Будет бабка из берлина двое новых привезу
АЛЕКСАНДР ТРИФОНОВИЧ ТВАРДОВСКИЙ - ВАСИЛИЙ ТЕРКИН
«Василий Тёркин » (другое название — «Книга про бойца») — поэма Александра Твардовского, одно из главных произведений в творчестве поэта, получившее всенародное признание. Поэма посвящена вымышленному герою — Василию Тёркину, солдату Великой Отечественной войны. Поэма начала печататься с продолжением в газетном варианте с 1942 года и была закончена в 1945 году. Первое отдельное издание ещё незаконченного произведения вышло в 1942 году. Большей частью поэма написана четырёхстопным хореем (отдельные главы трёхстопным хореем)
Поэма состоит из 30 глав, пролога и эпилога, условно разделяясь на три части. Каждая глава — небольшая новелла об эпизоде из фронтовой жизни Тёркина, не связанная с другими каким-либо общим сюжетом. Василий Тёркин — балагур и весельчак, душа своего подразделения. В бою — пример для всех, находчивый воин, который не растеряется в самой сложной ситуации. На привале вокруг него всегда собирается компания — Тёркин споёт и сыграет на гармони, никогда не полезет в карман за острым словом. Будучи раненым, на волоске от смерти (глава «Смерть и воин»), находит силы собраться и вступить в схватку со Смертью, из которой выходит победителем. При встрече с мирным населением ведёт себя скромно и с достоинством. Отдельные новеллы в поэме были созданы по мотивам реальных событий войны (глава «Кто стрелял»). Некоторые истории рассказывают о победах, а некоторые о тяжёлых поражениях (глава «Переправа»).
В четырёх авторских главах-отступлениях — рассуждения о войне, нелёгкой солдатской доле и намёки на то, как шла работа над книгой.
Повествование поэмы не связано с ходом военной кампании 1941—1945 годов, но в нём присутствует хронологическая последовательность, упоминаются и угадываются конкретные сражения и операции Великой Отечественной войны: начальный период отступления 1941—1942 года, битва у Волги, переправа через Днепр, взятие Берлина.
книга про бойца
ОТ АВТОРА
На войне, в пыли походной,
Изображение народного подвига в поэме А.Т. Твардовского «Василий Тёркин».
Смысл названия рассказа В.М. Шукшина «Срезал».
Глеб Капустин — начитанный и ехидный мужик. Среди жителей деревни было немало людей, которые сделали карьеру и считались знатными (один полковник, два летчика, врач, корреспондент). К этой категории можно отнести и кандидата наук Журавлева. Амбициозное желание Капустина срезать кандидата возникает уже в момент, когда он узнает о приезде Константина Ивановича. Журавлев — кандидат наук, а с другой — кандидат на очередное «срезание», жертва, которая еще не знает, какой поединок ей вскоре предстоит выдержать. Вместо общих воспоминаний о детстве Капустин начинает беседу на философские темы. Журавлев пытается уклониться от дискуссии, отшучивается, но в планы Глеба это не входит. Он начинает доказывать Журавлеву, что не тянет интеллект того на кандидатскую зарплату, что никакой он не мыслитель, каким его считают, что не заслужил он того положения в обществе, которое имеет. А вот провинциалы, над ущербностью которых они с женой готовы посмеяться, ни в чем не уступят по части интеллекта, хоть и не отмечены учеными степенями. В разговоре с Журавлевыми Капустин открыто объявляет им цель своих скандальных обвинений: «Люблю по носу щелкнуть — не задирайся выше ватерлинии». Разумеется, в споре с Журавлевым Капустин не прав как по форме, так и по содержанию. В его тирадах больше изощренных оскорблений и обвинений, чем рациональных идей и здравых мыслей. А уж устраивать весь этот спектакль перед человеком, к которому пришел в гости, совсем неуместно. Однако в позиции Капустина немало здравого смысла: совершая открытия и создавая новые книги, представители науки нередко просто прикрываются словами о народном благе, забывая о том, как живет народ на самом деле и что изменится в его реальной тяжелой и приземленной жизни от этих статей и открытий. Писатель еще раз заставляет нас вспомнить, что социальный статус, помимо благ и привилегий, накладывает на человека определенные обязанности: он должен ему соответствовать во всех отношениях. Для этого надо постоянно работать над собой, расти в профессиональном и творческом плане, а не упиваться прежними заслугами.
Читать еще: Обувь для походов. Походная пара. Выбираем обувь для похода. Если нет денег на специальную обувьТема поэта и поэзии в лирике В.В. Маяковского.
Все творчество В. Маяковского пронизывает тема поэта и поэзии. Он гордился тем, что имеет талант «делать стихи». В автобиографии «Я сам» он пишет: «Я поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу».
Ранние стихи бунтаря-одиночки стали вызовом окружающему миру, противостоянием толпе ( «А вы могли бы?», «Нате!», «Эй!»). Обычному человеку недоступен особый дар поэта «ноктюрн сыграть / на флейте водосточных труб». Поэт должен преобразить мир по своему желанию («плеснуть краску из стакана»), чтобы сделать настоящее ярким, «смазать карту будня».
В лирическом выкрике «Нате!» (1913) Маяковский называет своего героя «бесценных слов транжиром и мотом». Поэзия ценна, а поэт — человек, который дарит читателю «стихов шкатулки», но главным ориентиром в своей жизни считает свободу противостоять пошлости современной жизни.
Маяковский-футурист был уверен, что поэзия обладает огромной силой, способной преобразить человечество.
Поэт должен «мозги шлифовать рашпилем языка» («Поэт рабочий», 1918), работать над сердцами людей и их душами. В революционные годы Маяковский понимает поэзию не только как громкий выкрик, но и как «главное дело» революции:
На баррикады! –
баррикады сердец и душ.
Тревогу за положение писателя в СССР Маяковский выразил в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926). Многие писатели «халтурят», бессовестно выполняют только «срочные» задания революции:
У скольких поэтов
легкость руки!
Тянет,
как фокусник,
строчку изо рта
и у себя
и у других.
Вставку чужих строчек поэт называет «воровством и растратой». В действительности же поэзия — «та же добыча радия. / В грамм добыча, в год труды». И поэт должен неустанно трудиться, не обращая внимания на то, что поэзию считают умением «пользоваться чужими словесами».
Поэт, по мнению Маяковского, должен служить народу.
Поэт, по мнению Маяковского, должен «светить всегда, светить везде», но этот свет надо увидеть, почувствовать и понять:
Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят — так что ж,
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь.
Изображение народного подвига в поэме А.Т. Твардовского «Василий Тёркин».
Василий Теркин — воплощение русского характера, бывалый солдат, участник войны с Финляндией. Он не выделяется ни значительными умственными способностями, ни внешним совершенством:
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.
Словом, Теркин, тот, который
На войне лихой солдат,
На гулянке гость не лишний,
На работе — хоть куда.
Стих: Александр Твардовский - В ночь, как все, старик с женой.
В ночь, как все, старик с женой
Поселились в яме.
А война - не стороной,
Нет, над головами.
Довелось под старость лет:
Ни в пути, ни дома,
А у входа на тот свет
Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей,
На мешке картошки,
С узелком, с горшком углей,
С курицей в лукошке.
Две войны прошел солдат
Целый, невредимый.
Пощади его, снаряд,
В конопле родимой!
Просвисти над головой,
Но вблизи не падай,
Даже если ты и свой, -
Все равно не надо!
Мелко крестится жена,
Сам не скроешь дрожи!
Ведь живая смерть страшна
И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой
С полночи впервые.
Вдруг - шаги за коноплей.
- Ну, идут. немые.
По картофельным рядам
К погребушке прямо.
- Ну, старик, не выйти нам
Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет
По-мужицки в руку,
За топор - и наперед:
Заслонил старуху.
Гибель верную свою,
Как тот миг ни горек,
Порешил встречать в бою,
Держит свой топорик.
Вот шаги у края - стоп!
И на шубу глухо
Осыпается окоп.
Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, -
Наше место свято, -
Слышит русские слова:
- Жители, ребята.
- Детки! Родненькие. Детки.
Уронил топорик дед.
- Мы, отец, еще в разведке,
Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята,
Молодец до молодца.
И старшой у аппарата, -
Хоть ты что, знаком с лица.
- Закурить? Верти, папаша.-
Дед садится, вытер лоб.
- Ну, ребята, счастье ваше -
Голос подали. А то б.
И старшой ему кивает:
- Ничего. На том стоим.
На войне, отец, бывает -
Попадает по своим.
- Точно так. - И тут бы деду
В самый раз, что покурить,
В самый раз продлить беседу:
Столько ждал! - Поговорить.
Но они спешат не в шутку.
И еще не снялся дым.
- Погоди, отец, минутку,
Дай сперва освободим.
Молодец ему при этом
Подмигнул для красоты,
И его по всем приметам
Дед узнал:
- Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь,
С кем сидели у стола.
Погляди скорей, старуха!
Узнаешь его, орла?
Та как глянула:
- Сыночек!
Голубочек. Вот уж гость.
Может, сала съешь кусочек,
Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый:
- Закусить бы счел за честь,
Но ведь нету, бабка, сала?
- Да и нет, а все же есть.
- Значит, цел, орел, покуда.
- Ну, отец, не только цел:
Отступал солдат отсюда,
А теперь, гляди, кто буду, -
Вроде даже офицер.
- Офицер? Так-так. Понятно, -
Дед кивает головой.-
Ну, а если. на попятный,
То опять как рядовой.
- Нет, отец, забудь. Отныне
Нерушим простой завет:
Ни в большом, ни в малом чине
На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке,
Прогони тогда за дверь.
Это я, Василий Теркин,
Говорю. И ты уж верь.
- Да уж верю! Как получше,
На какой теперь манер:
Господин, сказать, поручик
Иль товарищ, офицер?
- Стар годами, слаб глазами,
И, однако, ты, старик,
За два года с господами
К обращению привык.
Дед - плеваться, а старуха,
Подпершись одной рукой,
Чуть склонясь и эту руку
Взявши под локоть другой,
Все смотрела, как на сына
Смотрит мать из уголка.
- 3акуси еще, - просила, -
Закуси, поешь пока.
И спешил, а все ж отведал,
Угостился, как родной..
Табаку отсыпал деду
И простился.
- Связь, за мной! -
И уже пройдя немного, -
Мастер памятлив и тут, -
Теркин будто бы с порога
Про часы спросил:
- Идут?
- Как не так! - и вновь причина
Бабе кинуться в слезу.
- Будет, бабка! Из Берлина
Двое новых привезу.
Другие стихи автора:
Война - жесточе нету слова.
Война — жесточе нету слова. Война — печальней нету слова. Война — святее нету слова В тоск.
В пилотке мальчик босоногий.
В пилотке мальчик босоногий С худым заплечным узелком Привал устроил на дороге, Чтоб закус.
Однако, есть предложение!
Рифмовка заняла призовое место на одном их конкурсов. а толку-то?
Светозар Хоббот 01.05.2013 09:29:48
Надо из нее песню сделать, пусть народ слышит) У меня пока времени совсем нет чтобы песенный конкурс открыть на сайте, но я обязательно это сделаю, потому что нужно оживлять многие хорошие стихи, иначе так они и будут прозябать в небытии.Единственное что плохо - чтобы песню записать качественно, обязательно нужно снимать хорошую студию, а это как не крути стоит хоть и небольших но денег. Многие пенсионеры скорее всего откажутся оплачивать даже минимум за то чтобы их стихи записали в студии, вот сижу и думаю как сделать так чтобы в конкурсе смогли участвовать не только те кто готов заплатить за запись песни в студии. Почему я про студию говорю? Потому что на собственном опыте убедился, что хорошо звучит только профессионально записанная песня, домашние записи сейчас совершенно нигде не котируются.
Спасатель 02.05.2013 13:12:59
А что если предложить руководству портала создать некое подобие кассы взаимопомощи?
От каждого по копеечке- вот и новая песня!
Кто автор, чьё произведение достойно?- это можно решить просто обычным голосованием редакторов сайта.
Лично я первым делом предложил бы озвучить замечательные стихи Володи "Охотник" они стоят того!
Если денежков хватит, то можно и попытаться записать диск. я бы купил, да, многие купили бы. уверен!
Деревенская история
Деревенская история
А когда разошлись подруги по домам, Лидия Николаевна сняла тесный бюстгальтер и хотела уже надеть свежую ночную рубашку, но сладко потянувшись, глянула в старинное зеркало, висевшее здесь с незапамятных времён. "Эх, мужика бы сейчас", – подумала она, сдавливая рукой заросший густыми рыжими волосами лобок.
Сев на скамью, стоящую напротив зеркала и раздвинув полноватые ноги, стала поглаживать пальцами набухший клитор… В зеркале она видела свой детородный орган, который так и не произвёл на свет ей потомства. Мужчин у неё было предостаточно, Она даже не всех помнила, но двоих – Матвея и Кузьму – забыть не могла. Матвей обещал развестись с женой и жениться на ней. Собиралась за него замуж… Всё к этому шло, но он переметнулся к жене Кузьмы и стал похаживать к ней, когда тот уезжал в город по делам колхоза. Замуж так ни за кого и не вышла…
С Кузьмой у неё тоже есть, что вспомнить, но какие разные это были мужики. Матвей никогда сразу не начинал соитие. Зацелует, бывало, всю с ног до головы, оближет языком все её щелочки… Ласками доводил до состояния, когда она была готова выполнять любое его желание.
Она с удовольствием брала в рот, его небольшой, но очень упругий член… С ним было приятно иметь сношение во всех позах, но особенно, когда она садилась на него сверху… С Матвеем она попробовала анальный секс. Габариты его члена не причиняли ей боли, и она с удовольствием давала ему в зад.
А Кузьма – тот был совсем другим… Крупный, громкоголосый, с огромными лапищами. Бывало без всяких предварительных ласк стягивал с неё трусы и бросал на кровать не раздевая. Задирал её ноги себе на плечи и всовывал в неё свой большущий член, с хрустом раздвигая им стенки влагалища. Когда это «дышло» достигало дна её «киски», ей казалось, что ещё немного и оно окажется в её горле.
К счастью, Кузьма кончал первый раз довольно быстро. Зато после она брала инициативу в свои руки. Второй и последующие разы она обхватывала его член руками, не позволяя ему войти на всю длину. Но сдержать не всегда удавалось, и после сношения с ним неприятное послевкусие не покидало её по нескольку дней. Правда, впоследствии она заставила его надевать на член пару бубликов и заготовила баночку гусиного жира, обильно смазывая им вагину перед каждым сношением с ним…
Воспоминания распалили её воображение. Поглаживания клитора стали более энергичными, и она вынуждена была встать со скамьи и пойти к холодильнику за баночкой с гусиным жиром. И тут раздался робкий стук в окно. "Неужели это Матвей?» – подумала она, погасив свет и выглянув в окно. Но это был Кузьма. "Хрен редьки не слаще", – заключила она, открывая прогнившую на петлях, дубовую дверь.
– Лидочка, горе у меня, – начал с порога Кузьма. – Вдовый я теперь. Уже целый месяц. Выходи за меня…
– А с женой-то что? – неужто помёрла.
– Кабы помёрла, то не так было бы обидно. – Уехала с соседом Матвеем жить в городе… Письмо, вот оставила. Могу прочитать…
– Ну, коли не секрет, читай, – растерянно проговорила Лидия, продолжая держать в руке заветную баночку. – Садись к столу…
Накинув халат и определив, наконец, баночку на подоконнике, сама села рядом. Кузьма достал из кармана исписанный крупным текстом лист бумаги и запинаясь начал читать:
«Дорогой, Кузьма, прости меня, но продолжать жить с тобой я больше не могу. Все пятнадцать лет нашей с тобой жизни я терпела твой елдак, как могла. Теперь Лидка пусть потерпит, а я с Матвеем нашла своё женское счастье. Детей я отправила к маме. Буду жить с Матвеем в городе. Меня не ищи, к тебе я не вернусь. С Матвеем у нас любовь да союз, а с тобой, гулюном, перетрахавшим половину баб нашей деревни, я расстаюсь без сожаления. Прощай!».
В избе наступило долгое молчание. Наконец, Лидия прервала тишину и спросила:
– А жена Матвея куда смотрела.
– Машка рада, что он ушёл… Она думала, что я сразу к ней прибегу. Да, было у меня с нею, но такой ненасытной бабы – никогда не имел. Я от неё уходил на четвереньках. Врачи говорили ей, что у неё бешенство матки… Да и сама она, кажись, была бешеной… Уехала в Данию работать в каком-то борделе…
Рассказывая всё это, Кузьма запустил руку под халат Лидии. Пальцы скользнули по бедру и попали в самый центр разогретого влагалища. Лида слегка ойкнула, но усилием воли заставила себя оттолкнуть пальцы не скрывавшего своих намерений Кузьмы.
– Эх, Кузьма, я бы вышла за тебя, да боюся – будет дочка Маруся…
– А ты не бойся – давай, будет сын Николай…
– Мне ведь скоро сорок лет, а тебе подай минет…
– Разобью свой член о плинтус, буду делать куннилингус… Будет жизнь у нас прекрасная…
– Ну, тогда, на всё согласна я…
Это было похоже на дуэт Одарки и Карася из оперы Семёна Гулак - Артемовского «Запорожец за Дунаем»,но всё здесь обошлось без слёз. Лида, оказавшись под Кузьмой, уже хотела сама положить ноги на его плечи, но увидев его едва ли не четверть метровое мужское достоинство, вспомнила про бублики. Благо, недавно купила в сельпо их пару килограммов. Хотела надеть ему три штуки, но уступила, и они сошлись только на одном. Баночка с гусиным жиром была, как никогда, кстати.
Старый дед Егор, охраняя сельпо, услышал сладострастные стоны, доносившиеся со стороны избы Лидии Николаевны, закурив самокрутку, задумчиво заключил:
– Опять Лидка своих котов выгнала из избы. Теперь будут орать всю ночь… Как ни как, а на дворе месяц март…
Народный подвиг в поэме василий теркин. Дед и баба
Прославление воинского подвига в поэме (глава «Поединок»).
Целью Твардовского при написании поэмы было изображение ратного труда простого русского солдата, четырёх лет жизни людей в условиях войны, когда героические поступки совершаются не каждый день, но уже само стремление жить и побеждать, приближая День Победы над фашистскими захватчиками, – это и есть подвиг.
Обыкновенный парень Василий Тёркин, как и все солдаты, участвовал в боях, приходилось рисковать жизнью, терпеть смертельную усталость при переходах на новые позиции и ночевать то в окопах, то прямо на земле, «заслонясь от смерти чёрной только собственной спиной». Силу духа советского солдата, его высокое чувство долга перед людьми и перед страной, тот особый патриотизм, свойственный участникам Великой Отечественной войны, Твардовский показал в главе «Поединок».
Василию Тёркину, возвращавшемуся из разведки, пришлось вступить в рукопашную схватку с немцем. Чем-то этот поединок напоминает бой с барсом в поэме Лермонтова «Мцыри». Враг тоже более сильный, мощный, тренированный, но побеждает человек, у которого стремление к свободе, жажда жизни и воля к победе выше, чем у противника.
Немец был силён и ловок,
Ладно скроен, крепко сшит.
Сытый, бритый, бережёный,
Дармовым добром кормлёный.
Тёркин знал, что в этой схватке
Он слабей: не те харчи.
Автор не скрывает, что Василий героем себя не чувствует, он поначалу и «под вздох» получил так, что отлетел, но «устоял – и сам с испугу. немцу дал леща». И зубам у него уже «не полон счёт».
Но и немец левым глазом
Наблюденья не ведёт.
Во время поединка Тёркин всё более озлобляется, припоминая врагу, как нагло и жестоко ведут себя немцы на русской земле:
Ты наводишь свой порядок.
Со старухой сладить в силе.
Василий убеждает и себя, и немца, что фашисты не люди, а звери, преступники, посягнувшие на жизнь миллионов людей, на их землю и на их добро. Поэтому
Бьётся насмерть парень бравый.
Словно вся страна-держава
Видит Тёркина:
– Герой!
Парень одёргивает себя, понимая, что не к лицу ему показная удаль:
Не за тем на смерть идёшь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Конечно, бойцу хотелось, чтобы его товарищи узнали, как храбро он сражался, но это не главное. Поэтому он рад победе над сильным противником и тому, что остался жив. Он уверен также в том, как радостно будут встречать его однополчане:
Видеть, знать, что каждый встречный –
Поперечный – это свой,
Не знаком, а рад сердечно,
Что вернулся ты живой.
А.Т.Твардовский показал и обыденность воинской доблести, и величие, героизм солдата на войне, когда
Страшный бой идёт, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
Автор поэмы «Василий Тёркин» постоянно подчёркивает «обыкновенность» своего героя. Он создал образ солдата, взяв типичные черты личности, характерные для многих парней, призванных на защиту Отечества. Целью автора было создание знакомого всем образа рядового, не думавшего о героизме, но готового к подвигу, чтобы не пропустить врага к отчему дому. И эта цель была достигнута. Подтверждением тому стали письма в редакцию от фронтовиков, которые сообщали, что в их роте служит такой парень, о котором написал Твардовский, только имя и фамилия у него другие.
Реального прототипа у Тёркина нет, потому что это собирательный образ, вобравший в себя распространённые качества характера русского солдата: смелость и находчивость, упорство и самоотверженность, оптимизм и любовь к Родине. С первого взгляда можно и не отметить ничего примечательного в его облике:
«. Просто парень сам собой он обыкновенный. »
Подвиг солдата на войне показан в поэме как каждодневный, упорный и тяжкий воинский труд, когда и окопы рыть надо, и ползти по грязи или снегу, и стрелять, и снова преодолевать препятствия, возможно, даже вплавь. Вынести тяжёлые будни войны человеку не просто. В минуты отдыха, если думать только о потерях, страданиях, трудностях, сил для нового боя не набраться. Спасало умение отвлечься, вспомнить что-то хорошее, пошутить, как делал это Василий:
Человек простой закваски,
Что в бою не чужд опаски.
То серьёзный, то потешный,
Он идет – святой и грешный.
Уверенность таких ребят в правоте своего воинского дела и долга перед Родиной придавала им силы, и они снова шли в бой «не ради славы, ради жизни на Земле».
Доказательством того, что замысел автора (показать «обыкновенность» героя) претворён в поэме успешно, стала огромная популярность Тёркина. Поэма А.Т.Твардовского «Василий Тёркин» получила всенародное признание и прежде всего среди самих участников Великой Отечественной войны.
Василий Тёркин. 25. Дед и баба (Александр Твардовский)
Дед и баба
Третье лето. Третья осень.
Третья озимь ждёт весны.
О своих нет-нет и спросим
Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших,
Воевавших год иль час,
Павших, без вести пропавших,
С кем видались мы хоть раз,
Провожавших, вновь встречавших,
Нам попить воды подавших,
Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху
Прифронтовой полосы,
Хату с дедом и старухой,
Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу
Впредь до будущей войны,
Но, как водится, без спросу
Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной
Те куранты посчитал,
То ль решил с нужды военной, —
Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето.
Немец жить велел живым.
Шла война далёко где-то
Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке
Мылся немец тыловой.
На твоём сидел крылечке
С непокрытой головой.
И кругом его порядки,
И немецкий, привозной
На смоленской узкой грядке
Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком
Ты по улочке своей, —
Уберёгся ненароком,
Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба
Без часов своих давно,
И уже светилось слабо
На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной
Дед судил, рядил, гадал
О кампании военной,
Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты
Костылём старик чертил
Окруженья и охваты,
Фланги, клинья, рейды в тыл…
— Что ж, за чем там остановка? —
Спросят люди. — Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко,
Кашлял:
— Перегруппировка… —
И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой
Наготове был упрёк,
Словно добрую догадку
Дед по скупости берёг.
Словно думал подороже
Запросить с души живой.
— Дед, когда же?
— Дед, ну что же?
— Где ж он, дед, Будённый твой?
И едва войны погудки
Заводил вдали восток,
Дед, не медля ни минутки,
Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху
Грохот наших батарей.
Бегал, топал:
— Дай им духу!
Дай ещё! Добавь! Прогрей!
Но стихала канонада,
Потухал зарниц пожар.
— Дед, ну что же?
— Думать надо,
Здесь не главный был удар.
И уже казалось деду, —
Сам хотел того иль нет, —
Перед всеми за победу
Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину,
Для всего на свете он
И угадывал причину,
И придумывал резон.
Но когда пора настала,
Долгожданный вышел срок,
То впервые воин старый
Ничего сказать не мог…
Все тревоги, все заботы
У людей слились в одну:
Чтоб за час до той свободы
Не постигла смерть в плену.
В ночь, как все, старик с женой
Поселились в яме.
А война — не стороной,
Нет, над головами.
Довелось под старость лет:
Ни в пути, ни дома,
А у входа на тот свет
Ждать в часы приёма.
Под накатом из жердей,
На мешке картошки,
С узелком, с горшком углей,
С курицей в лукошке…
Две войны прошёл солдат
Целый, невредимый.
Пощади его, снаряд,
В конопле родимой!
Просвисти над головой,
Но вблизи не падай,
Даже если ты и свой, —
Всё равно не надо!
Мелко крестится жена,
Сам не скроешь дрожи!
Ведь живая смерть страшна
И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой
С полночи впервые.
Вдруг — шаги за коноплёй.
— Ну, идут… немые…
По картофельным рядам
К погребушке прямо.
— Ну, старик, не выйти нам
Из готовой ямы.
Но старик встаёт, плюёт
По-мужицки в руку,
За топор — и наперёд:
Заслонил старуху.
Гибель верную свою,
Как тот миг ни горек,
Порешил встречать в бою,
Держит свой топорик.
Вот шаги у края — стоп!
И на шубу глухо
Осыпается окоп.
Обмерла старуха.
Всё же вроде как жива, —
Наше место свято, —
Слышит русские слова:
— Жители, ребята.
— Детки! Родненькие… Детки.
Уронил топорик дед.
— Мы, отец, ещё в разведке,
Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята,
Молоде́ц до молодца́.
И старшой у аппарата, —
Хоть ты что, знаком с лица.
— Закурить? Верти, папаша. —
Дед садится, вытер лоб.
— Ну, ребята, счастье ваше —
Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает:
— Ничего. На том стоим.
На войне, отец, бывает —
Попадает по своим.
— Точно так. — И тут бы деду
В самый раз, что покурить,
В самый раз продлить беседу:
Столько ждал! — Поговорить.
Но они спешат не в шутку.
И ещё не снялся дым…
— Погоди, отец, минутку,
Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом
Подмигнул для красоты,
И его по всем приметам
Дед узнал:
— Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь,
С кем сидели у стола.
Погляди скорей, старуха!
Узнаёшь его, орла?
Та как глянула:
— Сыночек!
Голубочек. Вот уж гость.
Может, сала съешь кусочек,
Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый:
— Закусить бы счёл за честь,
Но ведь нету, бабка, сала?
— Да и нет, а всё же есть…
— Значит, цел, орёл, покуда.
— Ну, отец, не только цел:
Отступал солдат отсюда,
А теперь, гляди, кто буду, —
Вроде даже офицер.
— Офицер? Так-так. Понятно, —
Дед кивает головой. —
Ну, а если… на попятный,
То опять как рядовой.
— Нет, отец, забудь. Отныне
Нерушим простой завет:
Ни в большом, ни в малом чине
На попятный ходу нет.
Откажи мне в чёрствой корке,
Прогони тогда за дверь.
Это я, Василий Тёркин,
Говорю. И ты уж верь.
— Да уж верю! Как получше,
На какой теперь манер:
Господин, сказать, поручик
Иль товарищ, офицер?
— Стар годами, слаб глазами,
И, однако, ты, старик,
За два года с господами
К обращению привык…
Дед — плеваться, а старуха,
Подперши́сь одной рукой,
Чуть склонясь и эту руку
Взявши под локо́ть другой,
Всё смотрела, как на сына
Смотрит мать из уголка.
— 3акуси ещё, — просила, —
Закуси, пое́шь пока…
И спешил, а всё ж отведал,
Угостился, как родной.
Табаку отсыпал деду
И простился.
— Связь, за мной! —
И уже пройдя немного, —
Мастер памятлив и тут, —
Тёркин будто бы с порога
Про часы спросил:
— Идут?
— Как не так! — и вновь причина
Бабе кинуться в слезу.
— Будет, бабка! Из Берлина
Двое новых привезу.
Читайте также: