Барин из парижу приехал
Изучайте английский язык с помощью параллельного текста книги "Двенадцать стульев". Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь. Аналог метода Ильи Франка по изучению английского языка. Всего 810 книг и 2527 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
"Splendid," he said, narrowing his eyes.
"You haven't come from Paris.
– Понимаю, – сказал он, кося глазом, – вы не из Парижа.
Конечно.
You've no doubt come from Kologriv to visit your deceased grandmother."
Вы приехали из Конотопа навестить свою покойную бабушку…
As he spoke, he tenderly embraced the caretaker and pushed him outside the door before the old man had time to realize what was happening.
When he finally gathered his wits, all he knew was that his master had come back from Paris, that he himself had been pushed out of his own room, and that he was clutching a rouble note in his left hand.
Говоря так, он нежно обнял очумевшего дворника и выставил его за дверь прежде, чем тот понял, что случилось, а когда опомнился, то мог сообразить лишь то, что из Парижа приехал барин, что его, Тихона, выставили из дворницкой и что в левой руке его зажат бумажный рубль.
Глядя на бумажку, дворник так растрогался, что направился в пивную и заказал себе пару горшановского пива.
Carefully locking the door, Bender turned to Vorobyaninov, who was still standing in the middle of the room, and said:
Тщательно заперев на крючок за дворником дверь, Бендер обернулся к все еще стоявшему среди комнаты Воробьянинову и сказал:
Притча "Пятикопеечный работник"
Один работник зашел к барину и говорит:
— Барин! Почему ты мне платишь всего пять копеек, а Ивану всегда пять рублей?
Барин смотрит в окно и говорит:
— Вижу я, кто-то едет. Вроде бы сено мимо нас везут. Выйди-ка, посмотри.
Вышел работник. Зашел снова и говорит:
— Правда, барин. Вроде сено.
— А не знаешь откуда? Может, с Семеновских лугов?
— Не знаю.
— Сходи и узнай.
Пошел работник. Снова входит.
— Барин! Точно, с Семеновских.
— А не знаешь, сено первого или второго укоса?
— Не знаю.
— Так сходи, узнай!
Вышел работник. Возвращается снова.
— Барин! Первого укоса!
— А не знаешь, почем?
— Не знаю.
— Так сходи, узнай.
Сходил. Вернулся и говорит:
— Барин! По пять рублей.
— А дешевле не отдают?
— Не знаю.
В этот момент входит Иван и говорит:
— Барин! Мимо везли сено с Семеновских лугов первого укоса. Просили по пять рублей. Сторговались по три рубля за воз. Я их загнал во двор, и они там разгружают.
Барин обращается к первому работнику и говорит:
— Теперь ты понял, почему тебе платят пять копеек, а Ивану пять рублей?
Илья Ильф, Евгений Петров «Двенадцать стульев»
Посвящается Валентину Петровичу Катаеву
И ведь что интересно.
Чему как бы учат нас цитаты из фильма "12 стульев" (1976)
В конце концов, без помощника трудно. А жулик он, кажется, большой, такой может быть полезен.
Так подумал Ипполит Матвеич. И это был ошибочный ход его мысли.
Смотрите хорошее кино - и будет вам счастье.
И помните: начать карьеру многоженца без дивного серого в разводах костюма невозможно.
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
А еще можно подписаться на выпуски нашей рассылки. И получить подарок - книгу "365 цитат о любви". Самые трогательные, неожиданные и смешные.
Же не манж па сис жур: почему "барин из Парижу" не знает французский
В фильме Гайдая есть явное противоречие, связанное с французским языком.
На просмотре спектакля в театре «Колумб» Ипполит Матвеевич проявляет невиданную лингвистическую прыть, без труда переводя Остапу французскую версию «Шумел камыш»: "Хрупкие камыши издавали в темноте свой шорох. "
Это никак не вяжется с последующим эпизодом в Пятигорске, где Остап, напрочь про это "забыв", спрашивает, знает ли Киса французский, и в ответ Воробьянинов с превеликим трудом вытаскивает с дальней полочки памяти несколько простейших слов.
Человек, который еле-еле считает до шести на иностранном языке, ну никак не может на нем же знать слова «хрупкие камыши».
А уж перевести с ходу именно песню — это вообще нужно иметь очень хороший, годами отточенный навык.
В книге ситуация с языками еще запутаннее. Если прочесть главу о молодых годах старгородского льва, то выяснится, что он довольно плотно соприкасался с французским. Был у него и повар-француз в лучшие годы, и красоток он возил в Париж.
А теща, Клавдия Ивановна! Ты знаешь, она называет меня Эполет. Ей кажется, что так произносят в Париже! Замечательно!
— издевательски замечает Ипполит Матвеевич в своей беседе с еще молодой Еленой Станиславовной.
И самое невероятное: в ту пору он ведет переписку с англичанином Энфильдом, коллекционировавшим русские марки.
На каком языке — вот вопрос. То ли Энфильд знает русский, то ли Ипполит Матвеевич — английский. Увы, об этой любопытнейшей детали авторский текст молчит. Известно лишь, что финальная фраза переписки, "накося выкуси", написана Воробьяниновым по-русски, латинскими буквами.
Предположим, что Воробьянинов все же не знает французского. Как такое могло быть, учитывая все его дореволюционные вояжи и слугу-лягушатника?
У языка, вопреки широко распространенному заблуждению, нет свойства автоприлипания. Очень многие убеждены, что если долго вариться в языковой среде и ничего специально не делать, то язык как-то сам по себе укоренится в твой голове.
Это конечно не так, и есть определенный процент эмигрантов, живущих длительное время за границей, но освоивших только самые азы.
Возможно, Ипполит Матвеевич именно из этой породы людей, и ни один иностранный язык так и не смог им овладеть. Не исключено, что англичанин все-таки пишет ему на русском, а во Франции Воробьянинов, как Эллочка-людоедка, оперирует жестами и несколькими десятками слов.
Далее, былая экспертность, конечно, могла существенно полинять за годы потрясений. И вот уже Остап смеется над акцентом Воробьянинова, как некогда тот потешался над тещей.
Есть и еще одна версия, которая может сгладить противоречие.
Предположим, что Ипполит Матвеевич все-таки знает французский далеко не "в пределах гимназического курса". Просто ему не нравится напор великого комбинатора. Воробьянинов понимает, что интерес Остапа к его умению говорить на иностранных языках ни к чему хорошему не ведет, и прикидывается на всякий случай интеллектуально немощным.
Похожие цитаты
— Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на всё на это.
— Как плюнуть?!
— Как же вам плюнуть-то? Слюной, как плевали до эпохи исторического материализма.
Суп в кастрюльке из Парижа – правда или вымысел?
В гоголевском «Ревизоре» чиновники уездного городка угощают Хлестакова вкуснейшей рыбой лабардан . В ответ же он потчует радушных хозяев рассказами о столичной жизни. Немного выпив, он расходится и начинает откровенно привирать: и министры-то у него в приёмной смирно дожидаются, и с Пушкиным он «на короткой ноге», и в модные журналы пишет. И, конечно же, посещает блестящие приёмы.
« Анна Андреевна . Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы!
Хлестаков . Просто не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе»
С арбузом господин Хлестаков, очевидно, сильно перегнул, да и насчёт супа прямо из Парижа, должно быть, наврал? А вот и нет, суп в Петербург вполне могли доставить из лучшего парижского ресторана, если речь идёт о консервах .
Хлестаков разошёлся. Иллюстрация Ю. Коровина Хлестаков разошёлся. Иллюстрация Ю. Коровина«Ревизор» был опубликован в 1836 году, а ещё в 1810 француз Николя Аппер изобрёл способ консервирования продуктов. Правда, Аппер использовал стеклянные ёмкости, но уже в 1825 году был запатентован способ консервирования в жестяных банках, которые могли напоминать современникам кастрюльки. Ещё один довод в пользу правдивости слов Хлестакова – выписка из журнала «Русский архив» за 1821 год: «Теперь до такого совершенства дошли в рассуждении кушанья, что готовые обеды от Робертса в Париже посылают к нам в Петербург в каких-то жестяных кастрюльках нового изобретения, где они сберегаются от всякой порчи» (цитирую по книге В. Ворошилова «Феномен игры»).
То есть консервы во времена Гоголя считались довольно модным блюдом и вполне могли быть поданы на обеде в высшем обществе (Хлестаков, понятное дело, о таком мог только прочитать или услышать). Остаётся неясным лишь одно – а какой именно суп доставили из Парижа? В тексте нет на это указания, поэтому будем считать, что это была французская классика – луковый суп . Итак, нам понадобятся:
- 1,8 л овощного бульона
- 6 луковиц
- 300 г сыра
- 3 зубчика чеснока
- 100 мл белого сухого вина
- 3 ст. л. оливкового масла
- 2 ст. л. муки
- 1 ч. л. сахара
- Немного свежего тимьяна
- Багет для подачи
- Лук нарезать очень тонко. Нагреть в глубокой сковороде масло и пассеровать лук, пока он не станет мягким и золотистым. Добавить измельчённый чеснок, тимьян и сахар и готовить, помешивая, ещё 20-25 минут, следя, чтобы лук не подгорал.
- Всыпать к луку муку, быстро перемешать и готовить ещё пару минут, затем влить вино. Постепенно подливать бульон, дать супу вскипеть, убавить огонь и готовить ещё 30 минут.
- Пока варится суп, несколько ломтиков багета подсушить в духовке. Суп разлить по жаропрочным мисочкам, в каждую положить по ломтику багета, сверху посыпать сыром и поставить в духовку на пару минут, затем сразу подать к столу.
P. S. Уже предвижу комментарии «Луковый суп в высшем обществе, фи!» А как вы считаете, какой суп мог приехать в кастрюльке из Парижа в XIX веке?
2 серия
Слесарь, попугай и гадалка
― Слесарь-интеллигент со средним образованием.
― Хозяйка "Модной и Шляпной Мастерской" Елена Станиславовна Боур прогорев на мануфактурных спекуляциях, в последнее время все чаще прибегала к другому, не менее увлекательному роду занятий.
― Должна вас предупредить, девушка, что за сеанс меньше пятидесяти копеек я не беру.
― Вдова, не знавшая преград в стремлении отыскать нового мужа, согласилась платить установленную цену.
― Вас надо гадать на Даму Треф.
― Но я всегда была Червонная Дама.
― Черновое определение вдовьей судьбы было дано уже через несколько минут.
― Вдову ждали большие и мелкие неприятности, а на сердце у нее лежал трефовый король, с которым дружила бубновая дама.
― Набело гадали по руке. Линия жизни простиралась так далеко, что конец ее заехал в Курск, и если линия говорила правду, вдова должна была бы дожить до Страшного Суда.
― Все это гадалка объясняя вдове, употребляя слова и термины, принятые в среде графологов, хиромантов и лошадиных барышников.
― Если бы Ипполит Матвеич увидел ее сейчас. то никогда не узнал бы Елены Боур, старой своей возлюбленной, о которой секретарь суда сказал стихами, что она "К поцелуям зовущая, вся такая воздушная".
Слесарь-интеллигент - это звучит гордо
― Это был кипучий лентяй. Целыми днями он бегал по городу, распоряжался, давал ценные советы. Ему было не до работы.
― Однако венцом академической деятельности слесаря-интеллигента была эпопея с воротами дома номер 7.
― Полесов обязался привести железные ворота дома в полный порядок. Два дня у него ушло на расклепку ворот, после чего Виктор Михалыч совершенно охладел к воротам.
― Больше всех от этой затеи пострадал дворник дома номер 7. Он потерял свой еженочный заработок. Ворот не было. Нечего было открывать. И загулявшим жильцам не за что было отдавать свои гривенники.
― А однажды вечером случилось страшное. Говорят, что злоумышленники будто бы унесли даже закипающий во дворе самовар.
― При наличии отсутствия пропитанных шпал это будет не трамвай, это будет одно горе!
Ссылки по теме
"12 стульев" - цитаты
― Дядь, дай десять копеек. Ну дай десять копеек. Десять копеек дай!
― Может, тебе дать еще ключ от квартиры? Где деньги лежат?
― Мой папа был турецко-подданный.
― Но начать карьеру многоженца без дивного серого в разводах костюма было невозможно.
В двух словах
Убийство, месть, любовь и приключения. И все это - на фоне отеля "Гранд Будапешт". И еще там бегут из тюрьмы!
Зачем стоит перечитать цитаты из фильма "12 стульев"
- вспомнить, что слабые отблески человечности еще встречаются на этой варварской бойне, которая некогда была известна как цивилизация.
Вор "В законе" влюбился в деревенскую девушку. Фильм "Трактир на Пятницкой".
Как выясняет начальник розыска Климов, в его окружении действует предатель. Он все время предупреждает подельников об облавах. Климов решает внедрить в банду двух своих людей.
агент Панин и бандит "Серый". кадр из фильма.. агент Панин и бандит "Серый". кадр из фильма..Николай Панин устроился в трактир официантом под видом брата хозяйки. Он достает информацию и предупреждает милицию. Выясняется, что бандой фиктивно командует «Серый», а на самом деле все дела ведет хозяйка трактира Ирина.
Ирине доложили о двух агентах, и она вместе с «Серым» пытается выяснить, кто они.
Параллельно нам показывают еще одного героя Пашку «Америку». Вор-карманник встречает на базаре милую девушку, у которой украли кошелек и все деньги. Пашка быстро находит воришек и помогает девушке. Вот тут у них разгорается любовь.
Аленка и Пашка "Америка". кадр из фильма. Аленка и Пашка "Америка". кадр из фильма.
Вся эта ситуация с бандой мне очень напомнила 90-е, так же развал в стране, так же грабежи и разбои. Хотя милиция более сильна и противостоит разным бандам.
В это же время «Серый» просит Пашку о помощи в поимке агентов.
Если посмотреть внимательно на «Америку», парень – то он добрый и справедливый, хоть и карманник. Старается помогать своим товарищам и даже незнакомой девушке.
Пашка помогает милиции спасти «официанта» и найти «Серого». Однако, он понимает, что теперь ему не простят измены и просит Климова позаботиться о девушке если его убьют.
Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев
— Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это.
— Как плюнуть?!
— Слюной, — ответил Остап, — как плевали до эпохи исторического материализма.
Аналогичная цитата:
Добавил Дмитрий Кузнецов 03.06.16 в 16:21
- Скопировать
- Сообщить об ошибке
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Брат-2 (- Русский, сдавайся! - Русские не сдаются. )
Даун Хаус (Человек! Виски! Мне и этому офицеру)
ДМБ (- Видишь суслика? - Нет. - И я не вижу. А он есть.)
Достучаться до небес (На небе только и разговоров, что о море и о закате. )
А теперь - цитаты
12 стульев (1976)
— Не думала, что мои чертовы каблуки из Парижа снова будут ступать по лошадиному навозу Смолл Хита.
— Это временно, Полли.
— Да, пока ад не замерзнет.
- Скопировать
- Сообщить об ошибке
1 серия
― Там все есть для счастья, меня там только нет,
И это значит - что я там буду!
― Дядь, дай десять копеек. Ну дай десять копеек. Десять копеек дай!
― Может, тебе дать еще ключ от квартиры? Где деньги лежат?
― Это была историческая тирада. Хотя в момент ее произнесения молодой человек еще не подозревал, что фраза обречена на бессмертие. Действительно, это прозвучало эффектно.
― Ну что, отец, невесты в вашем городе есть?
― Кому и кобыла невеста.
― Больше вопросов не имею.
― Н-да. В таком доме и без невест.
― Наших невест давно на том свете с фонарями ищут. Здесь государственная богадельня - старухи здесь живут на полном пенсионе.
― Те, что до исторического материализма родились?
― Что ж в этом доме до исторического материализма было?
― Когда было?
― При старом режиме?
― А, при старом режиме барин мой здесь жил.
― Буржуй?
― Не, предводитель дворянства.
― Пролетарий, значит?
― Сам ты пролетарий! Я ж тебе говорю - предводитель.
― Разговор с умным дворником, слабо разбиравшемся в классовой структуре общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой человек не взялся за дело решительно.
― Ну что, дедушка, хорошо бы вина выпить?
― А, эээ. у. угости.
― За мной не пропадет.
― Ну договорились.
― Так я у тебя переночую?
― А хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
― Мой папа был турецко-подданный.
― Живость характера, мешавшая ему посвятить себя какому-либо делу, постоянно кидала его в разные концы страны.
― И теперь привела в Старгород - без носков, без ключа, без квартиры, и без денег.
― Но начать карьеру многоженца без дивного серого в разводах костюма было невозможно.
Танго
― Странствуя по свету, словно птица,
Преодолевая жизни путь,
Изредка, однажды, иногда, как говорится,
Я б хотел забыться и заснуть.
― С безумной силою, я тихо повторяю,
Поймите милая, поверьте милая,
Вы мой кумир, я не покину вас.
Встреча: Остап и Ипполит Матвеич
― Вот, барин, из Парижу приехал.
― У нас хоть и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.
― Здравствуй, Тихон, что это тебе взбрело в голову? Я приехал не из Парижа.
Отлично. Вы приехали из Кологрива, навестить свою покойную бабушку.
― Ипполит Матвеич еще никогда не имел дела с таким темпераментным молодым человеком, как Бендер, и почувствовал себя плохо.
― Куда ж вы пойдете? Вам торопиться некуда, за вами придут!
― Ипполит Матвеич не нашелся, что ответить, и стал недружелюбно глядеть на Бендера.
― В конце концов, без помощника трудно, - подумал Ипполит Матвеич, - а жулик он, кажется, большой, такой может быть полезен.
Бриллиантовый дым
― Ипполит Матвеич рассказал Остапу Бендеру, первому встреченному им проходимцу, все, что ему было известно о брильянтах со слов умершей тещи.
В продолжение рассказа Остап несколько раз вскакивал и восторженно восклицал: "Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!"
― А уже через час оба сидели за шатким столом, и упираясь друг в друга головами, читали длинный список драгоценнностей.
― Выбор неплохой. Камни, я вижу, подобраны со вкусом. И сколько вся эта музыка стоила?
― Семьдесят-семдесят пять.
― Хмм, теперь, значит, полтораста тысяч.
― Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все на это!
― Как плюнуть?
― Как же вам плюнуть-то. Слюной! Как плевали до эпохи исторического материализма. Сколько было стульев?
― Двенадцать, гостиный гарниттур.
― Давно сгорел ваш гостиный гарнитур, в печах!
― Спокойно, спокойно, спокойно. За дело берусь я, заседание продолжается.
Остап хочет 60 процентов, Ипполит Матвеич предлагает 10-15 процентов. Остап разочарован
― Вы пошлый человек, любите деньги больше чем надо.
― А вы не любите денег?
― Нет!
― Зачем же вам такая сумма - 60 процентов?
― Из принципа!
― Все же 15 процентов.
― А больше ничего не хотите?
― Нет.
― Может, вы хотите, чтобы я работал бесплатно, дал вам еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
― В таком случае простите, у меня есть все основания полагать, что я и один справлюсь со своим делом.
― В таком случае, у меня есть все основания предполагать, как говорил Энди Таккер, что и я один справлюсь с вашим делом.
― Мошенник!
― Ну так и быть, пятьдесят процентов: половина моя, половина наша!
― Ведь это же грабеж среди бела дня!
― Ну хорошо. Только из уважения к личности БЫВШЕГО ПРЕДВОДИТЕЛЯ.
― Тсс. А.
― . дворянства я готов работать из сорока процентов. Лед тронулся?
― Тронулся, тронулся.
― По рукам. о ясный предводитель команчей.
― Я не потреплю никаких команчей!
― Ну хорошо. Я буду называть вас фельдмаршалом.
― О, пролетарий умственного труда, работник метлы! Это конгениально! Ваш дворник - большой пошляк.
― Придется отложить опрос свидетеля до утра. Будем брать живьем!
― Что за лавочничество? Начинать полуторастотысячное дело - и ссориться из-за восьми рублей. Учитесь жить шикарно!
Утро нового дня. Ипполит Матвеич позеленел.
― Вы с ума сошли!
― Аптекарь говорил, что это радикально черный цвет! Это "Титаник"! Контрабандный товар.
― Контрабандный? Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице.
― Жить с такими усами в Советской России не рекомендуется. Голову попробуем отмыть, усы придется сбрить.
Опрос Тихона
― Начал хорошо. Не разменивайся на детали, говори главное.
― Весной 1918 года вся наличная мебель была отвезена в уездный жилотдел.
― Может ведь!
― Окромя одного стула, который забрал завхоз 2 дома соц.собеса.
― Стул здесь? А? В доме?
― Так точно! Стул в богадельне, на первом этаже стоит, в помещении культурно-массового сектора.
― Вопросов больше нет. Быстро на опхомелку!
― Будем брить, и немедленно.
― . я не могу.
― Почему?
― Это невозможно.
― А. Усы вам дороги как память?
― Оставлю все, что в моих силах.
― Не забудьте записать на мой дебет два рубля - за бритье и стрижку.
― Почему ж так дорого, ведь это стоит сорок копеек?
― За конспирацию, фельдмаршал!
― Сборный пункт - в дворницкой. Парад-але!
Голубой воришка
― Об этом человеке следует сказать особо.
― Завхоз второго дома старсобеса был не просто ворюга. Он был застенчивый ворюга. Все существо его протестовало против краж, но не красть он не мог.
― Он крал, и ему было стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза.
Сводный духовой оркестр
― Ну хорошо. А где остальные инструменты?
― После слов "остальные инструменты" Альхену стало невыносимо стыдно. Он давно уже продал почти все духовые инструменты, и сейчас испытывал страшные муки.
― Ни возрастом, ни полом эти молодые люди не гармонировали с задачами социального обеспечения. Но тем не менее жили в доме на старушечьих правах и крали в доме все, что не успевал украсть Альхен.
― Сейчас нажрутся - станут песни орать. Всю капусту у нас сожрали на месяц вперед, сволочи.
― Да-да.
― Новая партия старушек?
― Это сироты.
― Дети Поволжья? Тяжелое наследие царского режима?
/* Пока Остап обедал - отец Федор перехватил стул. Ой.
Жар в ладонях
― А где же ваши усы, уважаемый Ипполит Матвеич?
― А где же ваша борода, святой отец?
― Это не ваше имущество.
― А чье же?
― Не-ваше-не-ваше.
― А-чье-же-а-чье-же?
/* Ну тут, как вы понимаете, драка. И раскурочивание содерживамого стульчика. И пустота.
― А где же наш стульчик?
― Так, здесь нет, здесь нет, здесь нет.
― Ты кому продал стул?
― Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественнным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами.
― Слушай меня, жертва аборта! Перекупщик блондин или брюнет, быстро, рост, приметы!
― Я не знаю! Я старался не смотреть ему в глаза! Я даже отворачивался.
― Почему?
― Мне было стыдно.
/* Статья 114 уголовного кодекса - дача взятки лицу при исполнении служебных обязанностей.
― Заседание продолжается, господа присяжные заседатели.
Ипполит Матвеич, отец Федор и Остап Бендер
― Ну что, батюшка, нашли?
― А вы?
― Вы, батюшка, аферист, я вам морду набью.
― Руки коротки.
― Вы просто, батюшка, ворюга.
― Че ж я у вас украл?
― Использовали в своих интересах тайну исповеди.
― Скоро на место происшествия неожиданно прибыл сам технический директор и главный руководитель концессии.
― После его появления отец Федор предупредительно занял удобную позицию в глубине пустыря.
― Стул из богадельни?
― Он использовал в своих интересах тайну исповеди!
― Здесь Ипполит Матвеич сообщил главному концессионеру обо всех подлостях отца Федора.
― Кислое дело. Пещера Лихтвейса - таинственный соперник. Надо его опередить.
― Я его.
― Что вы его? Что вы его?
― Опережу, - подумал Ипполит Матвеич, но промолчал, однако его душа наполнилась уверенностью, и он неожиданно предложил:
― Морду бы ему набить.
― Морду мы ему пощупать всегда успеем. Сейчас важно отыскать следы остальных одиннадцати стульев.
― А когда же будем бить морду?
― Во второй серии.
Конец первой серии.
Легенда о великом комбинаторе,
Почему в Шанхае ничего не случилось
Происхождение легенды
В истории создания «Двенадцати стульев», описанной мемуаристами и многократно пересказанной литературоведами, вымысел практически неотделим от фактов, реальность - от мистификации.
В «Гудке» работал и Валентин Петрович Катаев (1897-1986), брат Петрова, друг Ильфа, приехавший в Москву несколько раньше. Он в отличие от брата и друга успел к 1927 году стать литературной знаменитостью: печатал прозу в центральных журналах, пьесу его ставил МХАТ, собрание сочинений готовило к выпуску одно из крупнейших издательств - «Земля и фабрика».
С учетом этих обстоятельств понятно, что подаренным сюжетом вклад Катаева далеко не исчерпывался. В качестве литературной знаменитости брат Петрова и друг Ильфа стал, так сказать, гарантом: без катаевского имени соавторы вряд ли получили бы «кредит доверия», ненаписанный или, как минимум, недописанный роман не попал бы заблаговременно в планы столичного журнала, рукопись не принимали бы там по частям. И не печатали бы роман в таком объеме: все же публикация в семи номерах - случай экстраординарный для иллюстрированного ежемесячника.
В Москве Нарбут реорганизовал и создал несколько журналов, в том числе «30 дней», а также издательство «Земля и фабрика» - «ЗиФ», где был, можно сказать, представителем ЦК ВКП(б). Своим прежним одесским подчиненным он, как отмечали современники, явно протежировал. И характерно, что первое отдельное издание «Двенадцати стульев», появившееся в 1928 году, было зифовским. Кстати, вышло оно в июле, аккурат к завершению журнальной публикации, что было оптимально с точки зрения рекламы, а в этой области Нарбут, возглавлявший «ЗиФ», был признанным специалистом.
Нежелание мемуаристов и советских литературоведов соотнести деятельность Нарбута с историей создания «Двенадцати стульев» отчасти объясняется тем, что на исходе лета 1928 года политическая карьера бывшего акмеиста прервалась: после ряда интриг в ЦК (не имевших отношения к «Двенадцати стульям») он был исключен из партии и снят со всех постов. Регинин же остался заведующим редакцией, и вскоре у него появился другой начальник. Однако в 1927 году Нарбут еще благополучен, его влияния вполне достаточно, чтобы с легкостью преодолевать или обходить большинство затруднений, неизбежных при срочной сдаче материалов прямо в номер.
Если принять во внимание такой фактор, как поддержка авторитетного Регинина и влиятельнейшего Нарбута, то совместный дебют Ильфа и Петрова более не напоминает удачный экспромт, нечто похожее на сказку о Золушке. Скорее уж это была отлично задуманная и тщательно спланированная операция - с отвлекающим маневром, с удачным пропагандистским обеспечением. И проводилась она строго по плану: соавторы торопились, работая ночи напролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что вопрос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все последующие номера журнала - жестко определены.
Текстология романа
Посвящение Катаеву сохранялось во всех последующих изданиях, а вот сам роман быстро менялся. В журнальной публикации было тридцать семь глав, в первом зифовском отдельном издании 1928 года - сорок одна, и, наконец, во втором, тоже зифовском, выпущенном в 1929 году, осталось сорок. Столько же оставалось и во всех последующих.
С точки зрения советских текстологов журнальный вариант «Двенадцати стульев» и первое книжное издание - художественно неполноценны: первая публикация вообще не в счет, поскольку текст сокращали применительно к журнальному объему, в книжном же издании 1928 года авторы хоть и восстановили ряд купюр, однако делали это наспех, так сказать, по инерции, а позже сочли сделанное нецелесообразным, что и подтверждается вторым зифовским вариантом. Здесь, по мнению текстологов, авторы подошли к роману с максимальной взыскательностью, правили и сокращали не спеша, потому сорокаглавный вариант принимался за основу при последующих переизданиях. И в 1938 году, то есть еще при жизни одного из соавторов, сокращенный и выправленный роман был включен в четырехтомное собрание сочинений, выпускавшееся издательством «Советский писатель». Это издание, настаивают текстологи, вполне правомерно считается эталонным и тиражируется десятилетиями.
Такой подход обусловлен не только личными пристрастиями исследователей, но и общими принципами текстологии советской литературы. Априорно подразумевалось, что литератор в СССР не скован ни цензурой, ни редакторским произволом. Все разночтения в прижизненных изданиях советских писателей полагалось интерпретировать как результат постоянно растущей авторской «требовательности к себе», стремления к «художественной достоверности», «художественной целостности» и т. п. В итоге проблемы восстановления купюр и выявления цензурных искажений вообще не ставились. При подготовке очередной публикации надлежало лишь выбрать вариант, отражающий «последнюю волю автора», и тут наиболее репрезентативным - по определению - оказывалось последнее прижизненное издание. Для «Двенадцати стульев» - вариант 1938 года.
Ныне ситуация изменилась, и только от исследователей зависит, какими критериями пользоваться при определении репрезентативности вариантов. Потому целесообразно обратиться к исходному материалу - рукописям.
После перепечатки, уже в машинописи, авторы изменили поглавное деление: текст разбили не на двадцать, а на сорок три главы, и каждая получила свое название. Тут, вероятно, сыграла роль журнальная специфика: главы меньшего объема удобнее при распределении материала по номерам. Затем роман был существенно сокращен: помимо глав целиком изымались эпизоды, сцены, отдельные фразы. Сокращения, похоже, проводились в два этапа: сначала авторами, что отражено в машинописном варианте, а потом редакторами - по другому, несохранившемуся экземпляру правленной авторами машинописи. Виной тому не только цензура: в журнале действительно приходилось экономить объем, ведь и после всех сокращений публикация романа чрезмерно затянулась.
Жертвуя объемом, авторы получали рекламу, да и жертвы в значительной мере были заведомо временными: в книжном издании объем лимитирован не столь жестко, при поддержке руководства издательства сокращенное легко восстановить, а поддержкой руководства Ильф и Петров давно заручились. Вероятно, договор с издательством был заключен одновременно или вскоре после подписания договора с журналом, что отчасти подтверждается и мемуарными свидетельствами. За основу взяли один из не тронутых редакторами машинописных экземпляров, многие купюры в итоге были восстановлены. Полностью неопубликованными остались лишь две главы (ранее, в автографе, они составляли одну), но и без них книга чисто полиграфически оказалась весьма объемной.
Основой второго книжного издания 1929 года была уже не рукопись, а первый зифовский вариант, который вновь редактировали: изъяли полностью еще одну главу, внесли ряд изменений и существенных сокращений в прочие. Можно, конечно, считать, что все это сделали сами авторы, по собственной инициативе, руководствуясь исключительно эстетическими соображениями. Но тогда придется поверить, что за два года Ильф и Петров не сумели толком прочитать ими же написанный роман, и лишь при подготовке третьей публикации у них словно бы открылись глаза. Принять эту версию трудно. Уместнее предположить, что новая правка была обусловлена вполне заурядными обстоятельствами: требованиями цензора. И если в 1928 году отношения с цензурой сановный Нарбут улаживал, то к 1929 году цензура мягче не стала, а сановной поддержки Ильф и Петров уже не имели.
После второго зифовского издания они, похоже, не оставили надежду опубликовать роман целиком. Две главы, что еще ни разу не издавались, были под общим названием напечатаны в октябрьском номере журнала «30 дней» за 1929 год, то есть проведены через цензурные рогатки. Таким образом, официально разрешенными (пусть в разное время и с потерями) оказались все сорок три главы машинописи. Оставалось только свести воедино уже апробированное и печатать роман заново. Но, как известно, такой вариант «Двенадцати стульев» не появился.
Политический контекст
Популярным роман стал сразу же, разошелся на пословицы и поговорки - результат крайне редкий для книги советских писателей. Критика, однако, довольно долго пребывала в растерянности. Не заметить новый сатирический роман, опубликованный центральным издательством, было нельзя, но и спорить о его достоинствах или недостатках критики не торопились. Лишь 21 сентября 1928 года в газете «Вечерняя Москва» появилась небольшая рецензия, подписанная инициалами «Л. К.», автор которой не без снисходительности указывал, что хоть книга «читается легко и весело», однако в целом «роман не поднимается на вершины сатиры», да и вообще «утомляет». Затем критика умолкла надолго. По сути, обсуждение началось лишь после того, как 17 июня 1929 года в «Литературной газете» под рубрикой «Книга, о которой не пишут» была опубликована статья, где указывалось, что роман «несправедливо замолчала критика».
Понятно, что и авторы романа, снискавшие к 1927 году известность в качестве абсолютно лояльных газетчиков, да и покровительствовавший им сановный Нарбут, известный своей осторожностью в вопросах идеологии, рассчитывали не на разгромные рецензии. Значит, в 1927 году - при работе над романом - дерзкие шутки Ильфа и Петрова признавались вполне уместными, а вот в 1928 году их допустимость вызвала у современников серьезные сомнения. Но сомнения эти разрешились в пользу авторов романа - после «сигнала сверху», санкционировавшего благожелательный отзыв в «Литературной газете».
Отметим, что действие в романе начинается весной и завершается осенью 1927 года - накануне юбилея: к 7 ноября готовилось широкомасштабное празднование десятилетия со дня прихода к власти партии большевиков, десятилетия Советского государства. На это же время - с весны по осень 1927 года - пришелся решающий этап открытой полемики официального партийного руководства с «левой оппозицией» - Л. Д. Троцким и его единомышленниками. Именно в контексте антитроцкистской полемики роман - такой, каким он задумывался, - был необычайно актуален.
Оппозиционеры уже давно утверждали, что лидеры партии - И. В. Сталин и Н. И. Бухарин - отказались ради упрочения личной власти от идеала «мировой революции», а это неизбежно создает непосредственную угрозу существованию СССР в условиях агрессивного «капиталистического окружения». Апологеты же официального партийного курса доказывали в свою очередь, что оппозиционеры - экстремисты, не умеющие и не желающие работать в условиях мира и потому мечтающие о перманентных потрясениях «мировой революции», о возрождении «военного коммунизма», тогда как правящая группа Сталина - Бухарина - гарант стабильности, опора нэпа.
Пришлось прибегнуть к экивокам, объясняя, что «шанхайский переворот» - событие хоть и досадное, но не столь значительное, как утверждают оппозиционеры; «мировая революция» все равно далека; война, конечно, неизбежна, только начнется еще не скоро; Красная армия способна разгромить всех агрессоров; что же до «врагов внутренних», то они никакой реальной силы не представляют. Да и вообще нет нужды всем и каждому постоянно рассуждать о «международном положении»: на то есть правительство, а гражданам СССР надлежит выполнять его решения.
На тезисах официальной пропаганды и строится сюжет «Двенадцати стульев». Действие в романе начинается 15 апреля 1927 года, «шанхайский переворот», главная газетная новость, обсуждается героями, однако обсуждается между прочим, как событие вполне заурядное, никого не пугающее и не обнадеживающее, все соображения героев романа о «международном положении» подчеркнуто комичны, и тем более комичны попытки создать антисоветское подполье. Авторы последовательно убеждают читателя: в СССР нет питательной среды для «шпионской сети», «врагам внешним», даже если они сумеют проникнуть в страну, не на кого там всерьез опереться, угрозы «реставрации капитализма» нет. Это хоть и не согласовывалось с недавними и позднейшими пропагандистскими кампаниями, но идеально соответствовало правительственному «заказу» в конкретной ситуации - полемике с Троцким.
К лету 1928 года роман уже не казался столь злободневным, как в 1927 году: политическая обстановка изменилась, «левая оппозиция» была сломлена, Троцкий удален с политической арены. Кроме того, Сталин отказался от союза с Бухариным, и теперь Бухарин числился в опаснейших оппозиционерах - «правых уклонистах». А в полемике с «правыми уклонистами» официальная пропаганда вновь актуализовала модель «осажденной крепости». Ирония по поводу близкой «мировой революции», «империалистической агрессии», шпионажа и т. п. теперь выглядела неуместной.
Ильф и Петров оперативно реагировали на пропагандистские новшества, вносили в роман изменения, но заново переписывать его не стали. Все равно главная идеологическая установка «Двенадцати стульев» оставалась актуальной: надежды на «скорое падение большевиков» беспочвенны, СССР будет существовать, что бы ни предпринимали враги - внешние и внутренние. С этой точки зрения «Двенадцать стульев» - типичный «юбилейный роман». Однако антитроцкистская, точнее, антилевацкая направленность его оставалась вне сомнений, и характерно, что уже опальный Бухарин цитировал «Двенадцать стульев» в речи, опубликованной «Правдой» 2 декабря 1928 года.
Впрочем, рассуждения относительно сервилизма авторов здесь вряд ли уместны. Начнем с того, что антитроцкистская направленность, ставшая идеологической основой романа, была обусловлена не только «социальным заказом». Нападки в печати на Троцкого многие интеллектуалы воспринимали тогда в качестве признаков изменения к лучшему, возможности, так сказать, «большевизма с человеческим лицом». Участвуя в полемике, Ильф и Петров защищали, помимо прочего, нэп и стабильность, противопоставленные «военному коммунизму». Они вовремя уловили конъюнктуру, но, надо полагать, конъюнктурные расчеты не противоречили убеждениям.
Так уж совпало, что иронические пассажи по поводу советской фразеологии были с весны по осень 1928 года свидетельством лояльности, а «шпионские страсти», разглагольствования о «мировой революции» всемерно вышучивались в эту же пору как проявления троцкизма. С троцкизмом ассоциировалась и «левизна» в искусстве, авангардизм. Потому главными объектами пародий в «Двенадцати стульях» стали В. В. Маяковский, В. Э. Мейерхольд и Андрей Белый. Подробно эти пародии, а равным образом некоторые политические аллюзии, рассмотрены в комментарии.
Эдиционные принципы
Для предлагаемого издания за основу был взят самый ранний из сохранившихся вариантов, переписанный Петровым (РГАЛИ. Ф. 1821. Оп. 1. Ед. хр. 31). Поглавное деление дается по машинописному варианту, и структура комментария соответствует этим сорока трем главам (РГАЛИ. Ф. 1821. Оп. 1. Ед. хр. 32-33). Дополнительно в тексте указаны также границы двадцати глав исходного варианта. В ряде случаев учтена чисто стилистическая правка машинописного варианта, но игнорируются правка идеологическая и сокращения. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами современного литературного языка.
Принципы комментирования традиционны: поясняются прежде всего реалии, цитаты и реминисценции, литературные и политические аллюзии, пародии, конкретные события, так или иначе связанные с эпизодами романа, текстологически существенные разночтения. Подробный анализ интертекстуальных зависимостей не входит в задачу.
При подготовке комментария использованы монографические исследования:
• Курдюмов А. А. (Лурье Я. С.) В краю непуганых идиотов: Книга об Ильфе и Петрове. Paris, 1983;
• Щеглов Ю. К. Романы И. Ильфа и Е. Петрова: Спутник читателя. В 2 т. Wien, 1990-1991.
Кроме того, комментарии к изданиям романа:
• Долинский М. 3. Комментарии <к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев»> // Ильф И., Петров Е. Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска. М., 1989;
• Сахарова Е. М. Комментарии <к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев»> // Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. М., 1987.
За оказанную помощь благодарим В. Т. Бабенко, Н. А. Богомолова, В. В. Бродского, В. М. Гаевского, А. Ю. Галушкина, А. Я. Гитиса, В. Н. Денисова, О. А. Долотову, Г. Х. Закирова, В. Н. Каплуна, Л. Ф. Кациса, Р. М. Кирсанову, Г. В. Макарову, В. В. Нехотина, А. Е. Парниса, Р. М. Янгирова.
М. П. Одесский, Д. М. Фельдман
От издательства
В тексте романа курсивом выделены разночтения и фрагменты, исключенные из варианта, входившего в ранее издававшиеся собрания сочинений Ильфа и Петрова.
Читайте также: