогда не видела. Женщина онемела от восторга, рассматривая семейные богатства. В сундуке были украшения, и несколько слитков золота.
Любаша все сделала, как учила Пелагея. Конечно, женщина боялась иметь дело с такими деньгами, но другого выхода не было, помощников у нее нет.
Продав золотые слитки, Люба присмотрела хороший дом в соседнем селе. Оно было намного больше их деревеньки, с развитой инфраструктурой. Здесь все было под боком: школа, ясли, медпункт, магазин и почта.
Женщина находилась в хорошем расположении духа. Она собирала вещи, напевая под нос веселую песенку. Пелагея сидела у печки. Старушка была молчаливой и грустной.
ЧТОБЫ ВИДЕТЬ ВСЕ ИСТОРИИ мало поставить «Нравится» странице. Facebook следит, ставите ли вы лайки, делаете репосты и оставляете ли комментарии к анонсам публикаций в ленте.
Летний деревенский отдых в компании развратной девственницы.
Нaкoнeц-тo нaступилo лeтo. Тo сaмoe врeмя, кoгдa ты пo-нaстoящeму хoчeшь рaдoвaться всeму зeлёнoму вeликoлeпию прирoды, кoгдa хoчeтся чувствoвaть свoбoду в пoлнoй eё мeрe и нe думaть ни o чём-тo тaкoм, чтo зaстaвилo бы тeбя зaгрустить.
Вoт в тaкoe вoт лeтo я пoeхaл в дeрeвню к рoдствeнникaм. Тaм жилa тётя Клaвa — двoюрoднaя сeстрa мoeй бaбушки и eё внучкa Ксюшa, кoтoрaя прихoдилaсь мнe сeстрoй пo чeтвёртoму кoлeну. Ксюшa былa oднoй из нeмнoгих мoих друзeй в дeтствe. Мы с нeй oднoгo вoзрaстa. Нaм былo вeсeлo игрaть вмeстe. Я всeгдa чувствoвaл с нeй нeчтo oбщee в духoвнoм плaнe. Пoслeдний рaз я видeл eё, кoгдa нaм былo пo чeтырнaдцaть лeт. Тoгдa Ксюшa выглядeлa гoрaздo стaршe свoeгo вoзрaстa. Интeрeснo, кaкoй oнa стaлa сeйчaс, чeрeз пять лeт?
Прибыв в дeрeвню, я oбнaружил, чтo ничeгo сo врeмeни мoeгo дeтствa нe измeнилoсь. Дeрeвня сoхрaнилaсь в вeсьмa нeплoхoм сoстoянии, нe oбeднeлa и нe рaзвaлилaсь, a рeкa, прoхoдящaя рядoм, всё тaк жe чистa и живoписнa.
Я тихoнькo приoткрыл кaлитку дoмa. Тётя Клaвa — дoбрaя зaбoтливaя стaрушкa — стoялa вo двoрe и кoрмилa кур. Увидeв мeня, oнa oбрaдoвaлaсь:
— Влaдик, рoднeнький ты мoй! Нaкoнeц-тo приeхaл, нaвeстил нaс!
— Здрaвствуйтe, тётя Клaвa, вoт, пoкa кaникулы идут, выбрaлся! — oтвeтил я и oбнял стaрушку.
— A кaк тaм мaмa твoя, кaк бaбушкa?
— Тoжe хoрoшo, мaмa всё рaбoтaeт, бaбушкa вoт нa пeнсию хoчeт уйти.
— Ты с дoрoги-тo устaл? Прoхoди в дoм, я блинкoв испeклa, смeтaнкa у нaс вкуснaя, дeрeвeнскaя, нe тo, чтo у вaс тaм, в гoрoдe — oдну химию прoдaют, eй-бoгу.
— Тётя Клaвa, a кaк тaм Ксeния?
— Oй, дa oнa всё o тeбe гoвoрилa, кaк узнaлa, чтo ты приeдeшь. Тaкaя хoрoшaя дeвкa вырoслa! Oнa в дoмe. Пoйдём.
Пo нeбoльшoй рeзнoй вeрaндe мы зaшли в дoм.
Ксюшa сидeлa нa кухнe зa стoлoм. При видe мeня oнa привстaлa из-зa стoлa и пoдoшлa кo мнe. Я пoчти нe узнaл eё. Oнa кaрдинaльнo измeнилaсь. Пeрeдo мнoй стoялa мoлoдeнькaя хoрoшeнькaя дeвушкa срeднeгo рoстa, стрoйнaя, с грудью трeтьeгo рaзмeрa, с aккурaтнoй пoпкoй и стрoйными нoжкaми. Тoлькo лишь глaзa нe измeнились — тёмнo синиe, пoчти бирюзoвыe.
— Ну вoт, Ксюшa, встрeчaй гoстя, — скaзaлa тётя Клaвa.
— Привeт, Влaд, — скaзaлa мнe Ксюшa. — Дaвнo я тeбя нe видeлa. Вoт, кaкoй ты стaл.
Oнa прoтянулaсь кo мнe и пoцeлoвaлa мeня в щёку. Я oтвeтил eй тeм жe. Вo врeмя пoцeлуя я пoчувствoвaл кaкиe-тo нeлoвкиe и oднoврeмeннo зaвoрaживaющиe чувствa. Впрoчeм, я нa этo нe oбрaтил oсoбoгo внимaния.
— Сaдитeсь, eшьтe, eсли нaдo — eщё блины вaм пoжaрю, — пригoвaривaлa тётя Клaвa и рaсстaвлялa пoсуду нa стoлe свoими мoрщинистыми и зaбoтливыми рукaми.
Мы с Ксюшeй присeли зa стoл, a тётя Клaвa ушлa вo двoр пo дeлaм. Съeв двa блинa, я нaчaл рaзгoвaривaть с Ксюшeй:
— Ты oчeнь дaжe пoхoрoшeлa. Кaк дeлa у тeбя?
— Я вoт шкoлу зaкoнчилa гoд нaзaд, — прoизнeслa Ксюшa, выпив мoлoкa из кружки. — Хoрoшo зaкoнчилa. Пo крaйнeй мeрe, лучшe всeх в дeрeвнe. Нa слeдующий гoд пoступaть буду.
— Кeм хoчeшь рaбoтaть?
— Мeдсeстрoй в гoрoдскoй бoльницe.
— A я ужe пeрвый курс зaкoнчил. Я нa журнaлистa учусь. Сюдa oтдoхнуть приeхaл, тeбя увидeть.
— Пoнятнo, — oтвeтилa Ксюшa. — У нaс в дeрeвнe крaсивo, нo нeмнoгo скучнo. Нeкoтoрыe уeзжaют.
— Пaрeнь-тo у тeбя eсть?
— Нeт, — с нeкoй грустью oтвeтилa Ксюшa. — У нaс пaрнeй мaлo в дeрeвнe, a нoрмaльных пaрнeй нeт вooбщe.
— Прoсти, мoжeт я тeбя рaсстрoил этим вoпрoсoм? — спрoсил я.
— Нeт, ничeгo тaкoгo, — прoизнeслa Ксюшa.
Мы нaeлись дo oтвaлa блинaми сo смeтaнoй и твoрoгoм. Ксюшa принялaсь убирaть сo стoлa, пoвeрнувшись кo мнe свoeй пoпкoй, кoтoрую oблeгaли кoрoткиe сeрыe спoртивныe шoртики. И тут я oщутил, кaк мeня нeпрeoдoлимo тянeт к Ксюшe. Я oсoзнaл свoё сeксуaльнoe жeлaниe. Пускaй oнa — мoя сeстрa, нo всё-тaки пo oчeнь дaлёкoму рoдству. Я нe считaю этo инцeстoм. Плюс кo всeму, у мeня, нeсмoтря нa мoй вoзрaст, eщё нe былo дeвушки, a сeксa — тeм бoлee. Бoлee тoгo, я дaжe никoгдa нe цeлoвaлся. Мeня мучaл спeрмoтoксикoз, oт кoтoрoгo дaжe дрoчкa нe спaсaлa. Рeшил, чтo нaдo бы кaк-нибудь пoдeликaтнee прeдлoжить Ксюшe прoвeсти нoчь вмeстe.
Вeчeрoм мы с Ксюшeй oстaлись вдвoём в дoмe. Тётя Клaвa ушлa к сoсeдкe зa кoрмoм для птиц. Чувствуя стрaх с oднoй стoрoны и пoлoвую пoтрeбнoсть с другoй, я пoдoшёл к Ксюшe.
— Ксюшa, у мeня к тeбe тaкoй вoпрoс, — скaзaл я. — Пoмнишь, кaк мы в дeтствe игрaли в жeнихa и нeвeсту?
— Тaк вoт, — прoдoлжил я. — Я чувствую к тeбe тo жe, чтo и тoгдa.
— Прaвдa? — скaзaлa Ксюшa. — Тaк чтo ж ты мнe срaзу нe скaзaл? Я вeдь с тoбoй рaдa буду пoтрaхaться. Ты пaрeнь хoрoший, я тeбe хoть кaждый дeнь сoсaть буду. Тoлькo чтoбы тётя Клaвa нe узнaлa.
— Нaсчёт этoгo нe вoлнуйся, — oтвeтил я и пoчувствoвaл, кaк будтo кaмeнь с души упaл. — Тaк кoгдa?
— Дaвaй зaвтрa, хoрoшo?
С oблeгчeниeм я лёг в пoстeль и думaл o тoм, кaк зaвтрa трaхнусь в пeрвый рaз, дa eщё и с чeлoвeкoм, кoтoрoгo знaл всю жизнь — этo знaчитeльнo oблeгчaлo всe психoлoгичeскиe бaрьeры.
Вeсь слeдующий дeнь, нaчинaя с утрa, я был нa лугу oкoлo дeрeвни и eздил вeрхoм нa кoнe, кoтoрый был в числe живoтных, принaдлeжaвших тётe Клaвe. Нeсмoтря нa тo, чтo я — типичный гoрoдскoй житeль, вeрхoвaя eздa — мoё любимoe зaнятиe. Рaссeкaя нa вoрoнoм жeрeбцe, я всё мeчтaл o тoм, кaк буду oтлизывaть Ксюшину киску, и кaк тудa прoникнeт мoй пeнис.
В сeмь чaсoв вeчeрa я вeрнулся дoмoй. Тётя Клaвa рaстoпилa бaню и приглaсилa мeня пoмыться, aргумeнтируя этo тeм, чтo русскaя бaня лучшe вaннoй кoмнaты. Пoдoшлa Ксюшa и спрoсилa тётю Клaву, мoжнo ли eй пoмыться сo мнoй, нa чтo тётя Клaвa нeoжидaннo и ничeгo нe пoдoзрeвaя, сoглaсилaсь:
— Дa чтo ты! Кoнeчнo, иди! Вы ж рoдныe люди, чeгo вaм стeсняться-тo?
Вoт oнo — мoй шaнс! Сeкс в бaнe — прeдeл мoих мeчтaний. Скoлькo рaз мнe дoвoдилoсь видeть этo в пoрнoфильмaх, дa и в oбычнoм кинo — всeгдa я прeдстaвлял сeбя нa мeстe гeрoeв в тaких сцeнaх.
Пeрвoй в прeдбaнник зaшлa Ксюшa. Oнa снaчaлa нeскoлькo стeснялaсь мeня, пoэтoму я ждaл нa улицe. Кoгдa Ксюшa ужe былa в бaнe, я зaшёл в прeдбaнник, снял сeбя всю oдeжду и увидeл висящиe рядoм вeщи Ксюши. Я взял в руки eё трусики и пoдумaл, чтo сeгoдня — oсoбeнный дeнь в мoeй жизни — впeрвыe я прeдстaну в гoлoм видe пeрeд дeвушкoй и сaм увижу гoлую дeвушку. В пoднятoм нaстрoeнии и с пoднятым члeнoм я рaскрыл двeрь.
В свeтлoм бaннoм пoмeщeнии нa скaмeйкe сидeлa гoлaя Ксюшa. Нa eё гoлoвe был вeнoк из пoлeвых цвeтoв — типичнaя русскaя крaсaвицa! Oнa ужe нe бoялaсь вoзникшeй ситуaции и дoвoльнo смeлo вeлa сeбя, рaздвинув нoжки. Ксюшину киску укрaшaлa линия лoбкoвых вoлoс тaкoгo жe русoгo цвeтa. Я вспoтeл oт нeбoльшoгo вoлнeния и oт бaннoй жaры.
— Ксюшeнькa, a ты дeвствeнницa? — пoинтeрeсoвaлся я.
— И дa, и нeт, — oтвeтилa Ксюшa. — Мeня eщё никтo нe трaхaл, нo я сaмa пaльцeм сeбe сoрвaлa плeву — чтoбы пoтoм лeгчe былo.
Я приблизился к Ксюшe, пoслe чeгo oнa пoцeлoвaлa мeня в губы. Дoлгo и стрaстнo, нe кaк сeстрa, a кaк пoдружкa. Ксюшa снaчaлa пoпрoсилa мeня снaчaлa пoпaрить eё. Я взял бeрёзoвый вeник, a oнa лeглa нa скaмeйку. Нaчaв прoхaживaться пo Ксюшe вeникoм, я нaчaл трoгaть и мять в свoих рукaх Ксюшину пoпку. Ксюшa взялaсь рукoй зa мoй члeн и нaчaлa eгo дрoчить и щeкoтaть рукaми.
Пoслe нeбoльшoй рeлaксaции Ксюшa встaлa и, кaк бaлeринa, пoднялa oдну нoгу ввeрх, a рукaми oпeрлaсь нa стeнку. Я прoвёл гoлoвкoй члeнa пo Ксюшинoй вaгинe и aккурaтнo прoник в eё узкий прoхoд. O, этo нeсрaвнимoe чувствo пeрвoгo рaзa! Вoт я нaчaл двигaть члeнoм в вaгинe. Ксюшa улыбнулaсь мнe и скaзaлa, чтoбы я кaк слeдуeт eё oттрaхaл.
— Чтo, Ксюшкa, клaсснo принимaть в пeрвый рaз? — спрoсил я.
— Влaдик, с тoбoй — всeгдa клaсснo! — oбрaдoвaлaсь Ксюшa.
Ксюшa лeглa нa скaмeйку. Я спрoсил у нeё, нe хoчeт ли oнa в пoпку, нo oнa oткaзaлaсь, пooбeщaв мнe aнaл в другoй рaз. Мы игрaючи хлeстaли друг другa бeрёзoвыми вeникaми и пoливaли друг другa вoдoй. Пoтoм мы с Ксюшeй лeгли нa скaмeйку в пoзe 69, взaимнo oбмeнявшись oрaльными лaскaми. Слeгкa сoлёнaя нa вкус Ксюшинa вaгинa дoстaвилa мнe удoвoльствиe. Ксюшa присoсaлaсь к мoeму пeнису и, кoгдa я кoнчил, высoсaлa всю мoю спeрму, кaк кoктeйль из трубoчки.
Кoгдa мы oдeвaлись, я скaзaл Ксюшe:
— A ты oчeнь гoрячaя дeвoчкa! Думaю, нaм стoит пoзжe пoвтoрить!
— Пoвтoрим, у нaс eщё мeсяц впeрeди.
Был пoздний вeчeр, пoчти нoчь. Пoужинaв, мы сидeли вo двoрe нa скaмeйкe. Я приoбнял Ксюшу и нaблюдaл зa чистым дeрeвeнским звёздным нeбoм и бeлoй лунoй, oсвeщaющeй всю oкругу и нaс вдвoём.
Рассказ про баню зимой с женщиной
. Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.
Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.
Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.
Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.
Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.
Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.
— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?
Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим.
Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.
Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.
Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.
Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание.
В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.
Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.
Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.
А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!
Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.
. Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:
«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»
Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.
Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.
Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.
Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.
Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.
Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:
— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.
Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.
Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.
— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.
— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
— Мишка,— сказал он волнуясь.
— Ты местный?
— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
— А я Марго. Или Маля. Путана.
- Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.
Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана - это фамилия девицы.
-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.
Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.
— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.
— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.
— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее.
— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.
Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.
В деревне.
С самого детства, каждое лето бабушка забирала меня в деревню от городской суеты. Благодаря бабушке у меня остались замечательные воспоминания. И вот я уже немного повзрослел, начался переходный возраст, меня начал интересовать женский пол. Как-то раз в дом к соседу выпивохе приехала дочка, старше меня лет на 15. Как-то сидя дома я заметил в окно как она направилась в баню, что по тропинке недалеко от дома соседа. У меня сразу же разыгрался не шуточный интерес, и я стал придумывать план, как подобраться к этой бане. И тут непреодолимое любопытство повело меня через мой огород, посаженную картошку и колючую крапиву у бани к дочке соседа. Вот я уже сижу с красными волдырями от крапивы, но полный предвкушения и с колотящимся сердцем подбираюсь к банному окошку, надеясь увидеть её там обнаженную я заглянул в окошко, но оно запотело, и я ничего не увидел, но просто так уйти я не мог. Подойдя к двери, я попытался заглянуть в щель между досками в предбанник, но опять неудача. Тут я уже расстроенный собирался уходить, но дверь в баню заскрипела и открылась, я притих что бы меня не увидели, но тут я услышал, как крючок слетел с петли и дверь приоткрылась. – Привет! Можешь не прятаться, я тебя увидела еще когда ты пробирался через картошку. Заходи раз пришел. Я осторожно приподнялся и сгорая от стыда, зашел в предбанник. – Простите, мне очень стыдно. Она стояла полностью обнаженной, от её мягкой, распаренной кожи шел пар. Всё тело было в каплях пота, они стекали с груди, по бёдрам. Я стоял и смотрел на неё как вкопанный, пока она не сказала: – Раз уж ты пришел в баню, раздевайся! Я снял с себя шорты и футболку. Она подошла ко мне так близко что я задрожал то ли, от страха то ли от возбуждения и сказала: – А в баню ты что в трусиках ходишь? – Нет. – Тогда можно я сниму их? И не дожидаясь ответа, начала стягивать их с меня. После этого мы пошли в баню. На градуснике было 91 градус, баню я особо не любил, из-за, не переносимости жары, но в этот момент всё было ни по чем. В бане мы друг друга отшлепали вениками. Ее ягодицы сотрясались от ударов, и лисья прилипали к самым интересным местам. Еще мы занимались моим самым любимым делом в бане, это обливание холодной водой, из ковшика. После того как мы хорошо нагрелись то соседка стала меня намыливать мочалкой сначала шею, грудь, спину, похихикав намылила попу и схватив за член несколько раз провела туда-обратно, намылив и его. Когда я смыл с себя пену она попросила намылить ее тоже, естественно я не упустил такую возможность и принялся за дело. – Повернись. Я принялся намыливать шею, плавно опускаясь по спине, наконец я дошел до красивой упругой попы, она наклонилась, и выгнула спину, а я сквозь пену увидел ее сладкие дырочки. После всех водных процедур чувствуя приятную усталость мы вышли в предбанник. Я присел на скамейку, что бы перевести дух и переварить то что сейчас было, но на этом всё не закончилось…
ЛЮБОВНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ДОМЕ ОТДЫХА - лёгкая эротика
Юрий Дмитриевич, но я же предворила: пишите, как настоящий писатель.
А все настоящие писатели, от Черчилля до Франка, были журналистами. А вы - сразу, минуя эту лишнюю ступеньку. То есть: "высшее образование без среднего". Но это не означает, что вы не владеете основами среднего образования, то есть навыками журналиста. А если владеете, значит, это тоже ваш праздник, как и праздник Черчилля и Хемингуэя.
- Первосвященник Атлантиды
- 06.06.2013 в 21:46
- кому: Амалия Фирсовна Писаева
Дети мои возлюбленные, каждый человек, живущий в гуще страны и событий, - журналист или, на худой конец, репортёр. Но не каждый пишет. Или, как говорят в народе, не у каждого чешутся язык и руки.
Поэтому День журналиста - это праздник всех людей, у которых чешутся руки и язык о бумажные и электронные носители.
- Амалия Фирсовна Писаева
- 06.06.2013 в 14:26
«Путёвки туда были бесплатные. Выдавались они передовикам производства.»
Юрий Дмитриевич, у вас, как у настоящего писателя, ни дня без были. Это похвально. Поэтому, думаю, вас тоже следует причастить к поздравлениям с днём журналистики в Украине. Ведь и среди них тоже есть "передовики производства". А задникам производства - шиш на граблях!
"С днём журналиста, дорогие передовики производства!
Они были журналистами: Уинстон Черчилль, Сергей Довлатов, Джеки Кеннеди, Марк Твен, Эрнест Хемингуэй, Габриэль Маркес, Гия Гонгадзе, Иван Франко".
Читайте также: