Как гюго определил место луи филиппа в истории франции
Великобритании в Париже лорд Каули 23 августа просил о встрече с Гизо, чтобы сообщить ему о намечающемся визите. Поскольку этот визит мог быть неоднозначно воспринят как в Париже, так и в Лондоне, о нем не сообщалось заранее и сам он имел, скорее, семейный характер.
Брачные союзы между Орлеанами и Саксен-Кобургами были в Европе достаточно распространены. Королева Виктория приходилась племянницей королю Бельгии Леопольду и, следовательно, его жене, дочери Луи Филиппа, королеве Марии Луизе. Принц-консорт Альберт, по просьбе Виктории, имел разговор о намечающемся визите с Марией Луизой, просил ее предупредить об этом свою мать, французскую королеву Марию Амелию, и хранить эту новость в секрете даже от Луи Филиппа [4] .
Французское правительство возлагало большие надежды на визит английской королевы. В это время правительство Луи Филиппа еще оставалось предметом недоброжелательства в Европе; русский, австрийский и прусский монархи продолжали рассматривать Луи Филиппа как узурпатора трона. Например, король Пруссии, совершая визит в Великобританию, решил не проезжать через Париж.
В этих условиях Луи Филипп полагал, что посещение королевой Викторией Франции могло иметь благоприятные последствия для укрепления международного престижа Франции, способствовать изменению отношения европейских абсолютных монархов к французскому королю и правительству.
Между тем княгиня узнала, что Н. Д. Киселев, не отставая от своих коллег по дипломатическому корпусу, присоединился к пари, что английская королева не приедет. Ливен тотчас пригласила российского поверенного в делах заехать к ней, чтобы дать ему понять, что она не одобряет его поведения. Она писала Гизо: «Киселев заезжал вчера ко мне в Босежур, перед моим отъездом. Мне хотелось сказать ему, что дипломатический корпус ведет себя глупо, и дать ему, таким образом, понять, что ему следовало бы говорить и поступать иначе. Он признал себя виновным в том, что держал пари, о чем он
Визит намечался в королевский замок Ё (Ей), что в Нормандии. В замке присутствовала вся королевская семья: Луи Филипп с супругой, их дочери: принцесса Мария Луиза и принцесса Клементина, жена принца Августа Кобургского. Там же были и сыновья Луи Филиппа: принц Жуанвильский, герцог Омальский и герцог Монпансье. Отсутствовал только герцог Немурский, руководивший в это время маневрами в Бретани.
Приготовления к визиту совершались под личным руководством короля Луи Филиппа. Он приказал прислать из Парижа пушки и военных, которые должны были состоять при них, столовое серебро и фарфоровую посуду.
Виктория прибыла в Ё 31 августа. Единственными официально приглашенными лицами с французской стороны были морской министр адмирал де Мако и граф Сент-Олер, посол Франции в Великобритании. С английской стороны королеву сопровождали министр иностранных дел лорд Абердин и лорд Каули - посол Великобритании во Франции.
В урегулировании этих непростых вопросов определенная роль отводилась и княгине Ливен, что подтверждает ее авторитет в европейской дипломатии и политике. Так, например, как сообщает Ч. Гревилл, княгиня Ливен пыталась сгладить напряженность во франко-английских отношениях в связи с делом Притчарда. Он отмечал в своем дневнике летом 1844 г., что его брат прибыл из Парижа с поручением от Ливен. Она настоятельно просила, чтобы ни в речи
королевы, ни в ответном Адресе палат не говорилось бы ничего, что могло бы скомпрометировать Гизо, судьба которого, по словам Гре-вилла, зависела от одного неосторожного слова [9] . Положение Гизо, действительно, было очень непрочным, он даже подумывал уйти в отставку. Это же ему советовала и Дарья Христофоровна, считая это удачным тактическим шагом, после чего он мог бы вернуться к власти гораздо более сильным. Как отмечал Ч. Гревилл, в течение двух дней Гизо обдумывал такой вариант, однако в итоге решил не рисковать .
2 сентября Государственный совет принял решение о выплате Притчарду вознаграждения, о чем Гизо в тот же день сообщил в Лондон. 10 сентября Франция заключила мир с Марокко на условиях, тождественных тем, которые были предложены марокканскому султану еще до его поражения.
Мы обращаемся к жизни великих людей, когда хочется почувствовать связь между эпохами, услышать важное послание минувших дней.
Истинный сын эпохи
Чтобы понять значимость Виктора Гюго, стоит начать с конца, а именно со дня смерти 22 мая 1885 года. Его похороны собрали двухмиллионную процессию — это количество превзошло число жителей Парижа.
Он щедро выражал симпатию униженным людям, отвергнутым государством. Изобразил зло власти; высказывался против Наполеона III и жестокой силы, тирании и высоких налогов; отрицал войну. Гюго неоднократно подчеркивал, что верит в способность свободных людей жить и развиваться.
Великий романтик
Любимой темой писателя оставалась свобода в 19-м веке, об этом Гюго говорил в огромном количестве работ — девяти романах, десяти пьесах, двадцати поэтических сборниках, эссе и речах. Он отказался от угнетающей формальности классической французской литературы и достиг непосредственности простой беседы. Вкладывал высокую мораль, описывая драматические события и создавая великих героев мировой литературы.
Он жил в мире, который перевернула Французская Революция 1789-го года. Гюго родился в 1802, через три года после начала правления Бонапарта и за два года до начала новой империи. С раннего детства он был погружен в политические дебаты, открытые 1789-м годом. Мать Гюго дружила с генералом Виктором Фанно де Лагори, врагом французского правительства. Он скрывался в их доме в Париже и стал учителем для Виктора и его братьев. Уже тогда Виктор проявлял огромный интерес к поэзии и политике.
В пятнадцать лет Гюго-ученик закрытого пансиона выиграл поэтический конкурс Французской Академии, а в шестнадцать — занял первое место на конкурсе от Академии флорарий (Académiedes Jeux Floraux), который проводится во Франции с XIV века.
Репутация Гюго как поэта сформировалась уже к двадцати годам, и он получил королевскую пенсию. В это же время Виктор Гюго женился на подруге юности, Адель Фуше. Пара поселилась в Париже, а их квартира стала местом собрания первых писателей Романтизма. Это были молодые, амбициозные друзья, которые мечтали отказаться от неоклассицизма с его чрезмерной логичностью, ясностью и четкой структурой. Этот стиль никак не уживался с противоречиями, хаосом начала XIX века во Франции.
Уже в ранних работах формируется парадигма творчества Гюго: проблемы справедливости, социального равноправия и бессмысленности всех перемен для тех, кто лишен голоса, всех низших классов.
Гюго и социализм
Позиция, которую исповедовал Гюго, — связь романтизма с революцией и, особенно, с социализмом. Виктор Гюго не только писал в стиле романтиков, он стремился прожить жизнь в этом идеале.
Гюго, Наполеон III и изгнание
С приходом к власти Луи-Наполеона (с 1848 по 1870), Гюго погрузился в политические дискуссии. В это время Луи-Наполеон назначает его пэром и всячески поддерживает, так как именно Гюго способствовал мирным выборам его как президента Французской республики.
Выиграв, Луи-Наполеон нацелился на абсолютную власть: он разгромил типографии и издательства газет, посылал солдат в Италию против Папы Римского.
Гюго, который всегда романтизировал харизматичных лидеров, переосмыслил позицию. Он критиковал зло политической власти и стал главным игроком оппозиции против Луи-Наполеона.
Луи-Наполеон отомстил, заключив в тюрьму сыновей Гюго — Чарльза и Франсуа-Виктора. В декабре 1851, Луи-Наполеон объявил себя Императором Наполеоном III, а Гюго сформировал комитет Сопротивления, но императорские солдаты сокрушили оппозицию. Гюго стал политическим изгнанником.
Король Франции в 1830—1848 гг. Сын герцога Орлеанского Луи-Филиппа и Аделаиды Бурбон- Пентьеврской, Ж.: с 1809 г. Мария Амелия, дочь короля Сицилии Фердинанда I (род. 1782 г. Умер 1866 г.). Род. 6 окт. 1773 1. Умер 26 авг. 1850 г.
Отец Луи-Филиппа, герцог Орлеанский, приходившийся по прямой линии праправнуком Людовику XIII, был весьма неоднозначной личностью. Высокообразованный, смелый офицер и прожигатель жизни, он попал в оппозицию к Людовику XV и был отлучен от двора. Своим детям он дал необычное для высокородного дворянина образование, основанное на идеях просвещения. Наставницей юного Луи-Филиппа (с 1785 г. он носил титул герцога Шартрского), его братьев и сестер стала знаменитая писательница г -жа де Жанлис. Будучи восторженной последовательницей идей Руссо, она внушала своим воспитанникам любовь к простой и здоровой жизни. Под ее руководством Луи-Филипп основательно изучил как древние, так и современные языки (впоследствии он очень хорошо владел г реческим, латынью, английским, итальянским, испанским и немецким). Большое внимание уделялось также математике, естественным наукам, музыке и танцам.
В 1789 г. на собрании Генеральных Штатов герцог Орлеанский был одним из немногих представителей дворянства, вступившим в сотрудничество с третьим сословием. В дальнейшем он вошел в якобинский клуб и после свержения короля в 1792 г. принял имя Филиппа Эгалите, дабы подчеркнуть свои революционные настроения. Будучи депутатом партии Горы в Национальном Конвенте, он зашел настолько далеко, что в январе 1793 г. проголосовал за казнь Людовика XVI Пример отца во многом определил в эти годы судьбу юного Луи-Филиппа. Он тоже был членом якобинского клуба, но политической карьере предпочел военную. В 1791 г. он отправился в свой 14-й драгунский полк, расквартированный в Вандоме, командиром которого, как принц крови, он числился с дореволюционных времен. В мае 1792 г. Луи-Филиппа произвели в бригадные генералы, а в сентябре — в дивизионные. В сражении при Вальми он командовал второй линией армии и с большим мужеством отбил все атаки пруссаков. В ноябре он отличился в сражении при Иемманне, где руководил центром армии. Последним сражением, в котором он принял участие, была оборона Тирлемона. После измены генерала Дюмурье был прислан приказ арестовать герцога Шартрского. Но Луи-Филипп сумел избежать расправы. В апреле 1793 г. он бежал через линию фронта в Монс на главную квартиру принца Кобургского. Его отец вскоре был схвачен в Париже, обвинен в подготовке переворота и казнен в ноябре того же года.
Своим возникновением Июльская монархия была обязана революции. Это наложило неизгладимый отпечаток на ее суть и на ее внешний облик. В отличие от Бурбонов, которые основывали свою власть на Божественном праве, Луи-Филипп получил королевские регалии от палаты депутатов. Конституция рассматривалась в качестве договора между французским народом и свободно избранным им королем, который был обязан теперь уважать права и свободы граждан. Самой трудной задачей правительства в первые дни было обуздать и успокоить народный дух. Сначала все были довольны падением старшей линии Бурбонов, и новый король пользовался большой популярностью. С первых дней Луи-Филипп вполне вошел в роль короля-гражданина и отлично выполнял ее: как и прежде, он запросто разгуливал по улицам Парижа с зонтиком под мышкой и при встрече с тем или другим блузником — воином дней Июльской революции, останавливался, ласково протягивал руку и простодушно разговаривал с ним как настоящий французский буржуа. Всякий придворный блеск и великолепие были уничтожены, не стало придворного церемониала и королевской г вардии, сыновья короля по-прежнему учились в общественных учебных заведениях.
Но вскоре всеобщее воодушевление сменилось разочарованием. В характере и образе жизни Луи-Филиппа стали видеть больше отрицательных черт, чем положительных. Его мещанская прозаическая натура, его расчетливость и житейское благодушие, мелочная забота о собственной выгоде так открыто выступили наружу, что сделались объектом едких нападок и ядовитых карикатур. Самой известной была карикатура Шарля Филиппа 1831 г., на которой г олова и физиономия короля благодаря трансформации некоторых черт постепенно превращалась в г рушу. Вопреки ожиданиям, Июльская революция не привела к гражданскому миру, а лишь открыла собой новый период гражданских распрей, то и дело принимавших форму республиканских, бонапартистских и роялистских восстаний и заговоров. Королю пришлось бороться с ними старыми методами: с помощью пушек и репрессивных законов. Добившись в начале 30-х гг. некоторого умиротворения страны, Луи-Филипп решился на проведение либеральных реформ: были приняты законы о выборности муниципалитетов, о национальной г вардии и о новой системе выборов в палату депутатов. Последний закон вдвое снижал избирательный ценз и увеличивал круг граждан, обладавших избирательным правом с 90 до 166 тысяч. На дальнейшее расширение избирательных прав король шел с большой неохотой (к 1848 г. число избирателей достигло 250 тысяч). Ему не по вкусу была настоящая конституционная монархия с настоящим народным представительством. Все внимание правительства было обращено на денежную аристократию, с которой Луи-Филипп был тесно связан еще до революции: на высших чиновников, банкиров, крупных торговцев и промышленников, для которых создавались самые благоприятные условия в политике и бизнесе. В жертву этим денежным тузам постоянно приносились интересы многочисленных низших классов. Но по мере того, как увеличивался разрыв между нищетой и богатством, росло социальное напряжение. Даже экономической подъем, который Франция пережила в начале 40-х гг., не укрепил режим, а напротив, обострил общественные противоречия. Повсеместно распространилось убеждение, что избирательная система должна быть изменена. В палате все чаще звучало требование распространить избирательное право на всех налогоплательщиков. Но король упорно отвергал всякую мысль о политических изменениях. Эти настроения в Луи-Филиппе поддерживал самый влиятельный министр последних семи лет его царствования — Франсуа Гизо, ставший в 1847 г. во г лаве кабинета. На все требования палаты снизить избирательный ценз хотя бы до ста франков Гизо отвечал циничными отказами. Слишком уверенный в прочности своего положения, он просмотрел момент, когда надо было пойти на уступки. Это сделало падение режима неизбежным.
Политическому кризису Июльской монархии предшествовал острый экономический кризис, разразившийся в начале 1847 г. Начались массовые банкротства, увольнения и рост безработицы. Недовольство народа росло. Единственным выходом из кризиса казалось расширение избирательных прав. Летом 1847 г. зародилось движение так называемых банкетов: чтобы пропагандировать реформы, прежде всего избирательного права, и при этом обойти строгие запреты союзов и собраний, сначала в Париже, а затем и в крупных провинциальных городах организовывались обеды. В произносившихся речах г ромко г оворили о реформах и резко критиковали правительство. В общей сложности состоялось около 50 таких банкетов. Раздраженный Гизо 21 февраля 1848 г. запретил очередной банкет, назначенный в столице. Это незначительное событие послужило толчком для революции.
День 22 февраля, намеченный для праздника, прошел без всяких происшествий, но во внутренних кварталах города к вечеру стали собираться толпы народа и было построено несколько баррикад.
Надежда сохранить трон для Орлеанского дома с помощью отречения не оправдалась. В Париже была провозглашена Республика и с одобрения палаты депутатов создано Временное правительство. Луи-Филипп вначале отправился в Дре, а 3 марта с согласия английского правительства отплыл из Гавра в Англию. Здесь изгнаннику и его семье помог устроиться их родственник, бельгийский король Леопольд I. Он предоставил в полное распоряжение Луи-Филиппа свой замок Клермонт, в котором низложенный король прожил до самой смерти.
После бурного наполеоновского времени целых пятнадцать лет во Франции тихо правили Бурбоны. Режим Реставрации дал стране столь необходимый ей мир, но не продвинул вперед реформы. И вот очередная революция возвела на престол Луи Филиппа Орлеанского.
Новый король был в отличие от последних Бурбонов человеком прагматичным и работоспособным, что стало следствием тяжких жизненных испытаний, выпавших на его долю. Луи Филипп встретил Великую революцию еще юношей. Несмотря на столь высокое происхождение, его почти ничего не связывало со старым режимом.
Дело было в том, что его отец стал во время Великой революции своеобразным народным кумиром, отказавшимся от титула и принявшим имя Филипп Эгалите (равенство), что, впрочем, не помогло ему уберечь свою голову от гильотины. В 1793 г. Луи Филипп одновременно стал герцогом Орлеанским (в связи с кончиной отца) и начал под именем мосье Шабо преподавать в швейцарском колледже математику и иностранные языки, чтобы заработать себе на жизнь.
Своеобразный популистский финт отца (в свое время он поддержал казнь Людовика XVI) имел самые неприятные последствия для сына, оказавшегося в условиях эмиграции парией среди французских аристократов. Это, впрочем, лишь укрепило его характер. Отторжение от аристократических слоев и необходимость зарабатывать на жизнь собственным трудом привили юному герцогу и генералу новые привычки, очень пригодившиеся впоследствии.
Чисто буржуазный образ жизни стал для Луи Филиппа совершенно нормальным. Даже детей своих он, став королем, отдал учиться в коллеж Генриха IV, где они сидели за соседними партами с детьми богатых буржуа.
Впрочем, это было позднее. А с 1800 г. Луи Филипп осел в Лондоне, где получил пенсию от английского правительства и тем самым несколько поправил свои финансовые дела. Постепенно он становился привлекателен для некоторой части французской эмиграции, понимавшей, что Бурбоны с их упертостью и непримиримостью являются не слишком желательной перспективой для Франции. Сторонники Луи Филиппа желали конституционной монархии, и герцог Орлеанский с его умением выживать посредством компромиссов как нельзя лучше подходил для роли монарха, чья воля ограничена законом.
В период Реставрации Луи Филипп не занимался политикой и не стремился к власти. Приведя в порядок запутанные дела своего отца, герцог приобрел в среде буржуазии репутацию неплохого дельца. Росли симпатии к нему и среди широких масс населения. Реконструировав Пале-Рояль, он открыл его сады для гуляющей парижской публики, а салоны дворца стали заполнять представители буржуазии и либеральной интеллигенции. По вечерам же, когда во дворце не было никакого приема, супруга Луи Филиппа и юные принцессы занимались шитьем.
Когда свершилась Июльская революция, Луи Филипп — этот не слишком рвавшийся к власти человек — оказался идеальным кандидатом на трон, удовлетворявшим различные политические силы. Он согласился поцарствовать, но первым делом перевел все свое состояние на детей, чтобы не путать государственную казну с личными финансами.
К государственным средствам он относился также бережно, как и к своим. Франция при Луи Филиппе была самой дешевой монархией Европы. Содержание королевского двора обходилось стране примерно в две трети той суммы, которая тратилась на содержание английской короны.
Оказавшись вдруг королем, Луи Филипп не слишком сильно изменил привычный для буржуа образ жизни. Восшествие на престол стало для него чем-то вроде повышения по службе, приятного, почетного, но заставляющего при этом больше работать. Получалось, что Луи Филипп как бы сделал неплохую карьеру, начав в молодости трудовую жизнь простым учителем и к пятидесяти семи годам дослужившись до главы государства.
Король проводил большую часть времени в рабочем кабинете, иногда прогуливался по Парижу (впоследствии, когда на него стали готовить покушения, эти прогулки ради безопасности пришлось прекратить), дружески болтал с рабочими за стаканом вина, а доходы свои тем временем вкладывал в британские ценные бумаги, хорошо понимая, что превратности судьбы изгоняли из Тюильри уже многих правителей, а экономика Англии за это время становилась все крепче.
Луи Филипп не любил откровенного политического интриганства, хотя в конкретной ситуации вынужден был действовать при помощи разного рода обходных маневров. Но такого рода действия, по всей видимости, не доставляли ему в отличие от большинства политиков особого удовольствия. Король не читал французских газет, предпочитая The Times, где неизменно находил похвалы своей внешней политике. Читать похвалы было приятно. Другим неизменно приятным делом стала для него реставрация архитектурных памятников. Ради этого король часто посещал свои загородные дворцы — Версаль и Фонтенбло.
Экономическая политика короля-прагматика вполне соответствовала его биографии и образу жизни. Парламентская реформа снизила ценз и расширила число избирателей как раз настолько, чтобы ограничить роль старой аристократии, но не слишком сильно повысить политическое значение широких народных масс. К власти пришел наиболее созидательный класс того времени — буржуазия, правда представленная в основном лишь высшим своим эшелоном — парижской банковской элитой. Если применить для политической ситуации Франции терминологию, используемую в современной России, то можно сказать, что власть из рук реформаторской части старой номенклатуры перешла в руки олигархов.
Правительство страны впервые возглавил представитель деловых кругов — банкир Жак Лаффит. Однако новый глава правительства оказался не на высоте положения. Революция не желала останавливаться, в стране нарастали перманентные беспорядки, в экономике царила паника. Даже частный банк самого премьер-министра не избежал краха. В этой ситуации от правительства требовалось в первую очередь установить абсолютный порядок. Лаффита сменил Казимир Перье — глава другого банкирского дома, человек решительный и твердый.
Перье действовал жестко, но предпочитал опираться не на штыки, а на компромиссы с недовольными властью слоями населения. С подчиненными он бывал резок, порой даже груб. Не являлись исключением даже его отношения с самим королем. Луи Филипп должен был мириться с правительством, стараясь даже посредством своего добродушия придать отношениям фамильярный характер. Так, например, в частных беседах он мог подтрунивать над Перье, называя его Казимир Премьер (игра слов Perier-premier), но в целом король явно недолюбливал своего крутого главу правительства. Луи Филипп хотел иметь систему Перье, но без самого Перье.
Главный идеолог новой Франции
Жизнь во Франции постепенно входила в обычную колею. Излишний демократизм ушел. Элита общества, хотя существенным образом расширившаяся и модернизировавшаяся, вновь отделилась от основной народной массы. Дамы света теперь уже не могли внезапно обнаружить, что танцуют на приеме в королевском дворце со своим портным или сапожником, которые стали национальными гвардейцами и получили благодаря этому доступ в Тюильри. Словом, во Франции произошло примерно то же самое, что спустя более чем полтора столетия повторилось в ельцинской России, где за несколько лет образовалась новая элита, включившая в себя остатки осваивавшей иные подходы к жизни партийной номенклатуры, а также высший слой бизнесменов и политиков, пришедших к власти на волне реформ.
Недаром сам Гизо, будучи в 30-х гг. еще министром просвещения, подготовил серьезную реформу народного образования. Ему виделось, что на такой основе буржуазия станет сильным, многочисленным и ответственным классом общества. Классом, которому можно будет доверить управление страной без всякой опасности погрузиться в хаос. Подобный упор на просвещение является важнейшим условием постепенного превращения авторитарного общества, представляющего собой один из этапов на пути модернизации, в общество демократическое.
Помимо возрастания роли буржуазии большое значение для развития хозяйства имело и то, что по-прежнему сохранялся период сравнительно мирного развития. Франция не была вынуждена отвлекать свои ресурсы на ведение военных действий. Луи Филипп смотрел на самого себя как на барьер против войны и беспорядков. Он, в частности, говорил австрийскому императору, что его миссия состоит в спасении Франции от ужасов анархии и в сохранении европейского мира.
Именно Луи Филипп с Гизо фактически сумели подхватить то знамя, под которым Наполеон на ранних этапах своего правления строил буржуазное общество. Более того, они сумели избежать той катастрофы, которой завершил свою деятельность император, ввязавшийся в бесконечные баталии и переставший слушать умных людей. Поэтому и результаты работы Луи Филиппа были более значительными, чем результаты работы Наполеона, хотя последний до сих пор имеет миллионы поклонников, а второй за пределами Франции мало кому памятен, кроме специалистов.
В условиях внутренней и международной стабильности во Франции практически завершился промышленный переворот. Новая техника стала приносить свои плоды. В результате на протяжении всего периода правления Луи Филиппа вплоть до кризиса конца 40-х гг. отмечался реальный экономический рост, правда весьма умеренный — не больше двух-трех процентов в год. С 1837 г. началось активное железнодорожное строительство, буквально преобразившее через некоторое время облик Франции. Страна наконец получила реальные плоды своей многолетней борьбы со старым режимом.
Впрочем, у олигархического периода развития капитализма всегда есть одна не слишком приятная особенность — высокая степень коррупции и увеличение государственных расходов на цели, отражающие интересы деловой элиты. Орлеанская монархия удвоила расходы на общественные нужды: на армию, школы, сельское хозяйство, но больше всего на осуществление общественных работ: строительство каналов, шоссейных и железных дорог. В результате государственный долг за этот период увеличился еще на 20%.
Сам по себе долг опасности пока не представлял, поскольку его доля в национальном продукте благодаря экономическому росту не увеличивалась, да к тому же число кредиторов существенно расширилось за счет размещения примерно трети государственных бумаг в провинции. Хуже было то, что государственные финансы все в большей степени использовались в интересах частных лиц, причем если при Бурбонах лишь эмигранты получали разовую компенсацию, то теперь перекачка денег из бюджета превращалась в дело постоянное.
Правительство само использовало государственные заказы и концессии для привлечения на свою сторону группы влиятельных депутатов, необходимой для формирования парламентского большинства. В течение семи последних лет существования монархии Гизо имел абсолютно лояльный парламент благодаря тому, что возвел подкуп в государственную систему. Так что российская Государственная дума времен нашего олигархического капитализма была не более чем несколько измененной копией французской палаты.
Отдельные высокопоставленные чиновники повторяли действия правительства по установлению своеобразных контактов с депутатами и бизнесом, но только в обмен на заказы и концессии получали крупные взятки. Например, министр общественных работ с помощью военного министра продал за 100 тыс. франков концессию на соляные копи. Министра внутренних дел обвинили в предоставлении незаконной привилегии на открытие оперного театра.
О всеобщей коррумпированности парламентариев знала вся страна. Показательна в этом отношении карикатура конца 40-х гг.: на ней изображены депутаты, вооруженные толстыми шлангами, по которым перекачиваются деньги. Опять напрашиваются аналогии с сегодняшней Россией. Только у нас говорят, что бюджет не откачивают, а пилят.
Удивительно то, что сам Гизо — главный организатор и теоретик данной системы — лично не был абсолютно заинтересован в распространении коррупции. Он покинул государственную службу, имея гораздо меньше денег, чем в тот момент, когда впервые занял правительственную должность. Он не имел никаких наград и прочих видов поощрений, но при этом активно стимулировал подкуп других.
Специфика стратегии, избранной Гизо, объяснялась как особенностями личности самого политика, так и характерными чертами той ситуации, в которой находилась Франция. Гизо был холодным, жестким протестантом, основывающим все свои действия не на чувствах и эмоциях, а на логике. Его не слишком любили, как и самого Луи Филиппа. Но нелюбовь общества в его понимании не должна была стать причиной слабости государства, и так уже неоднократно страдавшего в предшествующие десятилетия от бессилия сменявших друг друга правительств. Следовательно, на долю Гизо оставалась интрига в качестве единственного возможного средства управления обществом и осуществления прогрессивных преобразований в том виде, как он их понимал.
Будучи убежден в моральности основной поставленной им перед собой цели, Гизо уже не колебался в частностях. Король, воспитанный в иных традициях, во многом не сходился во взглядах со своим министром, но общее понимание задач текущего момента их сближало.
Еще одной характерной чертой, выделявшей из общей массы политиков именно Гизо, было его ораторское искусство. Речи министра всегда отличались энергией, куражом, уверенностью в провозглашаемых им подходах, и это сильно контрастировало с его реальной политикой, где прямоты и напора было слишком мало. Он всегда рисовал перед слушателями позитивную перспективу, заряжая их оптимизмом, причем сам министр при этом мог придерживаться значительно более пессимистических взглядов на реальный ход событий.
И действительно, на практике перспективы у монархии Луи Филиппа оказались не слишком радужными. Режим, с самого начала бывший незаконнорожденным в глазах многих французов, желавших то ли значительного расширения демократии, то ли, напротив, установления твердой авторитарной власти, становился по мере своего старения все менее популярен в широких слоях населения. Кризис конца 40-х гг. поставил крест на монархии, так по большому счету и не сумевшей решить проблему перехода к устойчивому экономическому росту.
Читайте также: