Куприн путешествие в финляндию

Обновлено: 10.01.2025

Часть рассказа Александра Ивановича Куприна "Немножко Финляндии" более известна как "Гастрономический финал". Возможно, писатель дополнил его, и получилась замечательная зарисовка о стране Суоми. Возможно, выделил финальную часть в отдельный маленький рассказик. Остаётся только посмеяться и порадоваться, что тогда не было понятий "пятая колонна", "госдеп", и писателя не подвергли унижениям. Читайте, друзья, и обязательно до конца!

Очень серьезная тема, для меня по крайней мере. С одной стороны - любовь к своему народу, а с другой - вижу, что бывают среди них и "подрядчики". И вот как к ним относиться? Что это за сорт такой? Причина в невоспитанности? Или в другом?
Как говорится, за державу обидно:-)))

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

"Так их и надо, сволочей!" - рассказ Куприна о финнах

По одну сторону вагона тянется без конца рыжее, кочковатое, снежное болото, по другую - низкий, густой сосняк, и так - более полусуток. За Белоостровом уже с трудом понимают по-русски. К полудню поезд проходит вдоль голых, гранитных громад, и мы в Гельсингфорсе.

Так близко от С.-Петербурга, и вот - настоящий европейский город. С вокзала выходим на широкую площадь, величиной с половину Марсова поля. Налево - массивное здание из серого гранита, немного похожее на церковь в готическом стиле. Это новый финский театр. Направо - строго выдержанный национальный Atheneum. Мы находимся в самом сердце города.

Уличная толпа культурна и хорошо знает правую сторону. Асфальтовые тротуары широки, городовые стройны, скромно щеголеваты и предупредительно вежливы, на извозчиках синие пальто с белыми металлическими пуговицами, нет крика и суеты, нет разносчиков и нищих.

Приятно видеть в этом многолюдье детей. Они идут в школу или из школы: в одной руке книги и тетрадки, в другой коньки; крепкие ножки, обтянутые черными чулками, видны из-под юбок и штанишек по колено. Дети чувствуют себя настоящими хозяевами города. Они идут во всю ширину тротуара, звонко болтая и смеясь, трепля рыжими косичками, блестя румянцем щек и голубизною глаз. Взрослые охотно и бережно дают им дорогу. Так повсюду в Гельсингфорсе. Мне кажется, можно смело предсказать мощную будущность тому народу, в среде которого выработалось уважение к ребенку.

Мне кажется, можно смело предсказать мощную будущность тому народу, в среде которого выработалось уважение к ребенку.

Финны - это настоящий, крепкий, медлительный, серьезный мужицкий народ.

Не могу я не вспомнить при этом, как однажды осенью мы собирались везти из деревни в Петербург одну очень хорошо мне знакомую девицу трех с половиной лет. Она плакала и кричала в отчаянии:

- Не хочу ехать в Петербург! Там все толкаются и все гадко пахнут. Для меня вот такие живые мелочи дороже самых убедительных статистических цифр. В них мелькает настоящая душа народа.

Стоит, например, посмотреть, как летом, в полдень, возвращаются из Петербурга по железной дороге финские молочницы. На каждой станции, вплоть до Перки-ярви, высыпают они веселыми гурьбами с множеством пустых жестяных сосудов, перекинутых по обе стороны через плечо. И каждую из женщин уже дожидают на платформе свои. Кто-нибудь помогает ей сойти со ступенек вагона, другой - муж или брат - предупредительно освобождает ее от ноши, домашний пес вертится тут же, прыгает передними лапами всем на платье, возбужденно лает и бурно машет пушистым хвостом, завернутым девяткой.

В Финляндии женщина всегда может быть уверена, что ей уступят место в вагоне, в трамвае, в дилижансе. Но ей также уступили место и в государственном сейме, и финны справедливо гордятся тем, что в этом деле им принадлежит почин.

С сожалением должен я признать, что в большом количестве женщины в Финляндии не производят очаровательного впечатления. Еще там, где сказывается шведская кровь, попадаются красивые, тонкие фигуры, нежные и смелые черты лица, прелестные, пышные, золотистые и соломенные волосы, маленькие руки и ноги. Чистокровные финки, увы, некрасивы. Тела нескладные, с короткими ногами, с квадратной сутулой спиной, шея ушла внутрь между плеч, лица широкоскулые, рты бесформенные, веснушки, аляповатые носы, разноцветные рыже-бурые, жидкие волосы. Но что уж греха таить: совершенно такого же характера красота и великорусских женщин, за исключением разве Поволжья. Мужчины в Финляндии белобрысы и суровы. Но у мужчин и у женщин одинаково прекрасны глаза - спокойные, смелые, светло-ясно-голубые. Мужские лица прежде времени старятся. И когда я гляжу на их корявые, некрасивые черты, среди которых сияют из резких, глубоких морщин чистые, синие глаза, я невольно думаю об общей картине этой страны, где между гранитных, диких громад, на высотах, тихо дремлют, отражая небо, прозрачные озера. Кстати, национальные цвета молодой Финляндии - белый с голубым. Символы снега и горных озер, покрывающих родную землю.

Финны - это настоящий, крепкий, медлительный, серьезный мужицкий народ. Вглядитесь внимательно в лицо любого финского франта, идущего по эспланаде в блестящем цилиндре, в модном пальто с хризантемой в петличке. Тот же крестьянский облик, те же выдавшиеся скулы, те же сжатые молчаливые губы подковой, те же глубоко сидящие, маленькие, голубые холодные глаза, резкие полосы морщин вокруг рта и носа, упрямые, сильные бритые подбородки. Так сразу и читаешь в лице этого щеголеватого джентльмена ту длинную, многовековую историю завоевания суровой природы, через которую прошли его предки, среди жестокого климата, на скудной земле, усеянной огромными камнями, под рев водопадов, в короткие часы лета и длинные зимние ночи.

Финляндия поистине демократична. Демократична вовсе не тем, что в ней при выборах в сейм победили социал-демократы, а потому, что ее дети составляют один цельный, здоровый, работящий народ, а не как в России - несколько классов, из которых высший носит на себе самый утонченный цвет европейской полировки, а низший ведет жизнь пещерного человека. И кажется, в этой-то народности - я бы сказал: простонародности - и коренится залог прочного, крепкого хозяйственного будущего Финляндии.

Трогательно, иногда чуть-чуть смешно лежит на этой мужицкой внешности след старинной феодальной шведской культуры. В глубине страны незнакомые дети, встречаясь с вами, приветствуют вас: мальчики кланяются, девочки делают на ходу наивный книксен. Приседает женская прислуга, приседает с каким-то странным, коротеньким писком пожилая хозяйка. Но когда, уезжая, вы дадите горничной несколько мелких серебряных монет, она непременно протянет вам дружески жесткую сильную руку для пожатия.

О поголовной грамотности финнов все, конечно, слышали, но, может быть, не все видели их начальные народные школы.

Я обходил классные помещения сейчас же после того, как окончились в них занятия. Всякий из нас, конечно, помнит тот ужасный, нестерпимый зловонный воздух, который застаивается в классах наших гимназий, корпусов и реальных училищ после трех-четырех уроков. О городских школах и говорить нечего! И потому я буквально был поражен той чистотой воздуха, которая была в учебных комнатах финского низшего училища. Достигается это, конечно, применением самой усовершенствованной вентиляции, но главным образом тем, что финны вообще не боятся свежего воздуха и при всяком удобном случае оставляют окна открытыми настежь. Всякая мелочь, служащая для удобства и пользы школьников, обдумана здесь с замечательной любовью и заботливостью. Форма скамеек и чернильниц, ландкарты, коллекции, физический и естественный кабинеты, окраска стен, громадная высота комнат, пропасть света и воздуха, и, наконец, даже такая мелочь, как цветы на окнах, - цветы, которые с большим удовольствием приносят в школу сами ученики,- все это трогательно свидетельствует о внимательном и разумном, серьезном и любовном отношении к делу.

Подобной гимнастической залы, как в этой четырехклассной низшей школе, я не видал нигде в России, по богатству и остроумию приборов и по той щеголеватой чистоте, в которой она содержится. Около гимнастической залы есть маленький коридорчик, и в нем вдоль обеих стен длинные шкалы со множеством маленьких ячеек. Над каждой ячейкой написана фамилия ученика или ученицы, и там лежат гимнастические туфли, все одинакового образца, легкие, полотняные, с веревочными подошвами.

Спорт здесь в большом почете, но опять-таки спорт разумный и даже, если хотите, патриотический.

Почти ни одного мальчишку вы не увидите здесь на улице без коньков в руках. По праздникам девушки, студенты, приказчики, конторщики, очень часто пожилые и даже толстые и седые люди, отправляются с лыжами куда-нибудь на край города. Повсюду в витринах фотографов вы увидите моментальные снимки с знаменитых прыжков в тридцать два метра длиной и более. С изумлением видишь на фотографии, как человек на лыжах, в теплом трико и в вязаной шапочке колпаком, окончив разбег по горе до края обрыва, летит в силу инерции по воздуху высоко над головами стоящих внизу людей.

Летом финская молодежь собирается в гимнастические общества, занимается бегом взапуски, метанием дисков и копий, прыжками в ширину и в длину и в особенности плаваньем, в котором финны не имеют соперников в Европе. Я скажу не преувеличивая, что через такую здоровую, вольную школу, воспитывающую дух и тело, проходит каждый финн.

Их женщины и дочери не меньше мужчин любят конькобежный и лыжный спорт и также не боятся ни мороза, ни сквозного ветра. Я никогда не могу забыть той девочки лет двенадцати-тринадцати, которая однажды, при морозе в шестнадцать градусов, проходила мимо памятника поэту Рунебергу с открытой по ключицы шеей, с небольшим суконным беретом на голове и коньками под мышкой. Не могу сказать, чтобы она была красива, но столько свежести, бодрости, ловкой уверенности в движении было в ней, что я невольно залюбовался. Крепкая, здоровая, славная северная кровь!

Конечно, трудно многое сказать о стране, в которой был только мимоходом, но все, что я видел, укрепляет во мне мысль, что финны - мирный, большой, серьезный, стойкий народ, к тому же народ, отличающийся крепким здоровьем, любовью к свободе и нежной привязанностью к своей суровой родине. Я совершенно чужд политике и никогда не хотел бы быть в роли предсказателя или устроителя судеб народов. Но когда я читаю или слышу о той газетной травле против финнов, которая совершается якобы во имя достоинства русского имени и безграничности русских владений во все страны магнитного поля, мне каждый раз хочется сказать относительно Финляндии: ежа голой спиной не убьешь.

Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой. Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому - словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.

- Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у подлецов. Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово - чухонцы.

А другой подхватил, давясь от смеха:

- А я. нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.

- Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать!

И тем более приятно подтвердить, что в этой милой, широкой, полусвободной стране уже начинают понимать, что не вся Россия состоит из подрядчиков Мещовского уезда Калужской губернии.

Рассказ А. Куприна 1908 года о путешествии в Финляндию

Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и стояли корзиночки с хлебом.

Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были
совершенно подавлены этой широкой взаимной верой.

Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому - словом, хорошо знакомое истинно
русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.

Почему Куприн не любил Россию?

Последнее время появляется все больше статей и заметок на тему «как читать сегодня того-то и того-то». И это очень здорово, так как, если нам повезло в школе с уроками литературы, то мы без большого труда сможем ответить на вопрос о том, что же все-таки хотел сказать автор. При этом от нас ускользает куча бытовых и социальных подробностей настолько важных для эпох, что и пресловутое «что хотел сказать автор» нивелируется до банальных штампов. На минувшей неделе по стране в довольно скромном формате прошло празднования дня рождения А.И. Куприна, поэтому моя заметка посвящена его произведению, но не чисто литературному, а публицистическому. Итак, речь пойдет об очерке «Немножко Финляндии».

Собственно, интересен не сам очерк, который представляет из себя поток любви и обожания, изливаемый автором на « милую , широкую, полусвободную страну», а его финальная часть, так сказать финальный аккорд. Вообще, традиция сравнивать Россию и Запад, подчеркивая при этом достоинство Заграницы, имела в русской публицистике довольно давние корни.

Здание вокзала в городе Иматра начало XX в. Здание вокзала в городе Иматра начало XX в.

Куприн вспоминает, как лет 5 тому назад он возвращался из Финляндии с Буниным и Федоровым, и на одной из станций их приятно удивил буфет, где нужно было уплатить 1 марку за шведский стол и, как у них водится, есть сколько влезет. Милая страна, милый невиданный у нас обычай, скромные и милые люди. Никакого недоверия, надзора, и тут эту нежную пастораль портит грюби рюсски мюжик:

«Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому – словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.

– Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у подлецов… Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово – чухонцы.

А другой подхватил, давясь от смеха:

– А я… нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.

– Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать!»

Что должен испытывать читатель, после прочтения этих строк? В принципе тут два варианта реакции на этот эмоциональный пассаж: 1. «Да азиаты мы, да скифы мы с раскосыми и жадными очами», Ахеджакова и хлыст для самобичевания. 2. Вывсеврети безродные космополиты!

Простите нас, финны. Простите нас, финны.

Но мы с вами не ищем легких путей и отрицаем штампы и клише, поэтому разберемся, что же там происходит на самом деле у Куприна, и что хотел или не хотел сказать автор.

Начнем с того, что отрицательные герои в этом очерке это отнюдь не представители социальных низов, «кулак из Мещовского уезда Калужской губернии» не равен гопнику из постсоветского сеттинга рубежа XX-XXI веков. Герои Куприна - подрядчики по каменному делу, то есть бизнесмены-посредники, они свободно путешествуют по окраинам империи с деловыми целями. Пассаж про «истинно русское лицо» это не слишком тонкая отсылка к одному из самоназваний черносотенцев. «Истинно русские люди» - этот фразеологизм будут частенько склонять на все лады в либеральной прессе. Обед в привокзальном буфете, по воспоминаниям Куприна, писавшего в январе 1908, произошел примерно в 1903 году - за год до убийства финским националистом генерал-губернатора Финляндии Бобрикова, прославившегося жесткой политикой русификации Финляндии. Должно быть, русские, приезжавшие в это время в Суоми, часто встречали довольно холодный прием, к тому же некоторые виды предпринимательства: врачебная практика и гос служба - в Финляндии им были запрещены, или доступ к ним был изрядно ограничен. Неудивительно, что в довольно широких кругах озлобленность на финнов была изрядно велика, тем паче правительственные и право-консервативные издания, такие как «Новое время» или «Московские ведомости», частенько метали громы и молнии в сторону полунезависимой северной провинции. Неудивительно, что их аудитория была сильно заряжена антифинскими настроениями.

Хулиганское поведение провинциальных предпринимателей шокировало Куприна, но тут есть еще один скрытый от нас сюжет: бурный экономический рост империи, начавшийся в 1880-е годы, приводил к тому, что тысячи людей навсегда разрывали со своей средой, сословная структура трещала по швам, вся русская жизнь бурлила и перерождалась во что-то новое. «Земля выбрасывает своих детей» так это явление охарактеризовал немецкий социолог Вернер Зомбарт, правда, это было сказано про ситуацию в Европе и в более ранний период, но в конце столетия очередь на модернизацию дошла и до России. Мы и сегодня видим, что представители традиционной культуры, попадая в мегаполисы, часто не могут принять этих новых для себя правил, но и вернуться и органически встроиться обратно в свой старый мир уже тоже не могут. Тогда в России происходило тоже самое. И тоже самое происходило, например, во Франции в годы революции, когда буржуа, в первую очередь мелкий буржуа, заявил о себе по-настоящему громко, затрещал, зашатался ancienne regime, и вот уже сыновья мельников и трактирщиков с матом и воплями погнали публику в пудреных париках, не веря ни в Бога, ни в черта, они привели к трону Наполеона, и те, кто не сгинул в войнах 1793-1815, стали в итоге вполне респектабельными людьми.

Павел Третьяков тоже из народа, но в рыбов не плюет. Павел Третьяков тоже из народа, но в рыбов не плюет.

Что-то похожее происходило и у нас, сыновья калужских комиссионеров, скорее всего, ходили в гимназию, их ожидал университет или, на худой конец, коммерческое училище, но как мы знаем, этому не суждено было случиться. Еще один пласт в этой истории, это, конечно, страх и ненависть, которую испытывали столбовые дворяне вроде Александра Ивановича к таким вот подрядчикам, купчикам и прочим выскочкам. Происходящие в России процессы эпохи «накопления капитала» прекрасно отобразил в своей книге «Люди и маски» Федор Шаляпин:

«А то ещё российский мужичок, вырвавшись из деревни смолоду, начинает сколачивать своё благополучие будущего купца или промышленника в самой Москве. Он торгует сбитнем на Хитровом рынке, продаёт пирожки… весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему как пришито. Неказиста жизнь для него. Он сам зачастую ночует с бродягами… Мёрзнет, голодает, но всегда весел, не ропщет и надеется на будущее… А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-й гильдии купец. Подождите — его старший сынок первый покупает Гогенов, первый покупает Пикассо, первый везёт в Москву Матисса. А мы, просвещённые… и гнусаво-критически говорим: «Самодур»… А самодуры тем временем потихоньку накопили чудесные сокровища искусства, создали галереи, музеи, первоклассные театры, настроили больниц и приютов на всю Москву».

Конечно же, подобные типажи были кровно заинтересованы в крепкой власти, такой власти, которая гарантировала бы им, в первую очередь, имущественные права, но и политические, данные в октябре 1905, они приняли на ура и стали ими пользоваться. Разумеется, представители мелкой буржуазии волком глядели на любых персонажей, шатавших трубу российского государства. А что было потом? А потом в общем все понятно, Куприн с Буниным уехали из России в 1917-1918, Александр Иванович успел даже чуток послужить у белых. Он вернется в Россию в 1937 по большому счету лишь для того, чтобы умереть на Родине, а что было с хамами-предпринимателями? Скорее всего, если их не убили односельчане или красногвардейцы в 1917-1921, они могли бы дотянуть до 1937-1938 лишь для того, чтобы попасть либо в первую, либо во вторую категорию репрессированных. Как мы понимаем сегодня, пожилые люди, а им должно было быть сильно за 50 в основном шли по первой категории.

Купринский очерк о Финляндии был призван вызвать у читателей сочувствие, уважение к самой необычной провинции Российской империи, а также и чувство вины и стыда за свою «лапотную» родину. Не будем упрекать за это писателя, ведь этот тренд возник задолго до него и с тех пор превратился в популярный национальный вид спорта. В тоже время в этой небольшой работе раскрыты многие проблемы Российской империи, чье бурное развитие было так некстати прервано во времена оны.

Куприн А.И. * Немножко Финляндии * Очерк

Идем в гору по Michelsgatan. Так как улица узка, а дома на ней в четыре-пять этажей, то она кажется темноватой, но тем не менее производит нарядное и солидное впечатление. Большинство зданий в стиле модерн, но с готическим оттенком. Фасады домов без карнизов и орнаментов; окна расположены несимметрично, они часто бывают обрамлены со всех четырех сторон каменным гладким плинтусом, точно вставлены в каменное паспарту. На углах здания высятся полукруглые башни, над ними, так же как над чердачными окнами, островерхие крыши. Перед парадным входом устроена лоджия, нечто вроде глубокой пещеры из темного гранита, с массивными дверями, украшенными красной медью, и с электрическими фонарями, старинной, средневековой формы, в виде ящиков из волнистого пузыристого стекла.

В Финляндии совсем нет проституции, по крайней мере явной, покровительствуемой, или, как выражаются, терпимой законом. Говорят, что миловидные фрекен из ресторанов и кофеен не отличаются чрезмерной строгостью нравов. Мне рассказывал об этом русский офицер, служивший в Финляндии, по-видимому, большой сердцеед, но и он утверждал, что благосклонность этих девиц не имеет расчетливого характера и в худшем случае вознаграждается духами, конфетами, перчатками, шляпкой или платьем. И надо сказать, что все ресторанные фрекен одеты нарядно и со вкусом.

Здесь любят цветы и при каждом семейном случае, в каждый праздник дарят их друг другу. Во всяком доме, во всяком, даже самом плохоньком, третьеразрядном ресторане вы увидите на столах и на окнах цветы в горшках, корзинах и вазах. В маленьком Гельсингфорсе больше цветочных магазинов, чем в Петербурге. А по воскресеньям утром на большой площади у взморья происходит большой торг цветами, привозимыми из окрестностей. Дешевизна их поразительна: три марки стоит большущий куст цветущей азалии. За полторы марки (пятьдесят копеек с небольшим) вы можете приобрести небольшую корзину с ландышами, гиацинтами, нарциссами. И это в исходе зимы.

На рождестве, на елку, дарят друг другу подарки. Здесь опять-таки сказывается практический дух мужиковатого народа: дарят исключительно домашние необходимые вещи, большею частью своего изделия. Особенно принято дарить мужчинам теплый нижний вязаный костюм. Этот костюм обтягивает вплотную все тело, он вяжется целым от шеи до подошв и застегивается на спине. Большинство мужчин носят под одеждой такое теплое трико, и понятно, почему финны так легко одеваются даже в сильные морозы.

О поголовной грамотности финнов все, конечно, слышали, но, может быть, не все видели их начальные народные школы. Мне привелось осмотреть довольно подробно новое городское училище, находящееся на окраине города, в Тölö. Это дворец, выстроенный года три-четыре тому назад, в три этажа, с саженными квадратными окнами, с лестницами, как во дворце, по всем правилам современной широкой гигиены.

Спорт здесь в большом почете, но опять-таки спорт разумный и даже, если хотите, патриотический.

А другой подхватил, давясь от смеха:

Финляндия глазами русских путешественников и туристов (XIX – начало XX вв.)

Почти тридцать лет прошло со времени присоединения Финляндии к России, прежде чем русское общество открыло эту страну для путешествий и отдыха. В первую очередь это произошло благодаря организации Финляндским пароходством рейсов из Петербурга через Ревель в Гельсингфорс и далее в Стокгольм. Во-вторых, в 1838 г. в Гельсингфорсе были построены заведение минеральных вод и купальни. В связи с этим для российской знати стало модным проводить летнее время в столице Финляндии. Другим популярным местом в этой стране становится водопад Иматра. С этого времени сотни, а затем и тысячи путешественников устремились в Великое княжество Финляндское, которое привлекало их не только красотами суровой северной природы, но и своим особым положением в составе Российской империи.

Ряд русских путешественников и туристов, посетив Гельсингфорс, Иматру или другие места Финляндии, спешили поделиться своими впечатлениями на станицах газет, журналов и книг. Среди них журналист и прозаик, издатель Ф.В. Булгарин, академик, языковед, историк литературы Я.К. Грот, писатель В.И. Немирович-Данченко, публицисты Г.А. Джаншиев, В.Л. Дедлов, писатель А.И. Куприн. Разные по своему характеру, объему информации, политической пристрастности эти очерки, путевые зарисовки помогают увидеть Финляндию и ее народ глазами русских путешественников и туристов, воссоздают яркую картину жизни этой страны в XIX-ом и начале XX века, оценить достижения финского народа накануне Первой мировой войны.

Каким же предстает население Финляндии в описании русских путешественников и туристов? Что, в первую очередь, бросалось русским в глаза в характере финнов? Если в первых публикациях первой половины XIX в. выделяется мрачность, молчаливость, твердость, честность, медлительность финнов, то со временем появляются новые характеристики.

Посетивший крестьянскую палату Финляндского сейма Л. Полонский в 1872 г. опровергал распространенное мнение о медлительности финнов: „Быстрота, с какою говорят здесь ораторы, изумительна и может сравниться только с быстротою итальянского говора; французы, и те говорят медленнее. Некоторые ораторы употребляют жесты, конечно самого сдержанного свойства“.[i]

Многие авторы отмечают необычайное трудолюбие финского народа. Публицист Г.А. Джаншиев, называя финнов „пасынками природы“, характеризовал их как „вечных труженников“, которые „шаг за шагом отвоевывают у природы каждую пядь земли“.[ii]Наряду с этим русские авторы наделяли финнов сильно развитым чувством законности, подчеркивали их уважение к закону. Отмечали, что наиболее популярным факультетом в Гельсингфорском университете является юридический.[iii] Несмотря на то, что на улицах городов Финляндии путешественники редко встречали полицейских, порядок везде поддерживался образцовый. Да и сами полицейские выглядели джентльменами: постоянно вежливы, предупредительны, строго исполняют свои обязанности.

Говоря о практичности финского населения, русские авторы в 1890-х годах в качестве примера приводили широкое распространение телефона. Этот вид связи в России едва был доступен богачам, а в Финляндии в это же время он стал достоянием „почти всякой квартиры и лавчонки“.[iv] Вся Финляндия была покрыта телефонной сетью, и телефон для финнов являлся не роскошью, а необходимым элементом городского и сельского быта. Столь же широко в Финляндии распространилось и электрическое освещение улиц. Все это заставляло изумляться русских авторов: „…умение идти вровень с веком составляет в Финляндии явление поразительное“.[v]

Среди черт характера финна русские путешественники отметили уважение к личности другого человека: „В Финляндии вошел в плоть и кровь принцип личной свободы и самостоятельности. Живи, как знаешь и как можешь, но не мешай также жить и другим“.[vi] В конце XIX – начале XX века русским бросалось в глаза уважительное отношение к женщине. Финские женщины были повсеместно окружены заботой мужчин. В 1907 г. А.И. Куприн писал: „В Финляндии женщина может быть уверена, что ей уступят место в вагоне, в трамвае, в дилижансе“.[vii] Но, может быть, более существенным для русских авторов было то, что женщина играла видную роль в жизни финского общества. Женское высшее образование стало распространяться в Финляндии с 1870 г., когда в университет в Гельсингфорсе поступила первая женщина. Поэтому в начале XX века в Финляндии было множество женщин-врачей, а также юристов.[viii] Причем женский труд применялся очень широко. Русский турист отмечал: „Почта, телеграф, банки, школы по составу служащих скорее должны быть отнесены к числу женских“.[ix] Женщины-служащие встречались русскими в магазинах, ресторанах, пансионах, курзалах, парикмахерских, банях. „При этом, – подчеркивал русский автор, – женщина не утрачивает женственного облика, а напротив, вносит мягкость, деликатность, предупредительность в те учреждения, где ей принадлежит служебная роль“.[x] Наконец, Финляндия, предоставив женщинам впервые в мире право голосования, в 1906 г. дала возможность финкам быть избранными в сейм, и А.И. Куприн отмечал, что „финны справедливо гордятся тем, что в этом деле им принадлежит почин“.[xi] Русский писатель видел закономерность в том, что в 1907 г. в сейм было избрано четыре женщины. Это явилось результатом заботливого отношения к женщинам в этой стране и показателем высокого развития социального и культурного уровня финского общества.

Среди характеристик финнов нельзя не упомянуть о гостеприимстве, с которым на протяжении десятилетий сталкивались русские туристы. В то же время, в конце XIX века, когда генерал-губернатор Финляндии Н.И. Бобриков приступил к политике русификации, в России стали распространяться слухи о плохом отношении финнов к русским, но ряд авторов опровергал их, рассказывая о любезности и внимании к ним финского населения. Посетивший Финляндию с группой учащихся Тенишевского училища Н. Березин писал: „Что касается отношения к нам населения, то о какой-либо вражде, о каком-либо даже легком выражении неприязни нет и помину. Совсем обратное. Сплошь и рядом замечаешь, что путешествующая школа пользуется особым вниманием и покровительством“.[xii] Правда, когда весной 1905 г., в период начавшейся революции, он с учащимися побывал в Гельсингфорсе, то они иногда ощущали на себе косые взгляды. Тем не менее, по словам Н. Березина, финны по отношению к ним „везде были любезны и предупредительны“.[xiii] А.И. Куприн все же признавал, что финны „в эпоху крутых мер“ генерал-губернатора Н.И. Бобрикова при звуках русской речи „притворялись глухими, и немыми, и слепыми“[xiv], но в 1907 г. ему и его друзьям в Гельсингфорсе, Выборге, на Иматре оказывался „самый радушный, любезный и предупредительный прием“.[xv] Эти свидетельства писателя подтверждаются другим русским туристом – А. Генкелем, посетившим Финляндию незадолго до Первой мировой войны: „И несмотря на сильное обострение политических страстей, финны нисколько не переносят своих чувств на туриста, желающего изучить их страну и народ, и всегда ласковы, любезны и приветливы к нему“.[xvi]

В конце XIX в. русские туристы, делясь своими впечатлениями о Финляндии, стали подчеркивать патриотизм финнов, который проявлялся даже в беднейших слоях населения. Горячая любовь к своей суровой родине вызывала стремление познать свою страну в ходе экскурсий, поездок, путешествий по Финляндии. В ней возник „Финский клуб туристов“, который имел много членов в разных концах страны. Клуб безвозмездно оказывал помощь всем желающим совершить поездку, составляя маршруты с указанием расписания движения транспорта.[xvii]

Со временем у финнов, по словам русского автора, возникла „пламенная страсть“[xviii] к экскурсиям и путешествиям, и тысячи мужчин и женщин совершали познавательные поездки по стране. Чувство патриотизма проявлялось у финнов в их отношении к университету и студенчеству. Русский турист подчеркивал, что университет „в глазах финляндцев – это нравственная и умственная надежда, краса и гордость общества“, а студенчество виделось коллективным и лучшим детищем народа.[xix] Наряду со студенчеством чувство патриотизма проявлялось финнами и по отношению к своей армии. В. Мошнин писал в своем очерке „Год в Финляндии“: „…не могу не упомянуть о том глубоком уважении, которым пользуется здесь солдат. В финских войсках не существует денщиков, во имя того, что войска назначены для обороны государства и не прилично, по произволу, назначать в должность лакея-защитника отечества.“[xx] В этом проявлялась не только любовь и уважение к своим национальным воинским формированиям, но еще демократизм финского общества, который также был заметен русским туристам.

„Финляндия поистине демократична, – писал А.И. Куприн. – Демократична вовсе не тем, что в ней при выборах в сейм победили социал-демократы, а потому, что ее дети составляют один цельный, здоровый, работящий народ, а не как в России – несколько классов, из которых высший носит на себе самый утонченный цвет европейской полировки, а низший ведет жизнь пещерного человека.“[xxi]

Таким образом, на протяжении десятилетий русские путешественники и туристы рисовали русскому читателю доброжелательно, а иногда с восторгом и удивлением образ финского народа: честного и твердого, трудолюбивого и гостеприимного, практичного и уважающего права другого человека, патриота и сторонника женского равноправия. И несмотря на то, что прошло более ста лет, по-прежнему в начале XXI века актуально звучат строки русского автора: „Финны – народ, склонный к дружбе, миру, народ мягкий, хотя и замкнутый, но относитесь к нему хорошо и сердечно, и он вам сторицей заплатит.“[xxii]

Куприн путешествие в финляндию

Репутация: 32 кг

Куприн о поездке в Финляндию, почти 100 лет назад
в этом фрагменте, в самом конце, схвачено и выражено именно то, за что свой этнос ненавижу.

Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой.

Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому - словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.

Читайте также: