Летал с гусями в лапландию
Слово из 5 букв, первая буква - «Н», вторая буква - «И», третья буква - «Л», четвертая буква - «Ь», пятая буква - «С», слово на букву «Н», последняя «С». Если Вы не знаете слово из кроссворда или сканворда, то наш сайт поможет Вам найти самые сложные и незнакомые слова.
Летал с гусями в лапландию
— Дорогой Мортен-гусак, ведь ты никогда прежде не летал и тебе просто невмоготу лететь с дикими гусями в горы на север, до самой Лапландии. Не лучше ли повернуть назад, покуда ты не вымотался вконец?
Хуже Нильса для гусака никого на свете не было. И лишь только до него дошло, что этот червяк воображает, будто полет в Лапландию ему, Мортену, не под силу, он тут же решил лететь туда, чего бы это ни стоило.
— Еще одно слово, и я сброшу тебя в первую попавшуюся яму, — прошипел гусак. Гнев удесятерил его силы, и он полетел, почти не отставая от других гусей.
Ясное дело, долго выдержать такой полет он бы не смог, но это, к счастью, не потребовалось. Солнце быстро садилось, и не успели Нильс с Мортеном опомниться, как гуси опустились на берегу озера Вомбшён.
«Видно, здесь и заночуем», — подумал мальчик и соскочил со спины гусака.
Он стоял на узком песчаном берегу. Перед ним простиралось довольно обширное озеро, почти сплошь еще покрытое льдом, почерневшим, неровным, испещренным трещинами и полыньями, как обычно бывает весной. Ледяное поле уже оторвалось от берегов, и со всех сторон его окружал широкий пояс темной сверкающей воды. Уже недолговечный, лед все еще нагонял зимний холод на всю округу.
На другой стороне озера виднелись светлые уютные домики небольшого селения. А там, где приземлились гуси, лишь глухо шумел большой сосновый лес. Если на открытых местах земля уже повсюду освободилась от снежного покрова, то здесь, под гигантскими ветвями сосен, все еще лежал снег. Он то таял, то замерзал и под конец сделался твердым, словно лед. Казалось, будто хвойный лес силой удерживал зиму.
Мальчику подумалось, что он попал в страну диких безлюдных пустошей и вечной зимы. Ему стало так страшно, что он чуть не разревелся. К тому же он целый день ничего не ел и очень проголодался. Но где взять еду? Ведь в марте ни в поле, ни на деревьях ничего съедобного не растет.
Что же с ним будет? Кто его приютит, накормит, кто постелет постель, обогреет у очага, защитит от хищных зверей?
Между тем солнце скрылось, от озера повеяло пронизывающим холодом, над землей сгустилась мгла. В лесу непрестанно слышались какие-то шорохи, точно кто-то крался в тиши. Сердце мальчика сжимал жуткий страх.
Куда девалась радость, охватившая Нильса, когда он летел высоко в небе? Ему было уже не до смеха. Он в ужасе стал озираться по сторонам в поисках своих спутников. Ведь теперь у него никого больше не было!
Но тут он увидел, что молодому гусаку приходится еще хуже. Мортен лежал на том самом месте, где приземлился; казалось, он вот-вот испустит дух. Шея его безжизненно вытянулась, глаза закрылись, дыхание еле слышным шипением вырывалось из клюва.
— Дорогой Мортен-гусак! — сказал мальчик. — Попробуй глотнуть воды. До озера рукой подать!
Но гусак даже не шевельнулся.
Прежде, пока не случилась с ним беда, Нильс был жесток со всеми животными, и с этим гусаком тоже. Но теперь он понимал, что Мортен — его единственная опора. И в страхе, что может его потерять, Нильс стал тормошить гусака, потом обхватил его за шею и попытался подтянуть к воде. Однако это оказалось нелегко. Гусак был крупный, тяжелый, а Нильс такой маленький! Но в конце концов мальчик все же подтащил Мортена к озеру и столкнул его в воду.
Какое-то мгновение гусак неподвижно лежал в тине, но вскоре высунул оттуда клюв, потом шею, фыркнул — и вот он уже плывет среди тростника и бревен гати.
Прямо перед ним на полосе открытой воды плавали дикие гуси. Пока белый гусак приходил в себя, они, забыв и о нем, и о Нильсе, уже успели искупаться и почиститься, а теперь лакомились полусгнившими водорослями.
Через некоторое время белый гусак подплыл к берегу с маленьким окунем в клюве и положил его к ногам мальчика.
— Спасибо, что столкнул меня в воду! Это тебе!
Впервые за весь день Нильс услышал ласковое слово. Он так обрадовался, что хотел было обнять гусака, но не посмел. Сначала он, правда, решил, что сырую рыбу есть не станет, но потом рискнул попробовать.
Он ощупал карманы: при нем ли нож? Вот удача: нож висел сзади на пуговице штанов. Правда, теперь он был не длиннее спички, но Нильсу все же удалось очистить и выпотрошить им окуня. Он тут же его и съел. «Видать, я и впрямь больше не человек, а домовой, раз ем сырую рыбу!» — подумал мальчик. Ему стало стыдно за себя.
Пока Нильс ел, гусак молча стоял рядом. Когда же мальчик проглотил последний кусочек, он тихо сказал:
— Похоже, мы попали к таким спесивым гусям, которые презирают все племя домашних птиц!
— Да, это сразу видно, — подтвердил мальчик.
— Мне выпала бы на долю большая честь, если б я мог сопровождать их в горы, до самой Лапландии, и доказать, что домашний гусь чего-нибудь да стоит.
— Да-а? — протянул мальчик. Он не верил, что у Мортена хватит сил на такой перелет, но перечить ему побоялся.
— Одному мне такое путешествие едва ли по силам, — продолжал гусак. — Вот я и хочу спросить, не полетишь ли ты со мной, не поможешь ли мне?
Мальчик думал только об одном: лишь бы поскорее вернуться домой; потому-то он крайне удивился словам Мортена и не сразу нашелся что ответить.
— Я-то думал, мы с тобой враги, — помедлив, молвил он.
Но гусак, казалось, вовсе забыл об этом и помнил только, что мальчик недавно спас ему жизнь.
— Мне пора уже вернуться к отцу с матушкой, — сказал Нильс.
— Ладно, я доставлю тебя к ним по осени, не бойся! — пообещал молодой гусак. — Я не брошу тебя, пока не отнесу к порогу родного дома.
Мальчик рассудил, что хорошо бы подольше не показываться на глаза родителям, и хотел было уже согласиться лететь в Лапландию, как вдруг за спиной его раздался страшный шум: дикие гуси разом вышли из воды и, громко хлопая крыльями, отряхивались. Затем во главе со своей предводительницей они гуськом направились к Мортену-гусаку и мальчику.
Когда белый увидел диких гусей вблизи, ему стало не по себе. Как мало походят они на домашних! И совсем они ему не родня: и ростом гораздо меньше, и по оперению другие — все какие-то серые да в крапинку! Белого же среди них — ни одного! А глаза их просто пугали: они словно светились желтыми огоньками. Белому гусаку всегда внушали, что ходить подобает медленно и вперевалку, а эти гуси вовсе и не ходили, а как-то чудно подпрыгивали. Но по-настоящему он испугался при виде их лап — огромных, стертых и израненных; сразу видно, что эти нарядные, пестрые птицы на самом деле из бедного, бродячего племени и дорог они не выбирают.
Не успел Мортен-гусак шепнуть мальчику: «Отвечай на их вопросы, но не проговорись, кто ты», — как дикие гуси были уже тут как тут.
Остановившись, они стали без конца отвешивать поклоны. И, подражая им, домашний гусак тоже не раз и не два склонял шею в глубоком поклоне.
Поздоровавшись, гусыня-предводительница обратилась к чужакам:
— Ну а теперь расскажите, кто вы такие?
— Обо мне многого не скажешь, — молвил гусак. — Родился я в Сканёре, прошлой весной. По осени продали меня Хольгеру Нильссону в Вестра Вемменхёг, с той поры я там и жил.
— Стало быть, ты не того роду, которым можно гордиться, — сказала гусыня-предводительница. — Откуда же в тебе такая спесь, что ты посмел лететь вместе с нами?
— Мне просто хочется доказать вам, диким гусям: и мы, домашние, чего-нибудь да стоим, — ответил гусак.
— Где тебе это доказать! — насмешливо молвила гусыня-предводительница. — Какой ты мастер летать, мы уже видели. Но, может, ты силен в другом? Может, ты плавать горазд?
— Нет, и этим я похвалиться не могу, — ответил молодой гусак. Он подумал, что гусыня-предводительница все равно уже приняла решение отослать его домой, и ответил без утайки: — Я переплывал только через ров.
— Зато ты, верно, мастер бегать, — заметила гусыня.
— Где ж это видано, чтобы домашний гусь бегал! Я никогда этого не делаю, — гордо возразил гусак, чувствуя, что совсем испортил дело своим ответом.
Летал с гусями в лапландию
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 276 922
- КНИГИ 652 948
- СЕРИИ 24 970
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 610 697
Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями
© Пересказ, Задунайская З.М., насл., 2017
© Пересказ, Любарская А.И, насл., 2017
© Перевод, Маршак С.Я., насл., 2017
© Булатов Э.В., ил., 2017
© Васильев О.В., ил., насл., 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
Э. Булатов и О. Васильев
В маленькой шведской деревушке Вестменхёг жил мальчик по имени Нильс. С виду – мальчик как мальчик. А сладу с ним не было никакого. На уроках он считал ворон и ловил двойки, в лесу разорял птичьи гнёзда, гусей дразнил, кур гонял, а в коров бросал камни. Так прожил он до двенадцати лет. И тут случилось с ним необыкновенное происшествие. Дело было так.
Нильс сидел дома один.
День был воскресный, и отец с матерью ушли в соседнюю деревню на ярмарку. Нильс тоже собирался с ними. Он даже надел свою праздничную клетчатую рубашку с большими, как бляхи, перламутровыми пуговицами и новые кожаные штаны. Но пощеголять своим нарядом на этот раз ему не удалось.
Как назло, отцу вздумалось перед самым уходом проверить его школьный дневник. Отметки были ничуть не хуже, чем на прошлой неделе, – даже, пожалуй, лучше: три двойки и одна единица. Да разве отцу угодишь?
Отец приказал Нильсу сидеть дома и учить уроки.
Конечно, можно было и не послушаться, но отец недавно купил широкий жёсткий ремень с тяжёлой медной пряжкой и обещал обновить его на спине у Нильса при первом же удобном случае. Что тут поделаешь!
Нильс уселся за стол, раскрыл книжку и… принялся глядеть в окно.
Снег, пригретый мартовским солнцем, уже растаял.
По всему двору весело бежали мутные ручьи, разливаясь широкими озёрами.
Куры и петухи, высоко подбирая лапы, осторожно обходили лужи, а гуси смело лезли в холодную воду и барахтались в ней и плескались, так что брызги летели во все стороны.
Нильс и сам был бы не прочь пошлёпать по воде, если бы не эти несчастные уроки.
Он тяжело вздохнул и с досадой уставился в учебник.
Но вдруг скрипнула дверь, и в комнату проскользнул большой пушистый кот. Нильс очень ему обрадовался. Он даже забыл про все ссадины и царапины, которые остались ему на память об их последней битве.
– Мур-мур-мур! – позвал Нильс кота.
Увидев Нильса, кот выгнул горбом спину и попятился к двери – он хорошо знал, с кем имеет дело. Да и память у него была не такая короткая. Ведь ещё и трёх дней не прошло, как Нильс спичкой опалил ему усы.
– Ну, иди же, иди, мой котик, иди, котище! Поиграем немножко, – уговаривал его Нильс.
Он перевесился через ручку кресла и легонько пощекотал кота за ухом.
Это было очень приятно: кот сразу размяк, замурлыкал и стал тереться о ногу Нильса.
А Нильс только того и ждал.
Раз! – и кот повис на своём собственном хвосте.
– Мя-а-а-у! – пронзительно заорал кот.
– Ай-я-яй! – ещё громче закричал Нильс и отшвырнул кота: извернувшись в воздухе, кот всё-таки успел погладить Нильса своими когтями.
На том игра у них и кончилась.
Кот удрал, а Нильс снова уткнулся в книгу.
Но прочёл он немного.
Буквы стали почему-то прыгать перед глазами, строчки то сливались, то разбегались… Нильс и сам не заметил, как он уснул.
Спал Нильс недолго – его разбудил какой-то шорох.
Нильс приподнял голову. В зеркале, которое висело над столом, отражалась вся комната.
Вытянув шею, Нильс стал внимательно всматриваться в зеркало.
В комнате никого не было.
И вдруг Нильс увидел, что сундук, в котором мать хранила свои праздничные платья, почему-то открыт.
Нильс испугался. Может быть, пока он спал, в комнату забрался вор и теперь прячется где-нибудь здесь, за сундуком или шкафом?
Нильс съёжился и затаил дыхание.
И вот в зеркале мелькнула тень. Ещё раз мелькнула. Ещё…
По краю сундука кто-то медленно и осторожно полз.
Мышь? Нет не мышь.
Нильс прямо впился глазами в зеркало.
Что за чудо! На краю сундука он ясно разглядел маленького человечка. На голове у этого человечка был остроконечный колпачок, долгополый кафтан доходил до самых пят, на ногах были красные сафьяновые сапожки с серебряными пряжками.
Да ведь это гном! Самый настоящий гном!
Мать часто рассказывала Нильсу о гномах. Они живут в лесу. Они умеют говорить и по-человечьи, и по-птичьи, и по-звериному. Они знают о всех кладах, которые лежат в земле. Если захотят гномы – зимой на снегу цветы зацветут, захотят – летом реки замёрзнут.
Но зачем гном забрался сюда? Что ищет он у них в сундуке?
– А ну-ка, постой! Вот я тебя сейчас, – прошептал Нильс и сдёрнул с гвоздя сачок для ловли бабочек.
Один взмах – и гном забился в сетке, как пойманная стрекоза. Колпачок его съехал на нос, ноги запутались в широком кафтане. Он беспомощно барахтался и размахивал руками, пытаясь схватиться за сетку. Но чуть только ему удавалось привстать, Нильс встряхивал сачок, и гном опять срывался вниз.
– Послушай, Нильс, – взмолился, наконец, гном, – отпусти меня на волю! Я дам тебе за это золотую монету, да такую большую, как пуговица на твоей рубашке.
Нильс на минутку задумался.
– А что ж, это, пожалуй, неплохо, – сказал он и перестал раскачивать сетку.
Цепляясь за редкую ткань, гном ловко полез вверх. Вот он уже схватился за железный обруч, и над краем сетки показался его колпачок…
Тут Нильсу пришло в голову, что он продешевил. Вдобавок к золотой монете можно было ведь потребовать, чтобы гном учил за него уроки. Да мало ли что ещё можно придумать! Гном теперь на всё согласится! Когда сидишь в сачке, торговаться не станешь.
И Нильс снова тряхнул сеткой.
Но вдруг он получил такую здоровенную затрещину, что сетка выпала у него из рук, а сам он кубарем откатился в угол.
С минуту Нильс лежал не двигаясь, а потом, кряхтя и охая, встал.
Гнома уже и след простыл. Сундук был закрыт, а сетка для бабочек висела на своём месте – между окном и шкафом.
– Приснилось мне всё это, что ли? – сказал Нильс и, прихрамывая, поплёлся к своему креслу.
Он сделал два шага и остановился. С комнатой что-то случилось. Стены их маленького домика раздвинулись, потолок ушёл высоко вверх, а кресло, на котором Нильс всегда сидел, возвышалось перед ним неприступной горой. Чтобы взобраться на него, Нильсу пришлось карабкаться по витой ножке, как по корявому стволу дуба.
Книга по-прежнему лежала на столе, но она была такая огромная, что вверху страницы Нильс не мог разглядеть ни одной буквы. Он улёгся животом на книгу и медленно пополз от строчки к строчке, от слова к слову.
Он прямо вспотел, пока прочёл одну фразу.
– Что за чертовщина! Так ведь я и к завтрашнему дню до конца страницы не доползу, – сказал Нильс и рукавом отёр пот со лба.
И вдруг он увидел, что из зеркала на него смотрит крошечный человечек – совсем такой же, как тот гном, который попался к нему в сетку. Только одет по-другому: в кожаных штанах и в клетчатой рубашке с большими пуговицами.
«Да тут ещё один! – подумал Нильс. – И вырядился-то как! Точно в гости пришёл!»
– Эй, ты, чего тебе здесь надо? – крикнул Нильс и погрозил человечку кулаком.
Мартин с Нильсом летели прямо на север, как им велела Акка Кебнекайсе. Хотя они и одержали победу в сражении с хозяйкой, но победа эта досталась им нелегко. Все-таки хозяйка здорово потрепала Мартина. Крылья у него были помяты, на одну лапу он хромал, бок, по которому проехалась метла, сильно болел.
Мартин летел медленно, неровно, совсем как в первый день их путешествия
И они опустились на полянку.
Каждый занялся своим делом: Мартин щипал свежую молодую травку, а Нильс разыскивал старые орехи.
Он медленно брел по опушке леса от дерева к дереву, обшаривая каждый клочок земли, как вдруг услышал какой-то шорох и потрескивание.
Рядом в кустарнике кто-то прятался.
Нильс стоял не дыша и не двигаясь.
И вот наконец один куст зашевелился. Среди веток мелькнули белые перья. Кто-то громко загоготал.
Но в ответ ему раздалось только шипенье, и из куста чуть-чуть высунулась чья-то чужая гусиная голова.
Мартин и вправду очень обрадовался. Он даже забыл о своих ранах и, увидев гусыню, сразу стал прихорашиваться: пригладил клювом перышки, расправил крылья, выпятил грудь.
Нильсу стало не по себе: он вспомнил, что и Мартину когда-то приходилось от него несладко.
Может, и Мартин вспомнил об этом, но из деликатности не подал виду. А Марте он сказал:
И Марта побежала по лужайке, взмахивая на ходу крыльями. Потом вдруг подпрыгнула и полетела.
Нильс вскочил ему на спину, и они тронулись в путь.
Марта оказалась очень способной ученицей. Она все время летела вровень с Мартином, ничуточки от него не отставая.
Зато Мартин никогда еще не летал так медленно. Он еле шевелил крыльями и то и дело устраивал привал.
Нильс даже испугался. Он наклонился к самому уху гуся и зашептал:
Так они и летели в пол-лета. Хорошо еще, что никто их не видел. Все птичьи стаи давно пролетели мимо.
Каждый раз, когда Нильс смотрел вниз, ему казалось, что вся земля путешествует вместе с ним.
Медленно тянулись поля и луга.
А солнце оглядывало всю землю и всех подбадривало:
Но чем дальше Нильс летел на север, тем меньше становилось у него спутников. Первыми попрощались с Нильсом вишневые и яблоневые деревца. Они кивали ему вслед, наклоняя головы в пышных белоснежных шапках, как будто хотели сказать: «Дальше нам нельзя! Ты думаешь, это снег на наших ветках? Нет, это цветы. Мы боимся, что их прихватит утренним морозом и они облетят раньше времени. Тогда не будет осенью ни вишен, ни яблок. Нет, нет, дальше нам нельзя!»
Потом отстали пашни. С ними остановились на месте и села. Ведь в селах живут крестьяне. Куда же им уйти от полей, на которых они взращивают хлеб!
Зеленые луга, где паслись коровы и лошади, нехотя свернули в сторону, уступая дорогу топким мшистым болотам.
А куда подевались леса? Еще недавно Нильс летел над такими густыми чащами, что за верхушками деревьев и земли не было видно.
Но сейчас деревья будто рассорились. Растут вразброд, каждое само по себе. Буков давно и в помине нет.
Дуб качнулся вперед, опять задумался, да так и застыл на месте.
Но березы и сосны тоже испугались севера. Они скрючились и пригнулись к самой земле, будто хотели спрятаться от холода.
А солнце катилось по небу и не уставало светить.
Так они и сделали.
На следующий день Нильс, Мартин и Марта увидели Серые скалы, возвышавшиеся над Круглым озером.
Они опустились на берег, поросший густым камышом.
По правде сказать, его сейчас совсем не интересовало, лапландская тут трава или какая-нибудь другая.
Мартин был чем-то озабочен.
Они спрятали Марту в камышах, натаскали ей про запас водорослей, а сами пошли искать свою стаю.
Медленно пробирались они по берегу, заглядывая за каждый кустик молодого ивняка, за каждую кочку.
Но все это были чужие гуси. Никого из своих Нильс и Мартин не находили.
И верно, навстречу им уже бежали и летели друзья. Гуси обступили Мартина и Нильса тесным кольцом и радостно гоготали:
Через несколько дней у подножия Серых скал вырос целый гусиный город.
Нильс решил построить себе настоящий дом.
Крышу он сплел из тоненьких гибких веточек, как в деревне плетут корзины. Она и получилась, как корзина: вся просвечивала.
И она куда-то полетела.
Вернулась она с целой стаей ласточек. Ласточки закружились, захлопотали над домом: они улетали, прилетали и без устали стучали клювами по крыше и стенам. Не прошло и часа, как дом был со всех сторон облеплен толстым слоем глины.
Так понемногу все и устроились.
А скоро появились новые заботы: в каждом доме запищали птенцы.
Только в гнезде у Акки Кебнекайсе было по-прежнему тихо. Но хотя сама она и не вывела ни одного птенца, хлопот у нее было хоть отбавляй. С утра до вечера она летала от гнезда к гнезду и показывала неопытным родителям, как надо кормить птенцов, как учить их ходить, плавать и нырять.
У Мартина и Марты было пятеро длинноногих гусят. Родители долго думали, как бы назвать своих первенцев, да все не могли выбрать подходящих имен. Все имена казались недостойными их красавцев.
То имя было слишком короткое, то слишком длинное, то слишком простое, то слишком мудреное, то нравилось Мартину, но не нравилось Марте, то нравилось Марте, но не нравилось Мартину.
Так, наверное, они и проспорили бы все лето, если б в дело не вмешался Нильс. Он сразу придумал имена всем пяти гусятам.
Имена были не длинные, не короткие и очень красивые. Вот какие: Юкси, Какси, Кольме, Нелье, Вийси. По-русски это значит: Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый. И хотя все гусята увидели свет в один час, Юкси то и дело напоминал своим братьям, что он первый вылупился из яйца, и требовал, чтобы все его слушались.
Но братья и сестры не хотели его слушаться, и в гнезде Мартина не прекращались споры и раздоры.
Раз десять в день Мартин и Марта призывали Нильса на семейный суд, и он разбирал все споры, наказывал виновных, утешал обиженных.
Нильс был строгим судьей, и все-таки гусята очень его любили. Да и немудрено: он гулял с ними, учил их прыгать через палочку, водил с ними хороводы. Как же было его не любить!
Дни протекали за днями мирно и тихо. Каждый день был похож на другой как две капли воды.
На озере возле Серых скал вырос настоящий птичий город. Со всех сторон его защищали от чужих глаз горы. Никакой зверь сюда не заглядывал, а про людей и говорить нечего. Да и откуда здесь взяться людям? Что им тут делать среди болот и камней?
Но Нильс был с ним не согласен. По правде сказать, ему иногда хотелось отдохнуть от гусей, как он их ни любил.
Старая Акка услышала этот разговор и подошла к Нильсу.
На другой день Нильс проснулся раньше раннего. Даже Акка еще спала. А уж она-то поднималась первая во всей стае. Нильс не решился разбудить гусыню. Он принялся расхаживать взад-вперед около спящей Акки. Ходит как будто тихо, а нет-нет и наступит, словно невзначай, на сучок. Ну, гусыня и проснулась.
И все-таки Акка сначала обошла для порядка все гнезда, убедилась, что ничего худого ни с кем за ночь не случилось, и только тогда решилась покинуть свою стаю.
Гряда за грядой перед Нильсом открывались горы. Горы как будто выталкивали друг друга, каждая хотела подняться повыше, поближе к солнцу и звездам.
На самых высоких вершинах лежал снег. Снег был белый-белый, он блестел и искрился на солнце, а в ущельях, куда солнечные лучи не могли заглянуть, снег казался голубым, как небо.
Глядя на эти вершины, Нильс вспомнил сказку про одноглазого тролля. Вот какая была эта сказка.
Жил когда-то в лесу одноглазый тролль.
Зима по лесу гуляет. А тролль сидит в своем доме и дрожит от холода.
И тролль принялся за работу. Он собирал повсюду камни и громоздил их друг на друга.
Скоро гора из камней поднялась чуть не до самых туч.
И тролль полез на гору.
Только что такое?! Чем выше он лезет, тем холоднее становится.
Добрался до вершины.
А у самого от холода зуб на зуб не попадает.
Солнце как будто близко, а холод все равно до костей пробирает.
Так этот глупый тролль и замерз.
В это время Акка, словно подслушав его мысли, начала спускаться вниз.
Горы под ними расступились, и теперь они летели над долиной Долину разрезала узенькая ленточка реки.
А что это за странные холмики на берегу? Круглые, остроконечные. И дым из них поднимается!
Нильс знал об этом по рассказам школьного учителя. А теперь он все видит собственными глазами!
Вот между чумами бродят какие-то животные. На головах у них торчат рога. Да это же олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!
У крайнего чума горел костер. Девочка-лопарка что-то пекла на раскаленных камнях.
На девочке были надеты меховые штаны и длинная рубаха, тоже меховая. Нильс догадался, что это не мальчик, а девочка, только потому, что две длинные черные косички все время падали вперед, когда она наклонялась. А девочка их все отбрасывала на спину, чтобы они не попали в огонь.
Вдруг Акка Кебнекайсе повела головой направо, налево и, когда убедилась, что рядом с девочкой никого нет, опустилась совсем низко. Нильс даже почувствовал жар от костра и запах горячего теста. Акка сделала над девочкой один круг, другой.
Девочка подняла голову и с удивлением посмотрела на гусыню. Должно быть, она подумала: «Что за странная птица! Кажется, ей что-то от меня надо». А гусыня взлетела повыше и опять закружилась над маленькой лопаркой.
Тогда девочка засмеялась, схватила с камня горячую лепешку и протянула ее птице. Акка подцепила лепешку клювом и быстро улетела прочь.
Нильс еле успел крикнуть девочке: «Спасибо!» Он ведь сразу догадался, для кого это Акка Кебнекайсе выпрашивала угощение.
В небольшой ложбине старая гусыня и Нильс отлично позавтракали. Акка щипала редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепешку. Настоящую лепешку из настоящей муки, свежую, еще горячую! Ему казалось, что ничего вкуснее не бывает на свете. И он старался как можно дольше растянуть ото удовольствие.
На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись только под вечер.
Лето подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кебнекайсе, то, пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
Нильс тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
Мартин заставлял Марту круто поворачиваться на лету, взмахивать крыльями вровень с его крыльями, подниматься в воздух не с разбегу, а прямо с места. Словом, учил ее всему, чему сам научился у диких гусей за долгий путь от Вестменхега до Лапландии. И Марта старалась изо всех сил. Ведь близилось то время, когда стая Акки Кебнекайсе должна будет покинуть Лапландию и пуститься в обратную дорогу.
А то, что это время не за горами, было видно по всему. Как-то раз Мартин пришел к Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил.
Но тут Нильс вспомнил, что он теперь совсем не похож на прежнего Нильса. Мать и отец, может, и не узнают его.
Соседские мальчишки засмеют, задразнят, станут за ним с сачком гоняться, как он сам гонялся за гномом.
Но Мартину он сказал:
На следующий день Нильс пошел к гнезду старой гусыни.
Акка Кебнекайсе совсем не удивилась.
Три дня Нильс не спал, не ел, не пил и все ждал, когда наконец Акка позовет его и он узнает, как освободиться от колдовских чар.
Он видел, как на следующий день после их разговора Акка улетела куда-то и вернулась только поздно вечером.
И Нильс не спрашивал ее ни о чем. Правда, он старался почаще попадаться ей на глаза и придумывал разные поводы, чтобы лишний раз пройти мимо ее гнезда, но Акка как будто не замечала его. А если и заговаривала с ним, то все о каких-нибудь пустяках.
На второй день все было по-прежнему. Акка точно забыла про Нильса.
Никогда еще дни не тянулись для Нильса так медленно. Чтобы как-нибудь убить время, Нильс решил починить крышу на своем домике, но, чуть только принялся строгать прутики, сразу порезал себе палец. Попробовал покрепче привязать пуговицу, болтавшуюся на ниточке, а вместо того оторвал ее совсем. Пошел собирать свежую траву себе для подстилки, да на обратном пути столько раз падал, что всю траву растерял.
За какое бы дело он ни брался, ничего у него не клеилось, все валилось из рук. А тут еще гусята пристают, бегают за ним по пятам.
Нильс спрятался было от них в своем домике, но гусята и здесь нашли его. Они поминутно прибегали к нему и, просунув головы в дверь, звали то на озеро, то на болото за ягодами.
Так он и сидел один в своем домике.
Прошел день, прошла ночь и еще день прошел.
Акка его не звала.
На третий день к вечеру Нильс совсем загрустил. Вот уже все сроки миновали, а старая Акка даже не вспомнила о нем. И, уткнувшись лицом в свою травяную подушку, Нильс горько заплакал. Он громко всхлипывал, тяжело вздыхал, и от этого ему становилось так жалко себя, что слезы в три ручья лились у него из глаз. Подушка его давно промокла, лицо распухло, глаза болели, а он все плакал и плакал, пока не заснул.
И вдруг кто-то загоготал над самым его ухом, затеребил его, затормошил, затряс. Нильс вскочил на ноги, Мартин, просунув голову в домик Нильса, громко кричал:
Акка сидела в своем гнезде, а рядом с ней на кочке сидел орел.
И Горго стал говорить медленно и торжественно:
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Жил на свете мальчик — долговязый, тощий, со светлыми, будто выгоревшими волосами. Не так уж мало он успел прожить на свете — лет четырнадцать, а проку от него было немного. Ему бы только есть, спать да бездельничать. А вот проказничать он был мастер.
Как-то однажды воскресным утром собрались его родители в церковь. Мальчик, одетый в кожаные штаны, рубашку и безрукавку, сидел на краю стола и радовался: «Ну и повезло же мне! Отец с матерью уйдут из дому, и я наконец-то буду сам себе хозяин. Захочу — сниму со стены отцовское ружье и постреляю. И никто мне не запретит».
Но отец словно услышал эти его мысли. Уже стоя на пороге, он вдруг обернулся и сказал:
— Коли не идешь с нами в церковь, сиди дома и читай воскресную проповедь. Понял?
— Ладно, — ответил мальчик. А про себя подумал: «Захочу — почитаю, не захочу — не буду».
Тут его матушка — ну до чего ж проворная! — подскочила к полке, висевшей на стене, схватила книгу и, раскрыв ее на странице с проповедью, которую пастор должен был читать в этот день, положила на стол у окошка. Тут же рядом она положила и раскрытый молитвенник. Потом придвинула к столу большое кресло, купленное в прошлом году с аукциона на Вемменхёгском пасторском дворе. А ведь прежде никому, кроме отца, сидеть в этом кресле не дозволялось!
Мальчик тем временем смотрел на мать и думал: зря она так старается, все равно больше одной- двух страниц он читать не станет. Но отец опять словно угадал мысли сына и, подойдя к нему, строгим голосом сказал:
— Смотри, читай хорошенько! Когда вернемся, перескажешь мне каждую страницу, и если хоть что- нибудь пропустишь, пеняй на себя!
— В проповеди четырнадцать с половиной страниц, — добавила матушка (и когда только сосчитала?). — Садись за работу сейчас же, чтобы успеть все прочесть.
И они ушли. А мальчик, стоя в дверях и глядя им вслед, уныло думал: «Идут небось да радуются, что такую ловушку мне подстроили. Засадили за свою проповедь, корпи теперь, пока не вернутся».
Но отец с матерью вовсе не радовались, а наоборот — были сильно удручены.
Бедняки крестьяне, они так упорно трудились на своем взятом в аренду крохотном клочке земли, что в последнее время стали жить в достатке: кроме поросенка да кур, которых поначалу они только и могли прокормить, завелись в их хозяйстве и коровы, и гуси. Таким прекрасным весенним утром они могли бы идти в церковь в радости и веселье, если бы их не мучили мысли о сыне. Отец горевал, что сын непослушен, ленив, учиться не хочет, работы не любит. С грехом пополам приспособили гусей пасти… Одним словом, недотепа… Мать отцу не перечила: что правда, то правда. Но она больше печалилась о другом: очень уж злого нрава ее сын — жесток с животными и недобр к людям.
— Как бы смирить его злобу да смягчить его нрав! — все повторяла мать. — Не то накличет он беду и на себя, и на нас!
А сын меж тем долго стоял в раздумье: читать проповедь или нет. И наконец решил, что на сей раз лучше не противиться. Войдя в горницу, он уселся в отцовское кресло и целый час повторял вполголоса слова проповеди, пока не начал дремать от собственного бормотания.
На дворе же, хотя было всего лишь двадцатое марта, стояла чудесная погода. Ведь мальчик жил на самом юге провинции Сконе, в одном из приходов Вестра Вемменхёга, и весна здесь была уже в полном разгаре. На деревьях набухли почки, рвы наполнились водой, а на обочинах зацвела мать-и-мачеха. Вьющиеся по каменной ограде двора растения стали коричневыми и блестящими. Буковый лес вдали словно распушился и прямо на глазах становился все гуще и гуще. Ярко голубело небо в вышине, и сквозь полуотворенную дверь в горницу доносилось пение жаворонков. По двору расхаживали куры и гуси, а коровы, почуявшие приход весны даже в хлеву, время от времени растревоженно мычали.
Мальчик читал и клевал носом. «Нет, ни за что не усну, — твердил он, борясь с дремотой, — не то мне до полудня проповедь не вызубрить».
И все-таки уснул.
Долго он спал или нет, только разбудил его легкий шум за спиной.
Прямо перед ним на подоконнике стояло небольшое зеркало, а в нем видна была вся горница. И в тот самый миг, когда мальчик, очнувшись ото сна, поднял голову, он явственно увидел в зеркале, что крышка сундука, принадлежавшего матушке, откинута!
А ведь в этот громадный дубовый сундук, окованный железом, никому, кроме нее, заглядывать не дозволялось. В сундуке она хранила все, что досталось ей по наследству от матери и чем она особо дорожила. Там лежали старинные женские наряды из красного сукна со сборчатыми юбками, с короткими лифами, с расшитыми бисером нагрудниками. Были там и белые накрахмаленные головные повязки, и тяжелые серебряные застежки, и всякие подвески и цепочки. Таких нарядов и украшений никто нынче не носил, и матушка не раз задумывалась, не расстаться ли ей с этой стариной, да все как-то не хватало духу.
И вот сейчас крышка сундука была поднята. Мальчик не мог понять, как это случилось. Ведь он видел собственными глазами, что, прежде чем уйти из дому, матушка заперла сундук на замок. Да разве оставила бы она сундук открытым, когда сын один дома?
Тут мальчик не на шутку перепугался: может, в дом забрался вор? Не смея шевельнуться, он во все глаза глядел в зеркало, ожидая, что вот-вот там кто-то появится.
Вдруг какая-то черная тень упала на край сундука. Она становилась все отчетливее и отчетливее. Да это же вовсе не тень, это кто-то живой, понял мальчик. Он смотрел и не верил своим глазам: верхом на краю сундука сидел самый настоящий домовой!
Увидев домового, мальчик не особенно испугался — чего пугаться такого малыша? Хоть он не раз слышал про домовых, но и представить себе не мог, что они так малы. Этот, на краю сундука, был не более ладони. Его сморщенное, безбородое лицо казалось очень старым. Одет домовой был в черный долгополый кафтан, темные панталоны до колен и черную широкополую шляпу. Но воротник и манжеты, отороченные белыми кружевами, башмаки с пряжками, подвязки с бантами придавали ему нарядный и даже щеголеватый вид. Вытащив из сундука расшитый бисером нагрудник старинной работы, домовой с восхищением стал его разглядывать. Он всецело погрузился в это занятие и не заметил, что мальчик проснулся.
А мальчику вдруг пришла в голову озорная мысль: что, если спихнуть домового в сундук и прихлопнуть сверху крышкой? Или сыграть с ним еще какую-нибудь веселую шутку.
Но коснуться домового руками у мальчишки не хватило духу, и он стал озираться по сторонам: чем бы столкнуть его в сундук? Взгляд мальчика блуждал по горнице от деревянного диванчика к столу с откидными краями, от стола к очагу, от печных горшков к кофейнику, стоявшему на полке у очага, от ведра с
Отгадайте загадку:
Плотник напивается в доску, стекольщик — в дребезги, сапожник — в стельку, пожарный — в дымину, свинарка — до поросячьего визга, электрик — в отключку, математик — в ноль, физкультурник — в лежку, медик — до потери пульса. До чего допивается писатель? Показать ответ>>
Плывёт белый гусь — Брюхо деревянное, Крыло полотняное. Показать ответ>>
Пляшет-скачет крошка, А всего одна ножка. Как устанет — В угол встанет. Показать ответ>>
Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями (27 стр.)
Тогда девочка засмеялась, схватила с камня горячую лепешку и протянула ее птице. Акка подцепила лепешку клювом и быстро улетела прочь.
Нильс еле успел крикнуть девочке: "Спасибо!" Он ведь сразу догадался, для кого это Акка Кебнекайсе выпрашивала угощение.
В небольшой ложбине старая гусыня и Нильс отлично позавтракали. Акка щипала редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепешку. Настоящую лепешку из настоящей муки, свежую, еще горячую! Ему казалось, что ничего вкуснее не бывает на свете. И он старался как можно дольше растянуть ото удовольствие.
На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись только под вечер.
Лето подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кебнекайсе, то, пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
Нильс тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
Крылья у гусят уже немного окрепли, и Мартин каждое утро учил гусят летать. Сначала гусята чуть-чуть поднимались над землей - взмахнут разок-другой крылышками и опять опустятся на траву. Потом они начали взлетать все выше и выше и держались в воздухе все дольше и дольше.
Училась летать и Марта. Она принималась за уроки вечером, когда гусята уже спали - нельзя же было показывать детям, что она, мать большого семейства, тоже едва умеет летать.
Мартин заставлял Марту круто поворачиваться на лету, взмахивать крыльями вровень с его крыльями, подниматься в воздух не с разбегу, а прямо с места. Словом, учил ее всему, чему сам научился у диких гусей за долгий путь от Вестменхега до Лапландии. И Марта старалась изо всех сил. Ведь близилось то время, когда стая Акки Кебнекайсе должна будет покинуть Лапландию и пуститься в обратную дорогу.
А то, что это время не за горами, было видно по всему. Как-то раз Мартин пришел к Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил.
- Не понимаю, - сказал он, - до каких это пор Акка Кебнекайсе собирается держать нас в Лапландии? Зима на носу, а она и думать ни о чем не думает. Скорей бы домой! Гусят бы всем показать - и родичам, и курам, и коровам. Марту бы со всеми познакомить! Уж она-то всему птичнику по душе придется! Еще бы, ведь такая красавица!
Нильс тоже подумал: "Верно говорит Мартин. Пора бы нам домой! Как отец с матерью обрадуются, когда я вместо одного гуся целый выводок приведу. Они, конечно, решили, что мы давно погибли - и я и Мартин. И вдруг - нате вам! - открывается дверь, и входят друг за дружкой: сперва Юкси, за Юкси - Какси, за Какси - Кольме, за Кольме - Нелье, за Нелье - Вийси, за Вийси - Мартин с Мартой, а за ними я… "Здравствуйте, дорогие родители! Принимайте гостей. " Что тут начнется! Отец с матерью даже заплачут от радости. Все соседи сбегутся, все мальчишки! "Где же ты пропадал целое лето?" - спросят. А я скажу: "На гусе в Лапландию летал…"
Но тут Нильс вспомнил, что он теперь совсем не похож на прежнего Нильса. Мать и отец, может, и не узнают его…
Соседские мальчишки засмеют, задразнят, станут за ним с сачком гоняться, как он сам гонялся за гномом.
"Нет, лучше уж не возвращаться, пока не сделаюсь настоящим человеком, - подумал Нильс. - Только когда это еще будет! И что это за тайна, о которой говорили совы?"
Но Мартину он сказал:
- А не будет ли нам дома скучно? Каждый день одно и то же. Дом да двор, двор да дом! Знаешь что, отправимся-ка мы лучше с дикими гусями за море.
- Что ты! Что ты! - испугался Мартин.
Ведь он все-таки был домашним гусем. Теперь, когда Мартин доказал стае Акки Кебнекайсе, что он ничуть не хуже диких гусей, ему хотелось только одного - спокойной жизни в родном птичнике. Хватит с него всяких приключений! Он сыт ими по горло!
- Что ты! Что ты! - повторил Мартин. - А я думал, тебе тоже хочется домой. Нильс не выдержал.
- Конечно, хочется! - крикнул он. - Да что об этом толковать! Тебе-то хорошо. Вон ты какой большой стал, мне на тебя сейчас даже влезать трудно. А я ничуточки не вырос. Ну посуди сам: как я такой отцу и матери на глаза покажусь? Возвращайся один домой, а я останусь с гусями. Акка меня теперь не прогонит.
- Ну нет, я без тебя домой не вернусь, - сказал Мартин. - Это уж последнее дело - бросать товарища в беде. - Мартин задумался на минутку. - Слушай-ка, Нильс, ты бы поговорил с Аккой. Наверное, она поможет тебе, что-нибудь придумает. Она ведь все на свете умеет. Вот даже орла и то приручила.
- Правда! - обрадовался Нильс. - Пойду-ка я посоветуюсь с Аккой.
На следующий день Нильс пошел к гнезду старой гусыни.
- Здравствуй, Акка, - сказал он. - Мне надо поговорить с тобой.
- Говори, - сказала она, - я тебя слушаю. Нильс помолчал.
- Понимаешь, Акка, - сказал он наконец, - я ведь не всегда был таким. Я был настоящим мальчиком, а гном взял и заколдовал меня…
Акка Кебнекайсе совсем не удивилась.
- Да, я об этом догадывалась, - сказала она. - Что же теперь делать?
- Вот я и хотел спросить тебя - что же теперь мне делать? Ты самая умная из всех птиц, ты, верно, знаешь, как мне снова стать человеком. А если ты не знаешь, спроси, пожалуйста, у сов, тебе-то они скажут.
- А почему ты думаешь, что совы знают? - спросила Акка.
- Я слышал, как они шептались и говорили, что это страшная тайна. Еще когда мы были в Глиммингенском замке, слышал. Только потом они заговорили так тихо, что я ни слова не разобрал. Может, ты тоже знаешь эту тайну?
- Нет, я не знаю этой тайны, - сказала Акка. - Спросить у сов? Так ведь они мне не расскажут. Я с ними не очень-то/ дружна, с этими кумушками… Но постой! Дай мне три дня сроку, может быть, я тебе помогу.
Три дня Нильс не спал, не ел, не пил и все ждал, когда наконец Акка позовет его и он узнает, как освободиться от колдовских чар.
"Если Акка сама взялась за это, так уж дело верное, - думал Нильс. - Она зря обещать не будет!"
Он видел, как на следующий день после их разговора Акка улетела куда-то и вернулась только поздно вечером.
Никто из стаи не знал, куда и зачем она летала - она никому не сказала об этом, и никто не смел ее спросить.
И Нильс не спрашивал ее ни о чем. Правда, он старался почаще попадаться ей на глаза и придумывал разные поводы, чтобы лишний раз пройти мимо ее гнезда, но Акка как будто не замечала его. А если и заговаривала с ним, то все о каких-нибудь пустяках.
"Может, не вышло у нее ничего, - думал Нильс, - потому она и молчит? Так уж лучше бы сразу сказала, начистоту".
На второй день все было по-прежнему. Акка точно забыла про Нильса.
Никогда еще дни не тянулись для Нильса так медленно. Чтобы как-нибудь убить время, Нильс решил починить крышу на своем домике, но, чуть только принялся строгать прутики, сразу порезал себе палец. Попробовал покрепче привязать пуговицу, болтавшуюся на ниточке, а вместо того оторвал ее совсем. Пошел собирать свежую траву себе для подстилки, да на обратном пути столько раз падал, что всю траву растерял.
За какое бы дело он ни брался, ничего у него не клеилось, все валилось из рук. А тут еще гусята пристают, бегают за ним по пятам.
Нильс спрятался было от них в своем домике, но гусята и здесь нашли его. Они поминутно прибегали к нему и, просунув головы в дверь, звали то на озеро, то на болото за ягодами.
- Не хочу, идите сами, - говорил Нильс.
Так он и сидел один в своем домике.
Прошел день, прошла ночь и еще день прошел.
Акка его не звала.
На третий день к вечеру Нильс совсем загрустил. Вот уже все сроки миновали, а старая Акка даже не вспомнила о нем. И, уткнувшись лицом в свою травяную подушку, Нильс горько заплакал. Он громко всхлипывал, тяжело вздыхал, и от этого ему становилось так жалко себя, что слезы в три ручья лились у него из глаз. Подушка его давно промокла, лицо распухло, глаза болели, а он все плакал и плакал, пока не заснул.
И вдруг кто-то загоготал над самым его ухом, затеребил его, затормошил, затряс. Нильс вскочил на ноги, Мартин, просунув голову в домик Нильса, громко кричал:
Читайте также: