Поехать в августе на юг на десять дней трястись
Бутылка вина 0,8 л., в торговле использовалась обычно для розлива дешевых сортов крепленого вина.
Л.Д. — Менделеева Любовь Дмитриевна (1881–1939) — жена А.А. Блока.
Л.А. — Дельмас Любовь Александровна (1884–1969) — оперная певица, увлечение А.А. Блока.
Все примечания к этому стихотворению сделаны Б.Рыжим.
Дозморов действительно владел пивным баром, название которого точно установить не удалось. Впрочем, правнук поэта в своем последнем интервью, данном журналу «Poems and Poets», сказал, что бар никак не назывался вообще или назывался «У Федора».
О.Дозморов боксом не занимался, что можно увидеть, заглянув в «Воспоминания» поэта. «…Двадцать семь лет, треть моей жизни, прошли в борцовском зале. О, эти продолговатые штанги, круглые гантели и перекладина…» Боксом же занимался Б.Рыжий, который, по меткому замечанию современника, «так любил сей вид спорта, что любого понравившегося ему вмиг окрестит боксером, а после и сам верит в это».
Факт избиения официантов официально не подтверждается.
О.Дозморов был замечательным музыкантом и рисовал темперой.
Какие именно строфы имеются в виду — неизвестно.
Над этим двустишием Б.Рыжий особенно тяжело и мучительно работал, имеется около двухсот вариантов. «…Боря целый месяц сочинял две особенно важные строчки, а меня с детьми на это время выгнал из дому…» — вспоминает жена Б.Рыжего.
«Как отзовется слово наше, предугадать нам не дано… А нам, друзья, не все ль равно…» Ф.И. Тютчев.
Явная поэтизация. «…В баре этого Дозморова всегда шум, гам. Девки орут, а мужики гогочут. Мат-перемат. Работают сразу два мощных магнитофона и все танцуют. Боже, как злачное место, где всегда ждет меня моя…» (из дневника Б.Рыжего).
Борис Рыжий
Поехать в августе на юг
На десять дней, трястись в плацкарте,
Играя всю дорогу в карты
С прелестной парочкой подруг.
Проститься, выйти на перрон
Качаясь, сговориться с первым
О тихом домике фанерном
Под тенью шелестящих крон.
Но позабыть вагонный мат,
Тоску и чай за тыщу двести,
Вдруг повстречавшись в том же месте,
Где расставались жизнь назад.
А вечером в полупустой
Шашлычной с пустотой во взоре
Глядеть в окно и видеть море,
Что бушевало в жизни той.
Я ездил в августе на юг.
Поехать в августе на юг
На десять дней, трястись в плацкарте,
Играя всю дорогу в карты
С прелестной парочкой подруг.
А вечером в полупустой
Шашлычной с пустотой во взоре
Глядеть в окно и видеть море,
Что бушевало в жизни той.
Я ездил в августе на юг.
Писал стихи, пытался спиться,
Имел успех не просто - вдруг,
Хотя, конечно, не в столицах.
Мелькали лица… много лиц -
На перегонах, в подворотнях,
Везде. Из уличных кулис
Они меня до подноготной,
Казалось, - знали. Наперёд
Я им по жизни что-то должен,
Как в тот далёкий жаркий год
С волной солёною под кожей.
Болело ухо, бил фонтан
На двадцать метров или выше.
Во мне тогда взыграл Тарзан
И пару раз наружу вышел.
Шумело море за окном,
Глаза созвездий отражая.
Вдали, за этим полотном
Сидел Творец за чашкой чая…
Всё это - где-то позади -
Из прошлой жизни эпизоды,
Наплыв картинок и картин -
Кино на быстрой перемотке.
Свидетельство о публикации №116112908280
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Браузер не поддерживается
Вы используете браузер, который Facebook не поддерживает. Чтобы все работало, мы перенаправили вас в упрощенную версию.
На главную страницу
* * *
Поехать в августе на юг
на десять дней, трястись в плацкарте,
играя всю дорогу в карты
с прелестной парочкой подруг.
Проститься, выйти на перрон,
качаясь, сговориться с первым
о тихом домике фанерном
под тенью шелестящих крон.
Но позабыть вагонный мат,
тоску и чай за тыщу двести,
вдруг повстречавшись в том же месте,
где расставались жизнь назад.
А вечером в полупустой
шашлычной с пустотой во взоре
глядеть в окно и видеть море,
что бушевало в жизни той.
Поехать в августе на юг на десять дней трястись
Над домами, домами, домами
голубые висят облака –
вот они и останутся с нами
Показать полностью.
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит…
Никогда, никогда мы не сгинем,
мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной, –
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…
Борис Рыжий
Ну вот, я засыпаю наконец,
уткнувшись в бок отцу, ещё отец
Совсем один? Мне пять неполных лет.
Я просыпаюсь, папы рядом нет,
и тихо так, и тлеет понемногу
в окне звезда, деревья за окном,
как стражники, мой охраняют дом.
И некого бояться мне, но все же
совсем один. Как бедный тот поэт.
Как мой отец. Мне пять неполных лет.
И все мы друг на друга так похожи.
Нравится Показать список оценивших
*****
В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Показать полностью.
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.
Длинною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя,
приеду». Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.
В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
. И поезда уходят под откос,
. И самолёты, долетев до звёзд,
сгорают в них.
Поехать в августе на юг на десять дней трястись
Чужой компьютер
Поэт Борис Рыжий | Сообщество почитателей
вернуться к странице
Поэт Борис Рыжий | Сообщество почитателей запись закреплена
Поехать в августе на юг
на десять дней, трястись в плацкарте,
играя всю дорогу в карты
с прелестной парочкой подруг.
Проститься, выйти на перрон
качаясь, сговориться с первым
о тихом домике фанерном
под тенью шелестящих крон.
Но позабыть вагонный мат,
тоску и чай за тыщу двести,
вдруг повстречавшись в том же месте,
где расставались жизнь назад.
А вечером в полупустой
шашлычной с пустотой во взоре
глядеть в окно и видеть море,
что бушевало в жизни той.
Поехать в августе на юг на десять дней трястись
«Давай по городу пройдем…»
Давай по городу пройдем ночному, пьяные немножко. Как хорошо гулять вдвоем. Проспект засыпан белой крошкой. …Чтоб не замерзнуть до зари, ты ручкой носик разотри. Стой, ничего не говори. Я пессимист в седьмом колене: сейчас погасят фонари — и врассыпную наши тени, как чертенята, стук-постук нет-нет, как маленькие дети. Смотри, как много их вокруг, да мы с тобой одни на свете.«…Дым из красных труб…»
…Дым из красных труб — как нарисовали. Лошадиный труп в голубом канале. Грустно без Л.Д.[37], что теперь на море. Лодка на воде, и звезда — во взоре. Но зато Л.А.[38] — роковая дама, и вполне мила, как сказала мама. Словно сочинил это Достоевский. До утра кадил фонарями Невский. И красив как бог на краю могилы Александр Блок — умный, честный, милый.«Поехать в августе на юг…»
Поехать в августе на юг на десять дней, трястись в плацкарте, играя всю дорогу в карты с прелестной парочкой подруг. Проститься, выйти на перрон качаясь, сговориться с первым о тихом домике фанерном под тенью шелестящих крон. Но позабыть вагонный мат, тоску и чай за тыщу двести, вдруг повстречавшись в том же месте, где расставались жизнь назад. А вечером в полупустой шашлычной с пустотой во взоре глядеть в окно и видеть море, что бушевало в жизни той.К Олегу Дозморову[39]
Владелец лучшего из баров[40], боксер[41], филолог и поэт, здоровый, как рязанский боров, но утонченный на предмет стиха, прими сей панегирик — элегик, батенька, идиллик. Когда ты бил официантов[42], я мыслил: разве можно так, имея дюжину талантов[43], иметь недюжинный кулак. Из темперамента иль сдуру хвататься вдруг за арматуру. Они кричали, что — не надо Ты говорил, что — не воруй. Как огнь, взметнувшийся из ада, как вихрь, как ливень жесткоструй — ный, бушевал ты, друг мой милый. Как Л. Толстой перед могилой. Потом ты сам налил мне пива, орешков дал соленых мне. Две-три строфы[44] неторопливо озвучил в грозной тишине. И я сказал тебе на это: «Вновь вижу бога и поэта»[45]. …Как наше слово отзовется, дано ли нам предугадать[46]? Но, право, весело живется. И вот уж я иду опять в сей бар, единственный на свете, предаться дружеской беседе[47].«В те баснословнее года…»
В те баснословнее года нам пиво воздух заменяло, оно, как воздух, исчезало, но появлялось иногда. За магазином ввечеру стояли, тихо говорили. Как хорошо мы плохо жили, прикуривали на ветру. И, не лишенная прикрас, хотя и сотканная грубо, жизнь отгораживалась тупо рядами ящиков от нас. И только небо, может быть, глядело пристально и нежно на относившихся небрежно к прекрасному глаголу жить.Офицеру лейб-гвардии Преображенского полка г-ну Дозморову, который вот уже десять лет скептически относится к слабостям, свойственным русскому человеку вообще
Ни в пьянстве, ни в любви гусар не знает меру, а ты совсем не пьешь, что свыше всяких мер. …Уже с утра явлюсь к Петрову на квартеру — он тоже, как и ты, гвардейский офицер. Зачем же не кутить, когда на то есть средства? Ведь русская гульба — к поэзьи верный путь. Таков уж возраст наш — ни старость и ни детство — чтоб гаркнуть ямщику: пошел куда-нибудь! А этот и горазд: «По-о-оберегись, зараза!» — прохожему орет, и горе не беда. Эх, в рыло б получил, да не бывать, когда за евонною спиной такие господа. Я ж ямщика тогда подначивать любитель: зарежешь ли кого за тыщу, сукин сын? Залыбится, свинья: «Эх, барин-искуситель…» Да видно по глазам, загубит за алтын. Зачем же не кутить, и ты кути со мною, единственная се на свете благодать: на стол облокотясь, упав в ладонь щекою, в трактире, в кабаке лениво созерцать, как подавальщик наш выслушивает кротко все то, что говорит ему мой vis-а-vis: «Да семги… Да икры… Да это ж разве водка, любезный… Да блядей, пожалуй, позови…» Петрову б все блядей, а мне, когда напьюся, подай-ка пистолет, да чтоб побольше крыс шурашилось в углах. Да весь переблююся. Скабрезности прости. С почтеньем. Твой Борис.«До утра читали Блока…»
До утра читали Блока, Говорили зло, жестоко. Залетал в окошко снег с неба синего как море. Тот, со шрамом, Рыжий Боря. Этот — Дозморов Олег — филолог, развратник, Дельвиг, с виду умница, бездельник. Первый — жлоб и скандалист, бабник, пьяница, зануда. Боже мой, какое чудо Блок, как мил, мой друг, как чист.Л.Д. — Менделеева Любовь Дмитриевна (1881–1939) — жена А.А. Блока.
Л.А. — Дельмас Любовь Александровна (1884–1969) — оперная певица, увлечение А.А. Блока.
Все примечания к этому стихотворению сделаны Б.Рыжим.
Дозморов действительно владел пивным баром, название которого точно установить не удалось. Впрочем, правнук поэта в своем последнем интервью, данном журналу «Poems and Poets», сказал, что бар никак не назывался вообще или назывался «У Федора».
О.Дозморов боксом не занимался, что можно увидеть, заглянув в «Воспоминания» поэта. «…Двадцать семь лет, треть моей жизни, прошли в борцовском зале. О, эти продолговатые штанги, круглые гантели и перекладина…» Боксом же занимался Б.Рыжий, который, по меткому замечанию современника, «так любил сей вид спорта, что любого понравившегося ему вмиг окрестит боксером, а после и сам верит в это».
Факт избиения официантов официально не подтверждается.
О.Дозморов был замечательным музыкантом и рисовал темперой.
Какие именно строфы имеются в виду — неизвестно.
Над этим двустишием Б.Рыжий особенно тяжело и мучительно работал, имеется около двухсот вариантов. «…Боря целый месяц сочинял две особенно важные строчки, а меня с детьми на это время выгнал из дому…» — вспоминает жена Б.Рыжего.
«Как отзовется слово наше, предугадать нам не дано… А нам, друзья, не все ль равно…» Ф.И. Тютчев.
Явная поэтизация. «…В баре этого Дозморова всегда шум, гам. Девки орут, а мужики гогочут. Мат-перемат. Работают сразу два мощных магнитофона и все танцуют. Боже, как злачное место, где всегда ждет меня моя…» (из дневника Б.Рыжего).
Другие статьи в литературном дневнике:
- 29.07.2021. Борис Рыжий
- 18.07.2021. Пинега-Онега
- 13.07.2021. Самолёты
- 03.07.2021. ***
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
добавить стихотворение в закладки?
Слова, фразы с которыми у вас ассоциируется стихотворение. (до 5 фраз, каждое новое слово (фразу) вводить через запятую без пробелов).
Я ездил в августе на юг.
Поехать в августе на юг
На десять дней, трястись в плацкарте,
Играя всю дорогу в карты
С прелестной парочкой подруг.
А вечером в полупустой
Шашлычной с пустотой во взоре
Глядеть в окно и видеть море,
Что бушевало в жизни той.
Я ездил в августе на юг.
Писал стихи, пытался спиться,
Имел успех не просто - вдруг,
Хотя, конечно, не в столицах.
Мелькали лица… много лиц -
На перегонах, в подворотнях,
Везде. Из уличных кулис
Они меня до подноготной,
Казалось, - знали. Наперёд
Я им по жизни что-то должен,
Как в тот далёкий жаркий год
С волной солёною под кожей.
Болело ухо, бил фонтан
На двадцать метров или выше.
Во мне тогда взыграл Тарзан
И пару раз наружу вышел.
Шумело море за окном,
Глаза созвездий отражая.
Вдали, за этим полотном
Сидел Творец за чашкой чая…
Всё это - где-то позади -
Из прошлой жизни эпизоды,
Наплыв картинок и картин -
Кино на быстрой перемотке.
- Currently 4.17/5
Рейтинг стихотворения: 4.2
6 человек проголосовало
Поехать в августе на юг на десять дней трястись
БОРИС РЫЖИЙ. В КВАРТАЛАХ ДАЛЬНИХ И ПЕЧАЛЬНЫХ…(Избранная лирика. Роттердамский дневник)
Дмитрий Сухарев[1]. Влажным взором (Предисловие)
Сразу и вдруг
Идея этого издания принадлежит театру «Мастерская П.Фоменко», перед тем в театре родился спектакль «Рыжий», а рождение спектакля было вызвано впечатлением, которое произвели на коллектив театра песни Сергея Никитина[2] на стихи Бориса Рыжего. Сам Никитин за вечер общения с этой поэзией стал её пленником на годы. Похожее чуть раньше случилось с другим композитором-бардом — Андреем Крамаренко[3], у него тоже немедленно возникло неистребимое желание петь Бориса Рыжего и нести его поэзию в народные массы. Что ни говорите, этот неоднократно подтверждённый феномен скоростного пленения удивителен. Тот же механизм сработал со мной: стихи Рыжего, увиденные в «Кулисе» (было такое приложение к «Независимой газете»), стали родными прежде, чем я дочитал подборку до конца. Свидетельства можно множить. Вот фрагмент письма, полученного мной из Архангельска от поэта Александра Роскова[4]:
«Стихи Бориса Рыжего я открыл для себя совершенно случайно: бродил как-то по литературным сайтам в Интернете, и вдруг…
В Свердловске живущий, но русскоязычный поэт, четвёртый день пьющий, сидит и глядит на рассвет. Промышленной зоны красивый и первый певец сидит на газоне, традиции новой отец…После этих строк я, можно сказать, перевернул весь Интернет, вытащил из него всё, что было там Рыжего и о Рыжем».
Поэт Илья Фаликов[5] описывает свой случай так: едва прочитал — и тут же выдвинул Рыжего на премию, и её ему тут же дали, несмотря на обилие номинантов. «Я говорю о премии Антибукер, которой его отметили в качестве поощрения за дебют 1999 года, — пишет Фаликов. — Сейчас незачем умалчивать: да, это я выдвинул его, найдя в знаменской подборке совершенно не известного мне автора нечто большее стихописание».
Нечто большее, очень хорошо. Но всё-таки — что именно? Чем пленителен? Сложный вопрос. Должен предупредить: простых не будет.
А что такого особенного в его стихах?
«А что такого особенного в его стихах?» — спросила девица с телеканала «Культура».
Чем дольше думаешь, тем трудней ответить. В тот раз я ответил сразу, запись сохранилась, вот расшифровка.
По-видимому, есть нечто особенное, поскольку разные люди, которые считаются авторитетами в поэзии, говорят: да, Рыжий выделяется во всём поколении. Спросите хоть Кушнера, хоть Рейна, да и многих других — все говорят в один голос. Если попробовать объяснить… Могу попробовать.
Нужно закрыть глаза на второстепенное, хотя оно-то и лезет в глаза: на имидж, который он себе создавал, на его смерть, почему она случилась, зачем была нужна. Не многовато ли матерщины. Потом этот Свердловск, который живёт в его поэзии. Почему он не похож на реальный Екатеринбург? Всякие такие вопросы — они интересны, но отвлекают от сути. Есть, по-моему, три главные вещи.
Во-первых, он соединил концы. Понимаете, после того как рухнул Советский Союз (и даже до того), очень большую развели при помощи зарубежных доброхотов пропаганду, что у нас в советскую эпоху ничего хорошего не было. Ни музыки, ни литературы — ничего. Это враньё, но на многих оно повлияло. И возникла целая генерация молодых поэтов, которые даже не знали, какая великая была у нас поэзия. Не знали, не читали, не желали читать. Поверили лукавой схеме: «Серебряный век — эмигранты — Бродский».
Рыжий на враньё не купился, у него было замечательное знание предшественников, редкостно замечательное.
Для него оставались значимыми и поэты Великой Отечественной (в первую очередь Борис Слуцкий), и поэты тридцатых годов (больше других Владимир Луговской).
Лишая культуру контекста, обрекали её на погибель. Рыжий убедительно восстановил контекст. Это первое.
Второе. Мне кажется очень важным, что Рыжий продлил ту линию русской поэзии, которую называют некрасовской. Я имею в виду поэзию милосердия, сострадания, когда страдание другого волнует поэта сильнее, чем собственное. Этого у нас почти ведь не бывает, поэтам свойственно испытывать жалость к себе. А тут…
Полвека назад Илья Эренбург задел тогдашнего читателя за живое, написав в «Литературной газете», что Некрасову прямо и непосредственно наследует никому тогда не известный поэт-фронтовик Борис Слуцкий. В самом деле Слуцкий, у которого фашисты убили близких, мог писать милосердные, исполненные живого сочувствия стихи даже о поверженном враге — о захваченном разведчиками «языке», об эшелоне с пленными итальянцами… Полузабытая тема сострадания была мощно реабилитирована.
Теперь Рыжий наследует в этом Слуцкому:
…ноне божественные лики, а лица урок, продавщиц давали повод для музыки моей, для шелеста страниц.Урки, пропойцы, наркоманы и менты — они для него люди, они кочуют по его стихам, их можно любить, понимать, жалеть. Это огромная редкость
И третье — Рыжий перечеркнул тусовки. Это первым отметил Дмитрий Быков, который сразу после смерти Рыжего опубликовал дельную статью о его творчестве. В отсутствие крупных имён у нас развелось изобилие амбициозных литературных кучек. Я имею в виду не кружки любителей и не литературные объединения, а именно кучкующихся квазипрофессионалов. Каждая такая кучка считает себя могучей, провозглашает гениев собственного разлива. Так вот, всё это стало ненужным. Знаете: висят, пляшут в воздухе комариные стайки, а махнёт крылами орёл — и нету. Сами тусовки этого, может быть, ещё не осознали, но дело сделано, и общая литературная ситуация неизбежно изменится.
Не стану отрекаться от сказанного тогда перед объективом, но есть ощущение недостаточности. Тогдашнее второстепенное уже не кажется таким. Выбор между реальным Екатеринбургом и «сказочным Свердловском» — не пустяк. Имидж — слишком вялое слово, чтобы выразить то, что Сергей Гандлевский назвал «душераздирающим и самоистребительным образом жизни». Мы к этому непременно вернёмся, а пока — ещё один фрагмент из уже упомянутого письма моего архангельского собрата. Александр Росков как бы ответил на вопрос, заданный мне в том интервью, и ответил по-своему.
«Мои привязанности в поэзии, — написал он, — широки: наряду с Есениным я люблю Пастернака, с Рубцовым — Бродского. Рыжий в моём понимании встал с ними плечом к плечу, правда, он не похож ни на кого из этой четвёрки, не зря же назвал себя “отцом новой традиции”. У каждого времени — свой поэт. Рыжий — поэт смутных 90-х лет двадцатого века, стихи его — зеркальное отражение этого десятилетия. Трагедия Рыжего, может быть, в том, что он одной ногой стоял в том, советском времени, а вторую не знал, куда поставить. Творчество его напрочь лишено надуманности, вычурности, красивостей. Его стихи — правда. Они читаются легко, они просты для восприятия. И недаром же сказано, что всё гениальное — просто. Я не побоюсь назвать Бориса Рыжего — гением. Кто знает, как бы развивался его талант в дальнейшем, но уже того, что написано, хватит для подтверждения гениальности поэта: Рыжий встал на моей книжной полке рядом с перечисленными выше поэтами, и в последнее время я чаще других беру в руки именно его стихи».
Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович (род. в 1930 г.) — поэт, автор мюзиклов, переводчик, признанный классик авторской песни.
Читайте также: