Один лектор в доме отдыха говорил что если мальчишка моего возраста влюбится
Мне нужно было с кем-нибудь посоветоваться. Я вспомнил о студенте-геологе Юре, который жил в соседнем подъезде. Его родители тоже были геологами и часто уезжали в командировку. Однажды, когда они уехали, Юра заболел чем-то серьезным.
Я, конечно, мог заразиться. Но, пренебрегая опасностью и возражениями бабушки, ухаживал за Юрбй, бегал за лекарствами и даже один раз поставил ему горчичники.
- Если у тебя в жизни возникнет какая-нибудь трудность, приходи ко мне, - сказал Юра.
Я пришел и все ему рассказал.
- Ну, брат, это не трудность! Ты в шестом классе? Помню, помню. Случалось! Но все это несерьезно. Ты же рисковал ради меня. И я хочу ответить тебе тем же самым!
А тут и помогать нечего. Все само рассосется, рассеется. Как дым, как утренний туман!
Примерно через неделю Лиля сказала мне:
- Не хочешь ли подежурить в моем подъезде?
- Хочу! А что это значит.
- Ну вдруг мне в чем-нибудь понадобится твоя помощь?
А ты рядом, в подъезде.
- Я готов стоять там круглые сутки!
- Зачем же так много? Часа полтора или два в день.
Она продолжала меня испытывать.
- Не бойся. Тебе там не будет скучно, - сказала Лиля. - Вместе с тобой будет дежурить и Владик Бабкин!
Значит, и он тоже проходил испытания.
Мы с Владиком стали дежурить. Лиля спускалась сверху, и мы сопровождали ее в магазин или на рынок. Мы шли сзади и несли сумки. Она проходила через двор, где Валя со второго этажа как раз в это время играл в хоккей.
Он останавливался, махал клюшкой и обязательно какнибудь нас с Владиком называл. То "почетным эскортом", то "музыкальным сопровождением", то "прилипалами".
Встречая нас в подъезде, он каждый раз спрашивал:
- Ну что? Заступили.
Я все терпел. Я ждал двадцать девятое февраля.
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы.
Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал.
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
- А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
- Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу.
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
- Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
- Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Рн посмотрел на нее не то с уважением, не то даже както еще серьезнее.
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это -произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
- Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое. Мы с тобой идем на каток!
- Ты ошибся, - ответила Лиля. - Завтра - цервое марта!
Я забыл. Я совсем забыл, что год этот не високосный и
что нет в этом году двадцать девятого февраля.
- Я тоже забыла, - сказала Лиля. И рассмеялась.
- Ну и что же. Но ведь завтра все равно воскресенье! - сказал я. Двадцать девятое февраля или первое марта - какая же разница?
- Очень большая! - сказала Лиля. - Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток.
- Кому? - перебил я.
В ответ она опять рассмеялась. А я, к сожалению, не смог ей ответить тем же.
На следующий день утром я спрятался за углом Лилиного дома и стал наблюдать.
Закрыть Как отключить рекламу?Было холодно. Но мне было жарко.
Она вышла на улицу вместе с Валей, который жил на втором этаже.
Я так и думал! Он держал в руках две пары коньков - ее и свои. И смотрел на нее так же, как и вчера: не то с уважением, не то как-то иначе. А она улыбалась.
В ту минуту я понял, что любить нужно только того человека, который достоин любви!
Я понял это очень ясно и твердо. Но мне от этого было ничуть не легче.
Я пришел к студенту-геологу Юре и сказал:
- Ты просил, чтобы я. когда будет очень и очень трудно.
- Все то же самое?
- Перестань! Это даже смешно. В твоем возрасте? Несерьезно!
Но это было серьезно. Так серьезно, что на следующий день я опять схватил двойку. И не потому, что не выучил урока, а потому, что ни о чем другом не мог думать. Одним словом, плохо соображал.
5. Как ваше здоровье?
Бабушка считала моего папу неудачником. Она не заявляла об этом прямо. Но время от времени ставила нас в известность о том, что все папины товарищи по институту стали, как назло, главными врачами, профессорами или в крайнем случае кандидатами медицинских наук. Бабушка всегда так громко радовалась успехам папиных друзей, что после этого в квартире становилось тихо и грустно. Мы понимали, что папа был "отстающим".
- Хотя все они когда-то приходили к тебе за советами.
Ты им подсказывал на экзаменах! - воскликнула как-то бабушка.
- Они и сейчас приносят ему свои диссертации, - тихо сказала мама, не то гордясь папой, не то в чем-то его упрекая. - Они получают творческие отпуска для создания научных трудов! А он и в обычный отпуск уже три года не может собраться. Каждый день эта больница! Операции, операции. И больше ничего. Хоть бы на недельку взял бюллетень: заболел бы, отдохнул, что ли.
Вскоре мамино желание сбылось: папа заболел гриппом.
Ему прописали лекарства.
- А еще, - сказал врач, - нужен покой, тишина.
Телефон у нас стал звонить каждые две минуты.
- Как его здоровье? Как он себя чувствует? - спрашивали незнакомые голоса.
Сперва меня это злило: папа не мог заснуть. И вечером я сказал маме,-которая вернулась с работы:
- Звонили, наверно, раз двадцать!
- Сколько? - переспросила мама.
- Раз тридцать, - ответил я, потому что почувствовал вдруг, что мама как-то приятно удивлена. - Они мешают ему спать, - сказал я.
Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые.
Один лектор в доме отдыха говорил (1) что (2) если мальчишка моего возраста влюбится (3) то обязательно таскает за косы девочку (4) в которую он влюблён (5) или даже бьёт её.
Голосование за лучший ответ
Alexander AlenitsynВысший разум (728991) 1 год назад
Один лектор в доме отдыха говорил, что, если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблён или даже бьёт её.
Один лектор в доме отдыха говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Установите соответствие между грамматическими ошибками и предложением
1)нарушение в построении предложения с деепричастным оборотом
2)нарушение в построении предложения с несогласованным приложением
3)ошибка в построении предложения с однородными членами
4)Нарушения в построении предложения с причастным оборотом
5)неправильное построение с предложения с косвенной речью
А) Что же делать тем, кто так и не смог постичь тайну алгебры и геометрии ?
Б) Пересчитав сдачу, Мишка быстро направился к ипподрому
В) Гости поздравили Тарасу Бульбу и его сыновей и сказали, что вы делаете доброе дело
Г) В перестроечные времена особой популярностью пользовались журнал "Огонёк" и газета " Аргументы и факты"
Д) Мы любовались Сочами-нашим южным курортным городом
Е) Он чувствовал, как сердце его переполняет восхищение и любовь к матери
Ё)Мысли, посещающие Дали во время творческого прогресса, нашли отражение в особенностях его неповторимой художественной формы, присущим его индивидуальному стилю
Ж) Чувства наши обостряются, сердце наполняется радостью, услышав пение птиц, журчание ручья-словом, музыка природы
З) Воздушный шар, облетевший земной шар, благополучно приземлился
Звоните и приезжайте (11 стр.)
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы. Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал…
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
– А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
– Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу…
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
– Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
– Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Он посмотрел на нее не то с уважением, не то даже как-то еще серьезнее…
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
– Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое… Мы с тобой идем на каток!
– Ты ошибся, – ответила Лиля. – Завтра первое марта!
Я забыл… Я совсем забыл, что год этот не високосный и что нет в этом году двадцать девятого февраля.
– Я тоже забыла, – сказала Лиля. И рассмеялась.
– Ну и что же. Но ведь завтра все равно воскресенье! – сказал я. – Двадцать девятое февраля или первое марта – какая же разница?
– Очень большая! – сказала Лиля. – Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток…
– Кому? – перебил я.
В ответ она опять рассмеялась. А я, к сожалению, не смог ей ответить тем же.
На следующий день утром я спрятался за углом Лили-ного дома и стал наблюдать.
Было холодно. Но мне было жарко…
Она вышла на улицу вместе с Валей, который жил на втором этаже.
Я так и думал! Он держал в руках две пары коньков – ее и свои. И смотрел на нее так же, как и вчера: не то с уважением, не то как-то иначе… А она улыбалась.
В ту минуту я понял, что любить нужно только того человека, который достоин любви!
Я понял это очень ясно и твердо… Но мне от этого было ничуть не легче.
Я пришел к студенту-геологу Юре и сказал:
– Ты просил, чтобы я… когда будет очень и очень трудно…
– Все то же самое?
– Перестань! Это даже смешно. В твоем возрасте? Несерьезно!
Но это было серьезно. Так серьезно, что на следующий день я опять схватил двойку. И не потому, что не выучил урока, а потому, что ни о чем другом не мог думать. Одним словом, плохо соображал…
5. КАК ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ?
Бабушка считала моего папу неудачником. Она не заявляла об этом прямо. Но время от времени ставила нас в известность о том, что все папины товарищи по институту стали, как назло, главными врачами, профессорами или в крайнем случае кандидатами медицинских наук. Бабушка всегда так громко радовалась успехам папиных друзей, что после этого в квартире становилось тихо и грустно. Мы понимали, что папа был «отстающим»…
– Хотя все они когда-то приходили к тебе за советами. Ты им подсказывал на экзаменах! – воскликнула как-то бабушка.
– Они и сейчас приносят ему свои диссертации, – тихо сказала мама, не то гордясь папой, не то в чем-то его упрекая. – Они получают творческие отпуска для создания научных трудов! А он и в обычный отпуск уже три года не может собраться. Каждый день эта больница! Операции, операции… И больше ничего. Хоть бы на недельку взял бюллетень: заболел бы, отдохнул, что ли…
Двадцать девятое февраля
Говорят, что любовь облагораживает человека. С того дня, как я полюбил, мне все время приходилось кому-нибудь врать. Я делал это не нарочно. Просто мне задавали вопросы, на которые я не мог ответить честно.
– Почему ты столько времени уделяешь прическе? И рубашки стал менять чуть ли не каждый день?
– У нас в школе работает санитарная комиссия.
– О чем ты все время думаешь? У тебя отсутствующие глаза. Из-за чего ты вздыхаешь?
– Из-за отметок… У меня появились двойки.
– Их же не было! Откуда они?
– Вот об этом как раз я и думаю.
Но на самом деле я думал о Лиле Тарасовой.
Она пришла к нам из другой школы. Помню, на большой перемене подбежал ко мне Владик Бабкин и таким безразличным-безразличным голосом говорит:
– Да, кстати… Ты новенькую видел?
– Тут одна… ученица. Рядом с тобой есть свободное место. Если она захочет на него сесть, ты скажи, что оно уже занято. Ладно? И пошли ее ко мне. Я тоже один сижу… Ладно?
– Я не могу объяснить… Но поверь – это важно!
Минут через пять новенькая подошла ко мне и сказала:
– Здесь свободное место?
Я посмотрел на нее – и на миг потерял сознание. По крайней мере я совершенно забыл о Владике и о его просьбе.
– Можно, я сяду? – спросила она.
– Можно, – прошептал я. И на том же уроке схватил первую двойку. Я схватил ее потому, что очень хотел получить пятерку. Получить на глазах у Лили Тарасовой!
С тех пор я все время хотел, чтобы у нее на глазах со мной произошло что-нибудь необычайное или просто хорошее. Одним словом, хотел, как говорится, предстать перед ней в выгодном свете.
Но наконец я понял, что в таком свете я могу предстать перед ней только на катке. Потому что я хорошо катался!
И я пригласил ее на каток.
Я где-то читал, что выдающийся человек всегда имеет «свое лицо».
Лиля ни в чем не была похожа на остальных! Портфель у нее был мягкий, вишневого цвета, с двумя золотыми замочками.
Тетради и книжки были обернуты в красивую розовую бумагу с разводами, и не было на них ни одной кляксы и вообще ни одного пятнышка. Самописка была, как говорится, миниатюрная, карандаш с оранжевым ластиком на конце, блокнотик изящный, с календарем на обложке. А уж о глазах я и не говорю.
Лиля заглянула в этот самый блокнотик с календарем и сказала:
– Двадцать восьмое февраля – это суббота. Вот и прекрасно! Пойдем на каток в воскресенье – двадцать девятого.
– А почему так не скоро?
– Чтобы ты успел заслужить это право!
– Пойти со мной на каток! – Она взглянула мне прямо в глаза и спросила: – На что ты способен ради меня?
– Вот и прекрасно! Я буду тебя испытывать. Для начала выполни одну мою просьбу.
– Любую! – воскликнул я.
– Я раньше дружила с Валей. А потом мы поссорились. И у меня осталась Валина книжка. Я не хочу сама заходить…
– Понимаю! – воскликнул я. – Где живет Валя? Укажи только адрес. Я отнесу книгу, чего бы мне это ни стоило!
– Вот и прекрасно. Валя живет прямо подо мной, на втором этаже…
– А ты, значит, на третьем? – быстро сообразил я.
А еще я сразу сообразил, что увижу дом, в котором живет она, поднимусь по той самой лестнице, по которой каждый день ходит она.
Все это имело для меня очень большое значение! Такое большое, что я сначала поднялся на седьмой этаж, потом спустился на третий, постоял немного возле ее квартиры, вздохнул и спустился еще на один этаж…
Дверь мне открыл парень лет тринадцати или четырнадцати. Я слышал, что внешность для мужчин не имеет большого значения. И все же сразу подумал о том, что парень этот выше меня и гораздо красивее. Мне стало грустно… Но я взял себя в руки и спросил:
– Валя дома? Мне нужно отдать ей книжку.
– Не ей, а ему! – сказал парень. И протянул руку.
Так, значит, это с ним она раньше дружила? Мне стало совсем тяжело.
– Ты что, ее паж? – спросил Валя.
Высокие и красивые люди могут задавать любые вопросы.
Я молча удалился к себе домой…
Я знал, что дома уже обо всем догадались. Бабушка старалась повлиять на меня. Но, как всегда, необычно, по-своему.
– А сын моей соседки, который учится в седьмом классе, решил сначала окончить школу, потом институт, потом прочно встать на ноги и только после этого думать обо всем остальном! – сообщила бабушка.
Отсюда я должен был сделать вывод, что и мне нужно пригласить Лилю Тарасову на каток после окончания института.
Маме бабушка в тот вечер сказала:
– Когда тебе в пятом классе понравился один мальчик, это, я помню, помогло тебе стать отличницей. Это вдохновило тебя!
Я понял, что и мне не мешало бы стать круглым отличником.
На следующий день я получил по физике тройку с минусом.
– Не узнаю тебя! – сказала физичка.
Я и сам себя с трудом узнавал!
Мне нужно было с кем-нибудь посоветоваться. Я вспомнил о студенте-геологе Юре, который жил в соседнем подъезде. Его родители тоже были геологами и часто уезжали в командировку. Однажды, когда они уехали, Юра заболел чем-то серьезным.
Я, конечно, мог заразиться. Но, пренебрегая опасностью и возражениями бабушки, ухаживал за Юрой, бегал за лекарствами и даже один раз поставил ему горчичники.
– Если у тебя в жизни возникнет какая-нибудь трудность, приходи ко мне, – сказал Юра.
Я пришел и все ему рассказал.
– Ну, брат, это не трудность! Ты в шестом классе? Помню, помню… Случалось! Но все это несерьезно. Ты же рисковал ради меня. И я хочу ответить тебе тем же самым! А тут и помогать нечего. Все само рассосется, рассеется. Как дым, как утренний туман!
Примерно через неделю Лиля сказала мне:
– Не хочешь ли подежурить в моем подъезде?
– Хочу! А что это значит.
– Ну вдруг мне в чем-нибудь понадобится твоя помощь? А ты рядом, в подъезде…
– Я готов стоять там круглые сутки!
– Зачем же так много? Часа полтора или два в день. И хватит!
Она продолжала меня испытывать.
– Не бойся. Тебе там не будет скучно, – сказала Лиля. – Вместе с тобой будет дежурить и Владик Бабкин!
Значит, и он тоже проходил испытания.
Мы с Владиком стали дежурить. Лиля спускалась сверху, и мы сопровождали ее в магазин или на рынок. Мы шли сзади и несли сумки. Она проходила через двор, где Валя со второго этажа как раз в это время играл в хоккей.
Он останавливался, махал клюшкой и обязательно как-нибудь нас с Владиком называл. То «почетным эскортом», то «музыкальным сопровождением», то «прилипалами»…
Встречая нас в подъезде, он каждый раз спрашивал:
– Ну что? Заступили.
Я все терпел. Я ждал двадцать девятое февраля.
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы.
Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал…
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
– А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
– Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу…
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
– Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
– Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Он посмотрел на нее не то с уважением, не то даже как-то еще серьезнее…
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
– Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое… Мы с тобой идем на каток!
– Ты ошибся, – ответила Лиля. – Завтра – первое марта!
Я забыл… Я совсем забыл, что год этот не високосный и что нет в этом году двадцать девятого февраля.
– Я тоже забыла, – сказала Лиля. И рассмеялась.
– Ну и что же. Но ведь завтра все равно воскресенье! – сказал я. Двадцать девятое февраля или первое марта – какая же разница?
– Очень большая! – сказала Лиля. – Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток…
– Кому? – перебил я.
В ответ она опять рассмеялась. А я, к сожалению, не смог ей ответить тем же.
На следующий день утром я спрятался за углом Лилиного дома и стал наблюдать.
Было холодно. Но мне было жарко…
Она вышла на улицу вместе с Валей, который жил на втором этаже.
Я так и думал! Он держал в руках две пары коньков – ее и свои. И смотрел на нее так же, как и вчера: не то с уважением, не то как-то иначе… А она улыбалась.
Звоните и приезжайте (5 стр.)
– Ну, брат, это не трудность! Ты в шестом классе? Помню, помню… Случалось! Но все это несерьезно. Ты же рисковал ради меня. И я хочу ответить тебе тем же самым! А тут и помогать нечего. Все само рассосется, рассеется. Как дым, как утренний туман…
Примерно через неделю Лиля сказала мне:
– Не хочешь ли подежурить в моем подъезде?
– Хочу! А что это значит.
– Ну вдруг мне в чем-нибудь понадобится твоя помощь? А ты рядом, в подъезде…
– Я готов стоять там круглые сутки!
– Зачем же так много? Часа полтора или два в день. И хватит!
Она продолжала меня испытывать.
– Не бойся. Тебе там не будет скучно, – сказала Лиля. – Вместе с тобой будет дежурить и Владик Бабкин!
Значит, и он тоже проходил испытания.
Мы с Владиком стали дежурить. Лиля спускалась сверху, и мы сопровождали ее в магазин или на рынок. Мы шли сзади и несли сумки. Она проходила через двор, где Валя со второго этажа как раз в это время играл в хоккей.
Он останавливался, махал клюшкой и обязательно как-нибудь нас с Владиком называл. То "почетным эскортом", то "музыкальным сопровождением", то "прилипалами"…
Встречая нас в подъезде, он каждый раз спрашивал:
– Ну что? Заступили.
Я все терпел. Я ждал двадцать девятое февраля!…
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы. Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал…
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
– А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
– Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу…
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
– Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
– Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Он посмотрел на нее не то с уважением, не то даже как-то еще серьезнее…
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
– Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое… Мы с тобой идем на каток!
– Ты ошибся, – ответила Лиля. – Завтра первое марта!
Я забыл… Я совсем забыл, что год этот не високосный и что нет в этом году двадцать девятого февраля.
– Я тоже забыла, – сказала Лиля. И рассмеялась.
– Ну и что же. Но ведь завтра все равно воскресенье! – сказал я. – Двадцать девятое февраля или первое марта – какая же разница?
– Очень большая! – сказала Лиля. – Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток…
– Кому? – перебил я.
В ответ она опять рассмеялась. А я, к сожалению, не смог ей ответить тем же.
На следующий день утром я спрятался за углом Лили-ного дома и стал наблюдать.
Было холодно. Но мне было жарко…
Она вышла на улицу вместе с Валей, который жил на втором этаже.
Я так и думал! Он держал в руках две пары коньков – ее и свои. И смотрел на нее так же, как и вчера: не то с уважением, не то как-то иначе… А она улыбалась.
В ту минуту я понял, что любить нужно только того человека, который достоин любви!
Я понял это очень ясно и твердо… Но мне от этого было ничуть не легче.
Я пришел к студенту-геологу Юре и сказал:
– Ты просил, чтобы я… когда будет очень и очень трудно…
– Все то же самое?
– Перестань! Это даже смешно. В твоем возрасте? Несерьезно!
Но это было серьезно. Так серьезно, что на следующий день я опять схватил двойку. И не потому, что не выучил урока, а потому, что ни о чем другом не мог думать. Одним словом, плохо соображал…
Звоните и приезжайте - Алексин Анатолий Георгиевич
– О чем ты все время думаешь? У тебя отсутствующие глаза. Из-за чего ты вздыхаешь?
– Из-за отметок… У меня появились двойки.
– Их же не было! Откуда они?
– Вот об этом как раз я и думаю.
Но на самом деле я думал о Лиле Тарасовой.
Она пришла к нам из другой школы. Помню, на большой перемене подбежал ко мне Владик Бабкин и таким безразличным-безразличным голосом говорит:
– Да, кстати… Ты новенькую видел?
– Тут одна… ученица. Рядом с тобой есть свободное место. Если она захочет на него сесть, ты скажи, что оно уже занято. Ладно? И пошли ее ко мне. Я тоже один сижу… Ладно?
– Я не могу объяснить… Но поверь – это важно! Минут через пять новенькая подошла ко мне и сказала:
– Здесь свободное место?
Я посмотрел на нее – и на миг потерял сознание. По крайней мере, я совершенно забыл о Владике и о его просьбе.
– Можно, я сяду? – спросила она.
– Можно, – прошептал я. И на том же уроке схватил первую двойку. Я схватил ее потому, что очень хотел получить пятерку. Получить на глазах у Лили Тарасовой!
С тех пор я все время хотел, чтобы у нее на глазах со мной произошло что-нибудь необычайное или просто хорошее. Одним словом, хотел, как говорится, предстать перед ней в выгодном свете.
Но наконец я понял, что в таком свете я могу предстать перед ней только на катке. Потому что я хорошо катался! И я пригласил ее на каток.
Я где-то читал, что выдающийся человек всегда имеет «свое лицо».
Лиля ни в чем не была похожа на остальных! Портфель у нее был мягкий, вишневого цвета, с двумя золотыми замочками.
Тетрадки и книжки были обернуты в розовую бумагу с разводами, и не было на них ни одной кляксы и вообще ни одного пятнышка. Самописка была, как говорится, миниатюрная, карандаш с оранжевым ластиком на конце, блокнотик изящный, с календарем на обложке. А уж о глазах я и не говорю!
Лиля заглянула в этот самый блокнотик с календарем и сказала:
– Двадцать восьмое февраля – это суббота. Вот и прекрасно! Пойдем на каток в воскресенье – двадцать девятого.
– А почему так не скоро?
– Чтобы ты успел заслужить это право!
– Пойти со мной на каток! – Она взглянула мне прямо в глаза и спросила: – На что ты способен ради меня?
– Вот и прекрасно! Я буду тебя испытывать. Для начала выполни одну мою просьбу.
– Любую! – воскликнул я.
– Я раньше дружила с Валей. А потом мы поссорились. И у меня осталась Валина книжка. Я не хочу сама заходить…
– Понимаю! – воскликнул я. – Где живет Валя? Укажи только адрес. Я отнесу книгу, чего бы мне это ни стоило!
– Вот и прекрасно. Валя живет прямо подо мной, на втором этаже…
– А ты, значит, на третьем? – быстро сообразил я.
А еще я сразу сообразил, что увижу дом, в котором живет она, поднимусь по той самой лестнице, по которой каждый день ходит она… Все это имело для меня очень большое значение! Такое большое, что я сначала поднялся на седьмой этаж, потом спустился на третий, постоял немного возле ее квартиры, вздохнул и спустился еще на эдин этаж…
Дверь мне открыл парень лет тринадцати или четырнадцати. Я слышал, что внешность для мужчин не имеет большого значения. И все же сразу подумал о том, что парень этот выше меня и гораздо красивее. Мне стало грустно… Но я взял себя в руки и спросил:
– Валя дома? Мне нужно отдать ей книжку.
– Не ей, а ему! – сказал парень. И протянул руку. Так, значит, это с ним она раньше дружила? Мне стало совсем тяжело.
– Ты что, ее паж? – спросил Валя.
Высокие и красивые люди могут задавать любые вопросы.
Я молча удалился к себе домой…
Я знал, что дома уже обо всем догадались. Бабушка старалась повлиять на меня. Но, как всегда, необычно, по-своему.
– А сын моей соседки, который учится в седьмом классе, решил сначала закончить школу, потом институт, потом прочно встать на ноги и только после этого думать обо всем остальном! – сообщила бабушка.
Отсюда я должен был сделать, вывод, что и мне нужно пригласить Лилю Тарасову на каток после окончания института.
Маме бабушка в тот вечер сказала:
– Когда тебе в пятом классе понравился Сережа Потапов… это, я помню, помогло тебе стать отличницей. Это вдохновило тебя!
Я понял, что и мне не мешало бы стать круглым отличником.
На следующий день я получил по физике тройку с минусом.
– Не узнаю тебя! – сказала физичка.
Я и сам себя с трудом узнавал!
Мне нужно было с кем-нибудь посоветоваться. Я вспомнил о студенте-геологе Юре, который жил в соседнем подъезде. Его родители тоже были геологами и часто уезжали в командировку. Однажды, когда они уехали, Юра заболел чем-то серьезным.
Я, конечно, мог заразиться. Но, пренебрегая опасностью и возражениями бабушки, ухаживал за Юрой, бегал за лекарствами и даже один раз поставил ему горчичники.
– Если у тебя в жизни возникнет какая-нибудь трудность, приходи ко мне, – сказал Юра.
Я пришел и все ему рассказал. Он рассмеялся.
– Ну, брат, это не трудность! Ты в шестом классе? Помню, помню… Случалось! Но все это несерьезно. Ты же рисковал ради меня. И я хочу ответить тебе тем же самым! А тут и помогать нечего. Все само рассосется, рассеется. Как дым, как утренний туман…
Примерно через неделю Лиля сказала мне:
– Не хочешь ли подежурить в моем подъезде?
– Хочу! А что это значит.
– Ну вдруг мне в чем-нибудь понадобится твоя помощь? А ты рядом, в подъезде…
– Я готов стоять там круглые сутки!
– Зачем же так много? Часа полтора или два в день. И хватит!
Она продолжала меня испытывать.
– Не бойся. Тебе там не будет скучно, – сказала Лиля. – Вместе с тобой будет дежурить и Владик Бабкин!
Значит, и он тоже проходил испытания.
Мы с Владиком стали дежурить. Лиля спускалась сверху, и мы сопровождали ее в магазин или на рынок. Мы шли сзади и несли сумки. Она проходила через двор, где Валя со второго этажа как раз в это время играл в хоккей.
Он останавливался, махал клюшкой и обязательно как-нибудь нас с Владиком называл. То «почетным эскортом», то «музыкальным сопровождением», то «прилипалами»…
Встречая нас в подъезде, он каждый раз спрашивал:
– Ну что? Заступили.
Я все терпел. Я ждал двадцать девятое февраля!…
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы. Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал…
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
– А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
– Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу…
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
– Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
– Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Он посмотрел на нее не то с уважением, не то даже как-то еще серьезнее…
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
– Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое… Мы с тобой идем на каток!
– Ты ошибся, – ответила Лиля. – Завтра первое марта!
Я забыл… Я совсем забыл, что год этот не високосный и что нет в этом году двадцать девятого февраля.
– Я тоже забыла, – сказала Лиля. И рассмеялась.
– Ну и что же. Но ведь завтра все равно воскресенье! – сказал я. – Двадцать девятое февраля или первое марта – какая же разница?
– Очень большая! – сказала Лиля. – Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток…
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Звоните и приезжайте
Я учусь в той же школе, где когда-то учились мама и папа. Папу почему-то никто не запомнил. А маму запомнили многие. «У нее были прекрасные внешние данные!» – сказала как-то учительница литературы, которая заодно руководит у нас драматическим кружком. И придирчиво оглядела меня. Это было бы еще ничего: за «внешние данные» пока что отметок не ставят. Но оказалось, что и внутренние данные у мамы тоже были гораздо лучше, чем у меня. К примеру, все помнили, что мама никогда не гоняла клюшкой консервные банки и не любила играть в «расшибалочку».
Больше я не знал никаких подробностей о мамином прошлом. Но вот однажды бабушка, которая пришла помочь маме по хозяйству, сказала:
– А Сережа-то стал лауреатом Всероссийского конкурса!
– Какой Сережа? – спросил я.
– Сережа Потапов. Его знают все культурные люди!
– Первый раз слышу. А кто это? – сказал я. И вдруг заметил, что папа взглянул на меня с любовью. А верней сказать, с благодарностью. Я ничего не понял…
И только потом на кухне бабушка объяснила мне, что Сережа Потапов учился когда-то в школе для музыкально одаренных детей и мама любила его, когда была в пятом классе.
Музыкальная школа находится прямо напротив нашей, через дорогу. Если из нашей школы выходит ученик, трудно сразу определить, одаренный он или не одаренный. А если из дверей школы, которая через дорогу, тут уж сразу ясно: идет одаренный!
Мы выходим из своей школы с портфелями, а музыкально одаренные – с футлярами. Сначала Сережа Потапов привлек немало внимание тем, что его футляр был больше, чем у других, потому что он играл на виолончели. А потом, уже в пятом классе, она его полюбила. Мама, наверное, тоже была одаренной, потому что я вот хоть и учусь в шестом классе, но еще ни разу никого не любил.
– Да, Сережа далеко шагнул! – сказала за ужином бабушка.
И папа закурил в комнате, хотя обычно выходил для этого в коридор или на кухню.
– Ну что ты?! Это такое далекое прошлое… Это глупое детство! – сказала мама. И рассмеялась. Ей было весело. А папа за весь вечер ни разу не улыбнулся.
– Далеко шагнул! Далеко. – повторяла бабушка, убирая посуду.
Бабушка очень любила нас воспитывать. Но делала это как-то по-своему.
«А сын моей соседки научился варить суп», – говорила она, и я должен был понять, что мне тоже не мешало бы этому научиться.
«А Коля, который вместе с тобой кончил медицинский институт, стал заведующим отделением», – сообщала она папе. И папа должен был сделать вывод, что ему тоже не мешало бы стать заведующим. «Да, Сережа далеко шагнул!» – эта фраза должна была подсказать папе, что и ему пора было уже куда-то шагнуть.
Два года назад мне удаляли гланды. «Чепуховая операция!» – говорили все. Но я как-то этого не почувствовал… Хирург, который их удалял, казался мне удивительным человеком. Он причинял мне ужасную боль, и я должен был бы его ненавидеть, а я относился к нему прямо-таки, как говорят, с восхищением. Со страхом и восхищением! И трудно мне было представить, что он снимет свой белый халат, свои резиновые перчатки и станет таким же, как все. А может быть, даже пойдет в буфет…
Папа делает операции почти каждый день. И может быть, каждый день кто-то смотрит на него так же. как я смотрел на того хирурга.
– Тебе когда-нибудь делали операцию? – спросил я у бабушки.
Оказалось, что ей за шестьдесят лет не сделали ни одной операции! Разве она могла как следует оценить папу?
– Добиваются же люди таких успехов, как Сережа Потапов! – причитала бабушка, уже натягивая пальто.
– Вот когда у тебя опять будет приступ мигрени, – сказал я, – вызывай не врача, а этого своего… виолончелиста! Пусть он тебе поможет!
Перед самым сном я чистил зубы в ванной комнате и вдруг услышал, как мама сказала папе:
– Это смешно… – Ей все еще, в отличие от папы, хотелось смеяться. – Ну несерьезно, честное слово. Это же было в пятом классе!
– Началось в пятом… – тихо сказал папа. И я почувствовал, что рука его снова полезла в карман за папиросами.
Я, как говорят, содрогнулся.
Значит, только началось в пятом классе? Интересно, а в каком кончилось? Хорошо, если в шестом. А если в седьмом или даже в девятом?
«Ведь папа учился с мамой в одном классе, – рассуждал я. – А школа для одаренных, как и сейчас, была через дорогу. И папа, значит, был свидетелем их любви. Как же он, бедный, переживал! А если он и сейчас страдает?»
Надо было что-то предпринять. Но что? Разве я мог с кем-нибудь посоветоваться?
К примеру, если был посоветовался с бабушкой, она бы сказала: «А сын моей соседки никогда не вмешивается в дела старших!»
Может, это действительно было не мое дело? Может быть…
Через несколько дней, собираясь в школу, я услышат в программе передач, что Сергей Потапов будет выступать вечером по телевизору. К счастью, кроме меня, этого никто не услышал.
Вечером, за четверть часа до концерта лауреатов Всероссийского конкурса, я уселся делать уроки в той комнате, где стоит телевизор.
– Завтра контрольная! – сообщил я. И все стали передвигаться на цыпочках.
Еще через неделю я обнаружил, что Сергей Потапов собирается выступать по радио. За пятнадцать минут до его выступления я разложил тетради на кухне, где у нас стоит радиоприемник.
– Завтра снова контрольная! – сказал я.
И приемник молчал весь вечер.
Но Сергей Потапов продолжал преследовать нашу семью!
Как-то, возвращаясь из кино, я увидел афишу с его портретом на том самом месте, где мама и папа каждое утро садились на трамвай. Сперва я хотел сорвать афишу и уничтожить ее. Подходил, примерялся, прилаживался… Но все-таки не сорвал.
Вернувшись домой, я стал убеждать своих родителей, что ездить на троллейбусе гораздо удобнее, чем на трамвае.
– Но троллейбусная остановка так далеко, – возразил папа.
Ах, если б он знал!
– Я проведу вас проходными дворами, и вы увидите, как это близко.
– Совсем рядом! – сказал я.
– В проходных дворах всегда бывает темно и опасно, – вмешалась бабушка. Как будто она нарочно хотела столкнуть маму лицом к лицу с ее прошлым!
Утром я повел маму и папу проходными дворами.
– Вот видите, как удобно, – говорил я. – Совсем близко! И вы садитесь на современный вид транспорта… Правда, не на метро, но по крайней мере и не на трамвай! И еще одно преимущество. Мы вместе идем почти до самой моей школы!
Вообще-то мне не хотелось, чтобы мои родители каждое утро прямо у всех на глазах провожали меня, шестиклассника, в школу. Но теперь я был готов абсолютно на все! И я уводил их от афиши с портретом…
5. КАК ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ?
Бабушка считала моего папу неудачником. Она не заявляла об этом прямо. Но время от времени ставила нас в известность о том, что все папины товарищи по институту стали, как назло, главными врачами, профессорами или в крайнем случае кандидатами медицинских наук. Бабушка всегда так громко радовалась успехам папиных друзей, что после этого в квартире становилось тихо и грустно. Мы понимали, что папа был "отстающим"…
– Хотя все они когда-то приходили к тебе за советами. Ты им подсказывал на экзаменах! – воскликнула как-то бабушка.
– Они и сейчас приносят ему свои диссертации, – тихо сказала мама, не то гордясь папой, не то в чем-то его упрекая. – Они получают творческие отпуска для создания научных трудов! А он и в обычный отпуск уже три года не может собраться. Каждый день эта больница! Операции, операции… И больше ничего. Хоть бы на недельку взял бюллетень: заболел бы, отдохнул, что ли…
Вскоре мамино желание сбылось: папа заболел гриппом.
Ему прописали лекарства.
– А еще, – сказал врач, – нужны покой, тишина… Телефон у нас стал звонить каждые две минуты.
– Как его здоровье? Как он себя чувствует? – спрашивали незнакомые голоса.
Сперва меня это злило; папа не мог заснуть. И вечером я сказала маме, которая вернулась с работы:
– Звонили, наверно, раз двадцать!
– Сколько? – переспросила мама.
– Раз тридцать, – ответил я, потому что почувствовал вдруг, что мама как-то приятно удивлена. – Они мешают ему спать, – сказал я.
– Понимаю. Но, значит, они волнуются?
– Еще как! Некоторые чуть не плакали… от волнения… Я их успокаивал!
– Когда это было? – поинтересовалась бабушка.
– Ты как раз ушла за лекарством. Или была на кухне… Точно не помню.
– Возможно… Звонков действительно было много, – сказала бабушка и с удивлением посмотрела на дверь комнаты, в которой лежал папа.
Она не ожидала, что будет столько звонков. Они обе не ожидали.
"Как здорово, что папа заболел! – думал я. – Пусть узнают… И поймут. Особенно мама!" Да, больше всего мне хотелось, чтоб мама узнала, как о папе волнуются совершенно посторонние люди.
– Однажды мне довелось ухаживать за студентом Юрой. Ну который живет в соседнем подъезде…– сказал я. – Вы помните? (Мама и бабушка кивнули в ответ.) Он тоже был болен гриппом. И ему тоже звонили. Человека два или три в день. Не больше. А тут прямо нет отбоя!
В эту минуту опять зазвонил телефон.
– Простите меня, пожалуйста… – услышал я в трубке тихий, какой-то сдавленный женский голос. – Я с кем разговариваю?
– Очень приятно… Тогда вы поймете. У меня тоже есть сын. Его завтра должны оперировать. Но я хотела бы дождаться выздоровления вашего папы. Если это возможно… Попросите его, пожалуйста. У меня один сын. Я очень волнуюсь. И хотела, чтобы ваш папа сам, лично… Если это возможно. Тогда я была бы спокойна!
– Повторите, пожалуйста, это его жене, – сказал я. – То есть моей маме… Я сейчас ее позову!
Еще через час или минут через сорок мужской голос из трубки спросил:
– С кем я имею честь?
– Отлично! Тогда вы не можете не понять. Моей супруге будут вырезать желчный пузырь. Обещали, что вырежет ваш отец. Именно поэтому я и положил ее в эту больницу. Хотя у меня были другие возможности! Мне обещали, что ваш отец… И вдруг такая неприятная неожиданность! Как же так? Надо поднять его на ноги! Может быть, нужны особенные лекарства? Какие-нибудь дефицитные? Я бы мог… Одним словом, я хотел бы его дождаться. Это не театр: здесь дублеры меня не устраивают.
– Скажите все это его жене. Вот так, как вы говорили мне… Слово в слово! Может быть, она сумеет помочь.
Я опять позвал маму.
И в другие дни я говорил всем, кто интересовался папиным самочувствием:
– Сейчас ничего определенного сказать не могу. Вы позвоните вечером. Как раз его жена будет дома! Она вам все объяснит…
Вернувшись с работы, мама усаживалась в коридоре возле столика с телефоном и беспрерывно разговаривала с теми, кого я днем просил позвонить.
Иногда я говорил бабушке:
– Может быть, ты ей поможешь?
И она "подменяла" маму у столика в коридоре. Больные, врачи, медсестры, которые звонили папе, каждый раз спрашивали:
– А какая температура?
К сожалению, температура у папы была невысокая. А мне хотелось, чтобы все продолжали волноваться о его здоровье!
Однажды я сказал:
– Температура? Не знаю… Разбил градусник. Но лоб очень горячий. И вообще мечется!
Так я в тот день стал отвечать всем. Я говорил шепотом в коридоре, чтобы папа не слышал.
Мой шепот на всех очень действовал. Мне отвечали тоже чуть слышно:
– Да… Позвоните попозже, когда будет его жена! Вечером нам принесли целых три градусника.
– Хочется, чтобы у него была нормальная температура, – сказала та самая женщина, сыну которой папа должен был что-то вырезать. И протянула мне градусник. – Он все еще мечется.
– Нет, уже лучше, – сказал я. – Гораздо лучше. Не волнуйтесь, пожалуйста…
– Поставьте ему этот градусник, – попросила она. Будто от градусника что-то зависело.
– По-моему, есть заметное улучшение, – вновь успокоил я женщину.
Она вынула платок, опустила голову и ушла…
– Неужели вы думаете, – сказал я маме и бабушке, – что, если бы этот ваш… виолончелист заболел гриппом, ему бы столько звонили? И купили бы столько градусников.
Читайте также: